Одна ночь - Пауль Куусберг

На талоны они получили жирный гуляш и гречневую кашу. Пищу подавали из продолговатого, проделанного в стене окна, такую раздаточную Дагмар видела впервые. Гуляш ей понравился, и каша тоже, у нее снова появился аппетит. Не иначе, ходьба и свежий воздух подействовали, да и то, что не доела свой завтрак. Ян-нус заметил этот пробудившийся аппетит и опять подумал, что Дагмар становится прежней.

- Нам выписали сахар, шоколад, масло, сало и хлеб, - объявил за столом Яннус - Секретарь райкома отнесся к нам исключительно хорошо. Расспросил, кто мы такие, и, когда узнал, что среди нас старая коммунистка с подпольным стажем, стал еще приветливее. Сперва распорядился выдать талоны в столовую, а потом велел секретарше позвонить еще и в магазин и обещал постараться, чтобы завтра не пришлось тащиться пешком.

Они ели и радовались. И только Юлиус Сярг прислушивался к пулеметному стрекоту, который через короткие промежутки доносился снова и снова. Беспечность товарищей его злила: раньше чем отпускать шуточки, не грех бы выяснить обстановку, разузнать, где противник, в каком направлении движутся немцы из Тихвина, куда, на какую линию вышли финны. Вместо этого Яннус лопочет о шоколаде и шпике. Хорошо, что их обеспечивают продуктами, разве кто спорит, только точная информация куда важнее набитого желудка. И Сярг решил все же поговорить с парнями из истребительного батальона - не то живешь как в потемках.

Перед сном поделили принесенные из магазина продукты. Каждому досталась плитка шоколада, примерно полкило сала, около фунта масла, по два стакана сахарного песку, по пачке печенья и по полбуханки хлеба. Давно уже не чувствовали они себя такими богатыми и уснули счастливыми, несмотря на то, что пулеметный рокот не смолк и к полуночи.

Наутро им и впрямь дали машину. А в следующем районном центре идиллия кончилась,

Когда через день они стояли в очереди в столовую, то все поняли, что везению пришел конец. Хвост очереди завернулся вокруг столовой и тянулся вниз по косогору. Со стороны это напоминало доисторическое исполинское пресмыкающееся, над которым повисло огненное дыхание. Так думал Койт. Чудище это то растягивалось, то сжималось; чтобы согреться, люди притопывали, били себя руками, толкались и пихали друг дружку. Их разгоряченное дыхание и реяло над извивавшейся с "угорья очередью.

Районный центр, куда они прибыли накануне вечером, раскинулся в живописном месте. Холмы, кряжи, бугры и склоны, низины, лощины и овраги, по самой широкой и глубокой балке то ли протекал ручей, то ли катилась речушка. Меж домами росшие кучно деревья образовывали островки леса. Но сейчас было не до созерцания всей этой красоты - гигантская очередь отбивала охоту. Лишь Койт сказал Хельмуту, что великолепная здесь местность, напоминает чем-то Отепяа или Каркси. В Отепяа Койт побывал однажды со школьной экскурсией, в Каркси его нога не ступала, назвал просто так. Хотя и не совсем, потому что по описаниям и фотографиям представлял Каркси именно таким - в холмах и долинах. Книга была для Койта все равно что жизнь, мало того, книгам и вообще печатному слову он верил больше, чем жизни. В этом смысле Койт был прямой противоположностью Хельмуту Валгепеа. Жизнь казалась ему подчас скоплением случайностей, в которых книги устанавливали свой порядок, выводили из дебрей фактов твердые закономерности, книги и мыслили разумнее и схватывали существенное. Койт оставался кни-говером, впоследствии из-за этого он попадал в критические положения: спустя несколько лет после войны дошел до того, что вообще закрывал глаза на действительность. А спустя еще с десяток лет отверг книжные премудрости и мучился еще больше. Наконец заново слатал свою веру, но стал мнительным и всех во всем винил и ненавидел.

- Стоять нам здесь, самое малое, три часа, - сказал Валгепеа.

- Вот там, где балка ширится, у высоких елей, наверное, озеро, - с восторгом оглядываясь, сказал Койт.

- Человек триста, если не больше.

- Конечно, озеро, земля такой не бывает, смотри - ровное как стол.

- Пропустить за час сотню голодных этот закуток не может. Враз туда больше двадцати не втолкнется.

- Куполовидный рельеф. Хотя нет - друмлинный.

- Люди все прибывают, хватит ли на всех?

- Сколько берез! Весною роща - настоящее диво. Россия - страна берез.

- Говорят, здесь тоже гуляш дают. С картофелем гуляш не плохо. Собственно, что такое гуляш? Раньше нас такими блюдами не кормили. Котлеты были, карбонат, свиная поджарка или баранья грудинка и окорок, еще шницель по-венски, телячья поджарка, дичь, бифштекс - всего и не упомнишь. Но гуляша не было. В России везде гуляш.

- Гуляш не русского происхождения, это венгерское национальное блюдо, из жирной говядины с приправой, с добавлением лука, овощей, красного перца и прочих пряностей, - уже сердясь, пояснил Койт. В этот миг Валгепеа казался ему чревоугодником, у которого нет ни малейшего чувства прекрасного.

- Преклоняюсь перед тобой, Альберт. Я и не знал, какой ты знаток кулинарного искусства.

- Никакой я не знаток, - отверг тот похвалу Хельмута Валгепеа. Прочел где-то. Наверно, в поварской книге.

- И запомнилось? - удивился Валгепеа,

- А мне все, что я читаю, заломинается.

- Быть тебе профессором. Если в живых останешься.

Пророчество Хельмута Валгепеа пришлось Койту по сердцу, он, правда, старался быть выше мещанского тщеславия и пустого важничанья, но похвала эта все же была как бальзам на душу. Тогда, в очереди, никто из них не мог и предположить, что предсказанное Валгепеа едва не сбудется - до докторской степени и профессорского звания Альберту Койту останется всего шажок. В шестьдесят четвертом году он напишет докторскую диссертацию о роли морального фактора в период развернутого перехода от социализма к коммунизму, но к защите его не допустят, диссертацию сочтут чересчур общей, среди прочего его будут критиковать за то, что он незаслуженно отодвинул на задний план принцип материальной заинтересованности. Ему посоветуют дополнить работу статистическими выкладками и осмыслить проблему с новых жизненных позиций, чего Койт не сделает. Он останется кандидатом философских наук и доцентом. Но в тот морозный день ранней зимы никто из них не знал, что будет с ними потом. Валгепеа чертыхался, потому что очередь продвигалась слишком медленно, а Койт пытался обратить внимание его и Маркуса на озеро в конце балки. Но Маркуса занесенное снегом озеро тоже не интересовало.

В очереди стояли попеременно. К столовой они пришли вместе, все, кроме Юлиуса Сярга, который остался сторожить вещи. Через час сообразили, что стоять можно поочередно. Сами собой образовались две группы. В одну вошли Койт, Валгепеа и Маркус, в другую -" Яннус, Дагмар и Юлиус Сярг. Боцман Адам был чем-то занят, а Марию Тихник из-за больных ног ох дежурства освободили. Дагмар тоже предложили посидеть в теплой райисполкомовской приемной, покуда подойдет время, но Дагмар ответила, что ей надоело киснуть в четырех стенах, и это, по мнению Яннуса, опять-таки было добрым знаком. Дорога вроде и впрямь хорошо влияла на Дагмар, в поведении ее все больше сказывался прежний характер. А прежняя Дагмар была деловитой и темпераментной женщиной, которая быстро осваивалась в любой обстановке. У нее было много поклонников, но она держала их на дистанции. Не возражала против мимолетного флирта, даже Яннус пытался в свое время приволокнуться за ней, но дальше поцелуя дело не пошло. Правда, подружки давали понять, что Дагмар вовсе не такая святая невинность, но Яннус считал, что все это от черной зависти. По мнению Яннуса, Бенно - ее единственное и поистине глубокое увлечение. Сам Яннус никакой ревности к нему не испытывал, приударял он за Дагмар еще в школьные годы. Хотя тогда, семь-восемь лет тому назад, он страшно переживал из-за того, что Дагмар оставила его и бегала на танцульки с другим парнем. Яннус танцами не занимался. Он философствовал и горел желанием перестроить мир, соперник же его, Мати, слыл паркетным львом, а Дагмар, как всем девчонкам, безумно нравились танцы. Для самоуспокоения Яннус назвал учившуюся в последнем классе гимназии Дагмар вертушкой, дал себе слово никогда не танцевать. Клятву эту он сдержал. Через несколько лет они все же оказались большими друзьями. Яннус стал даже по-своему доверенным лицом Дагмар. Поэтому и пропускал всякие сплетни мимо ушей, ему казалось, что он понимает Дагмар куда лучше ее одноклассниц и подружек. До знакомства с Бернхардом Юхансоном Дагмар нико-' го по-настоящему не любила. Влюбляться она могла, но любить - нет.

В здешнем районном центре все было по-другому, чем в Паша-Перевозе. Вечером они этого еще не поняли. С отъездом из Перевоза запоздали, секретарю райкома явно было нелегко сдержать слово и раздобыть машину. Пришла она только после обеда. Дорога оказалась извилистой, со снежными заносами, быстро ехать не удавалось. Хорошо еще, что полуторка не застряла в сугробах. Часа два ехали они по берегу петлявшей речушки, прямого пути почти не было. Мужчины заспорили о названии, большинство думало, что это Оять, Никто, кроме Койта, раньше не слышал про такую речку, название нашли в переходившем из рук в руки карманном атласе Сярга. Только Валгепеа заявил, что ехать они могут и вдоль Паши. Койт возразил, сказал, что кружившую меж холмиков речушку вообще незачем помечать на карте, туда наносятся лишь крупные водные магистрали. Маркуса речка нe слишком занимала, он сидел рядом с Дагмар и держал ее руку. От Дагмар исходило тепло, руку свою она не убирала. Чем дольше оставалась рука Дагмар в огромных лапищах Маркуса, тем хуже думал Койт о самом Маркусе - вначале ему казалось, что тот лишь утешает Дагмар. Бабник такой - вскружил голову наивной девчонке Эдит, а теперь взялся осаждать жену своего соратника по партии. Койт плохо думал и о Дагмар, которая до этого представлялась ему олицетворением истинного чувства, воплощением верности и преданности.