Смерть на брудершафт (фильма пятая и шестая) [с иллюстрациями] [Странный человек + Гром победы, раздавайся] - Борис Акунин

После того как Аничкин отбыл, банно-прачечный прапорщик просидел над ведомостью совсем недолго. Задумался что-то, заерзал. Подошел к полковнику, сказал, что надобно проверить, как работают новые вошебойки.

— Ну так идите и проверьте. Я что ль за вас буду вшей истреблять? — раздраженно сказал начальник.

Ну, Петренко и пошел. По роду занятий ему часто приходилось отлучаться.

В банно-прачечном

Дивизионная прачечная соответствовала своему названию лишь частично. Обстирывали здесь только офицеров штаба, да и то в порядке личной любезности славного Афанасия Никитича, а вообще-то сей важный санитарный объект предназначался для задачи более ответственной: истреблял из обмундирования паразитов, грозящих личному составу сыпным тифом. Недавно поступили новые модернизированные котлы, сразу окрещенные «вошебойками». Их испытывала команда солдат под предводительством пожилого фельдфебеля.

На свежей весенней травке в три параллельных ряда, как по линейке, было разложено исподнее белье.

— Ну шо, Савчук? — спросил прапорщик, садясь на корточки и щупая подштанники. — Ишь ты, она и стирает недурно. Белые-то какие.

— Энта обстоятельней прежней, — признал фельдфебель, пряча за спину цигарку — он как раз собирался со вкусом подымить. — Хотя и та была ничего себе.

Вошебойки в прачечной проверяли уже третью неделю — неторопливо, со вкусом. Дело было хорошее, чистое, а торопиться особенно некуда.

— Э, брат, что это ты весь двор захламил? — Петренко распрямился, поглядел вокруг. — Лошадь проскачет, копытом в лужу топнет — белье забрызгает.

— Завсегда так ложили, Афанасий Никитич.

— «Завсегда». А сегодня переложи. Видишь, солнышком грязюку растопило. Вот эти поперек нехай будут, — показал прапорщик на средний ряд сохнущего белья. — И места меньше займет, и не запачкается. Старый солдат, сам соображать должен.

Фельдфебель заворчал:

— А завтра сызнова велите по-старому ложить? Лучше бы рогожу достали, постелить. От травы вон зеленится всё.

— Ничего, солдату в этих подштанниках не на танцы ходить. Давай-давай, перекладывай.

Савчук пошел распорядиться, бормоча:

— Удумал, сам не знает чего…

Новый помощник

Ну что, казалось бы, за фигура пехотный подпоручик? Крохотный винтик в гигантском механизме целого фронта. Однако на Алексея сейчас работало всё управление. Никогда еще он не чувствовал себя персоной до такой степени значительной. Довольно было нескольких слов по телефону, и штабс-капитан Жилин исчез, будто скверный сон, а еще через пару часов в распоряжение Романова примчался на мотоцикле новый помощник. Заодно доставил приказ о назначении подпоручика временно исправляющим должность начальника дивизионного отделения контрразведки. Это должно было упростить выполнение порученного дела.

Новый помощник был с одной звездочкой и выглядел так, словно едва сошел с гимназической скамьи. Так оно почти и было. Прапорщик Калинкин только что окончил ускоренные шестимесячные курсы, где в прошлом году отучился и Алеша. Но за этот год многое в армии переменилось. Раньше на курсы контрразведчиков не брали мальчишек безо всякого военного опыта. Но в недоброй памяти 1915-ом армия понесла столь тяжкие потери в командном составе младшего и среднего звена, что пришлось пересмотреть всю концепцию офицерского корпуса. Никогда больше это сословие не будет являться белой костью, замкнутой кастой Российской империи. Наскоро созданные курсы и школы тысячами выпускали на фронт свежеиспеченных прапорщиков из числа вчерашних студентов, унтеров, а то и гимназистов.

Калинкину, например, как узнал Алексей из формуляра, недавно исполнилось девятнадцать. Выглядел он того юнее — еще пушок с нежных щек не сошел. Когда представлялся начальнику, от смущения весь зарозовел. Однако из того же формуляра следовало, что курс он закончил первым учеником и, хотя имел право выбрать место службы, попросился не в центральный аппарат, а на фронт. И потом, Лавр не прислал бы на такую ответственную работу человека никчемного. Романов решил отнестись к Калинкину с полным доверием. В конце концов, и сам Алеша полтора года назад, начав работу в контрразведке, был таким же одуванчиком, да еще безо всяких курсов.

Для начала подпоручик показал коллеге свое хозяйство.

Оно было выстроено тонко — с таким расчетом, чтобы держать под контролем все уязвимые точки, но при этом не привлекать к себе внимания. Сев за спину к прапорщику, Романов показывал, куда ехать.

— Вы будете опекать Русиновку. Тут расквартирован штаб дивизии. Это наиболее ответственный участок, сам я тоже большую часть времени провожу здесь. Смотрите, Калинкин, и запоминайте.

— Меня Васей зовут, — сказал прапорщик, поворачивая голову в мотоциклетных очках.

— А я Алексей.

Сразу, очень просто, перешли на «ты».

— У тебя в ведении три наблюдательных пункта, на каждом постоянно дежурит по солдату. Все толковые, но контроль лишним не бывает.

Сгоняли на холм, откуда дозорный с биноклем просматривал все подходы и подъезды к местечку. Должен был докладывать о любом подозрительном перемещении — для этого в его распоряжении имелся полевой телефон. Потом съездили к мосту, там был устроен секрет. Третьим пунктом числилась колокольня. С нее дежурный вел наблюдение за всем, что происходило на территории штаба.

— Это только часть системы обнаружения нестандартной активности, — рассказывал Романов. Приятно было иметь дело не с тупицей Жилиным, а с грамотным офицером, знакомым со специальной терминологией. — В каждом батальоне и каждом тыловом подразделении есть «следящие». Если возникнет необходимость, через час из уезда прибудет «студебекер» с боевой группой. Кроме телефонной связи в нашем распоряжении радиостанция — для передачи шифровок, но она для конспирации расположена на территории соседней дивизии. Теперь про связь с агентурной разведкой…

Они слезли с мотоцикла у церкви, что стояла посередине местечка, на площади.

— Тут восемьдесят две ступеньки, — предупредил Романов. — Твой предшественник чаще одного раза в день не утруждался.

— Это мне нипочем.

Прапорщик легко поскакал вверх по винтовой лестнице. Алеша, улыбаясь, следовал за ним. Оба поднялись, почти не запыхавшись.

— Здорово, Горюнов, — приветствовал подпоручик дежурного ефрейтора. — Привел тебе нового командира.

Калинкин, молодец, поздоровался с нижним чином за руку. Это его на курсах научили: у контрразведчиков званиями не задаются, чинами не чинятся, все друг другу товарищи.

В небе над местечком выписывал медленные круги вражеский аэроплан. По нему так же лениво постреливало зенитное орудие — чтоб не наглел. Среди больших облаков появлялись маленькие — от разорвавшейся шрапнели.

— Как по часам, — сказал ефрейтор. — Завсегда в час пополудни прилетает.

Он развернул тетрадку, готовый докладывать.

— Значится, так. Я заступил на смену с четырех ноль ноль. В 4.32 ночи вон там, третий дом от околицы, под журавлем, из трубы искрило здорово. Сажа горела, что ли. А может, сигналили фонариком через дымоход. Я потому отметил, что как раз об это время в небе тоже ероплан шумел. По звуку судить, австрийский.

— Проверишь хату — кто там и что, — сказал прапорщику Алеша. Тот и так уже записал себе.

Наблюдатель докладывал дальше.

— Без десяти шесть, это уже светло было, в квадрате 18, где рощица, дым был. Столбом, высокий. Не мой участок, но я на всякий случай.

— Правильно. Мне уже докладывали с девятого. Я проверил — кашевары это из саперного батальона.

Слушая, Алексей времени даром не терял — осматривал в бинокль Русиновку, которая отсюда вся была как на ладони.

— А это у тебя что? — показал он пальцем.

— В прачечном отряде. Всего полчаса как. Не успел доложить. Последним номером в моем списке обозначено, на 12.25. Белье переложили зачем-то.

Романов задрал голову, поглядел на аэроплан. Тот, качнув крыльями, перестал кружить над местечком. Поплыл восвояси.

— Ну-ка, Вася, за мной!

Что за Петренко?

— А что я? — сказал фельдфебель, начальник прачечной команды. — Мне Петренко приказал.

— Зачем?

Снизу всё выглядело обыкновенно. Просто на зеленой траве три ряда рубах и подштанников: два продольно, один между ними поперечно, ничего особенного. Калинкин поглядывал на старшего товарища с недоумением.

Фельдфебель скривил мясистый рот.

— А я знаю, зачем? Не могет он, ваше благородие, видеть, если человек, к примеру, цыгарку закурил. Беспременно ему надо, чтоб никто без дела не сидел. А я, может, с шести утра, как собака какая, не разогнумши…

— Что за Петренко? — спросил Алеша.