Теория бесконечных обезьян - Екатерина Звонцова

папке с самотеком. Я вообще не мертв, я просто перестал существовать, поэтому всё как со стороны.

– Вот.

Джуд – живая реклама «Лаваццы» или «Бусидо»: воскресает, стоит ароматным завиткам кофейного пара к нему подползти. Вскидывает голову, пригребает поближе чашку, пьет. Я тоже. Мы друг против друга, но, упаси боже, никаких лишних рукопожатий. И все равно между нами – благодарное понимание. Все-таки… взять в обойму действительно своего автора очень и очень нелегко. Сродни выбору супруги, за исключением того, что вам, скорее всего, не придется просыпаться в одной постели. Так или иначе, периодически видеться, варить друг другу кофе, слушать ворчание и решать проблемы вроде планирования бюджета – эти семейные радости привычны. Именно поэтому мы так осторожны, предлагая руку, сердце и договор.

– Даны не будет, – повторяю я на случай, если Джуд не понял. – Давай-ка домой. Спать.

– Но-оу. Я уже хочу начать новую книгу, – возражает он. – Знаешь, там такой замут! У моей парочки еще ни разу не было…

– Давай сначала эту издадим, ладно? После правок еще неизвестно, что придет тебе в голову. Дана вечно наводит тебя на какие-то новые сюжетные мысли.

– Она и навела. Спросила, а ссорились ли они хоть раз. А ведь ссорились! Бладенса Кройслера переманивали! Ну, точнее, он сам уходил. В камердинеры к Темному Императору Санадару, ты про него еще не читал! Импозантный такой мужик-скелет, на тебя похож, и…

Невольно я смеюсь, качая головой. Авторы – большие любители, например, позвонить мне посреди аврала и заявить: «О, мне сегодня ночью / в ванной / в очереди к врачу пришла такая идея!» Загнанный в угол, я беру чистый лист и интересуюсь: «Какая же?» – а после минут двадцать рисую чертиков, слушая сумбурный пересказ. На практике замечательны процентов тридцать идей и процентов пятнадцать попыток их воплотить. У авторов, которые молчат, доля выше. Джуд, впрочем, тоже держит планку, хотя болтлив до ужаса. Но сейчас его раскалывающаяся башка, видимо, против трепа: он отмахивается сам от себя. Значит, можно говорить мне.

– Где ты вчера был? Кто тебя так… – показываю на своей шее, но имею в виду его вопиющие засосы, – помял?

– Да-ама. – Он прямо на глазах расцветает. Поигрывая бровями, делает еще глоток кофе. – Ну… немножко. – Тут же спохватывается, строит оскорбленную мину: – Но это не то, о чем ты подумал, ничего не было! Зато краса длинная коса, волосы как платина!

Многовато их развелось в московской экосистеме – платиновых блондинок. Может, еще и…

– Вампирская эта красная помада, обожаю… – Он мечтательно облизывается с таким видом, будто то ли схомячил бы тюбик этой помады, то ли накрасился бы ею.

Красные губы, платиновые волосы… Да мало ли девушек, считающих палитру «кровь на снегу» красивой или модной? Впрочем, совпадение не самое приятное. Не хочу об этом думать.

– Как это «не было»? – пытаюсь просто отвлечься. – На тебя же все кидаются как ненормальные.

Вот именно. Даже на автограф-сессиях на него смотрят голодными глазами. Не будь у Джуда приличного воспитания и какой-то там своей тайной истории, он мог бы хвастать целым веером беспорядочных связей – и хорошо если без венерических заболеваний. У него действительно своеобразная, очень располагающая – как не без опаски говорила Анюта – аура. Примерно как у какого-нибудь божка любви и разгула. Может, поэтому от некоторых его комплиментов и выходок уши сворачиваются в трубочку, а глаза лезут на лоб.

– Это ж не значит, что я всегда такому рад… – Джуд почти залпом вливает в себя кофе. – Если хочешь знать, танцы вообще обычно нравятся мне больше, чем секс. А тут еще и странно вышло, сюр какой-то.

Наверное, не стоит комментировать, что в моей тихой, консервативной, почти элегической картине мира две трети его жизни – и он сам – и так воплощенный сюр.

– Ну мы как-то зацепились у стойки, – тем временем нашаривает он нужную мысль. – Ну мартини, ну вискарь. Ну потанцевали. Еще. А потом она потащила меня в сортир, хотя это не так чтобы было главной целью моего вечера, ну по крайней мере, не сразу же…

– И? – Судя по тону последней фразы, дальше можно ждать некий вотэтоповорот.

Джуд потирает висок.

– Да ты знаешь моего бесячего внутреннего демона: он часто просыпается в клубах, особенно если кто-то хватает его за яйца. Значит, целуемся мы… «стихи и проза, лед и пламень», блин, потому что я воняю как спиртовая бочка, а она лишь благоухает ладаном; я весь горю черт знает от чего, а она такая холодная, стерильная как скальпель, руки сильнющие… Я ее прижимаю к стене, а она… – Он усмехается, удивительно довольный. – Она, знаешь, вдруг глядит в глаза и спрашивает: «А ты Пушкина любишь?..» В тему, а?

Он закатывается, стучит кулаком по столу. В любое другое утро неделю назад и я бы закатился. Мне хорошо представляется: полуосвещенный туалет, холодная кафельная стенка, Джуд, несомненно распустивший руки, и… Пушкин, наше все. Мертв, но всегда рядом.

– Я, не будь дураком, выпустил ее, поправил ей прическу и сказал: «Тащусь. Особенно от той незавершенной повести про римлян. А ты?» Ну и мы благополучно просидели в туалете минут сорок, матеря всех, кто пытался туда запереться, и обсуждая литературу. Всякую разную. «Ворона» цитировали на два голоса. Об «Иуде» спорили, чуть не подрались: ну не идет у меня эта концепция «кто-то всегда рождается, чтоб быть антигероем», и все тут, я за свободу воли. Под утро еще выпили и разошлись. Ну и я поехал… м-м-м… нет, не домой, ага. Накрыло меня опять, а дома грустно. Но мне есть куда податься. Хотя не суть.

Не удержаться: выпустив чашку, я аплодирую разве что не стоя. В этом весь Джуд – в абсурд превратит что угодно, даже клубную интрижку. А дальше опять все эти уклоны, эти «есть куда»… Ничего не знаю, одни домыслы, но не понимаю упорно: если «есть куда», на кой ты, Женя, шатаешься по клубам, на кой девушкам спать не даешь? Мне вот… некуда. Теперь. Ты слишком молод или с твоим «есть» что-то не так еще сильнее, чем с моим «нет»?

Я поднимаюсь налить ему еще кофе – на этот раз легкий латте. Хватит с него.

– Она и Варьку читала… – летит мне в спину. – Странно, правда, как-то отозвалась о ней. Положительно, даже восторженно, но…

Машина перестаралась. Или чашка маленькая. Латте льется через край, течет по зеленым керамическим стенкам. Сперму напоминает. Отвратительно.

– Что ты имеешь в виду?

– Она…

Не оборачиваюсь. В горле кто-то методично скручивает и выжимает половую тряпку.

– Сказала что-то вроде «Такие