Последний бой - Павел Федоров

Кони по инерции шагали без управления. Передняя пара крупных белогривых, куцехвостых тракенов, запряженных в длинную, на высоких колесах, фуру, привыкших к выстрелам, вдруг круто свернула с дороги и стала щипать нетоптаную, буйно растущую тимофеевку, срывать придорожные колосья ржи. За ними последовала и вторая низкорослая пара.

— Ой, ой! Уууу!— вдруг истошно закричал Аркаша, дергая командира за рукав бушлата.

— Ты что?— испуганно повернулся к нему Бнкбаев.

— Сюда, Саша, гляди! Ой-ей! Вот это да!— взывал Аркадий и хохотал как помешанный.

— Сдурел, парень!— командир тряхнул адъютанта за плечи.

— На картошку гляди! Вперед! Чего ты меня трясешь!

Гляди же, гляди же! — стонал Аркашка от хохота.

Командир повернул голову и едва не задохнулся от удивления. По картофельному полю, сверкая обнаженной спиной и черными пятками, увертливо прыгая через борозды и увядающую ботву, удирал совсем голый мужик с веником под мышкой.

Бикбаев поначалу не поверил своим глазам. Нечасто увидишь такое.

Цокнув языком, сказал сквозь смех:

— Откудова он, бедолага?

— В бане парился. Вот убегает, аж зад блестит!— Возмущенный прыжками голого мужика, Аркашка улюлюкал ему вслед до тех пор, пока дядька, прижимая веник, не перемахнул через ограду и не скрылся в садовой зелени.

Таким редчайшим зрелищем закончилась операция, которую партизаны назвали «Веник».

— Что же было дальше?— спросил я.

— Захватили оружие, боеприпасы, продовольствие. Часть гитлеровцев уничтожили, кто уцелел, убежали еще прытче голого мужика,— заключил Николай.

Гитлеровское командование неистовствовало. Какой-то небольшой отряд безраздельно хозяйничал то в Краснинском, то в Кадинском, Баевском, Монастырщинском районах. Устраивал диверсии не только на линии железной дороги Кричев — Орша, но и переправлялся за Днепр на Витебку. Разведчики партизан неожиданно появлялись под Смоленском, проникали в город.

Не раз гитлеровские генералы сколачивали очередную карательную группу из батальонов СД, полицейских к отдавали приказ во что бы то ни стало уничтожать партизан и их дерзкого командира.

Действовали они обычно по шаблону: используя агентуру, подтягивали карательную группу, предварительно бросая на место предполагаемого сосредоточения партизан бомбардировочную авиацию.

Партизаны давно уже знали о готовившемся наступлении. Оставив на дорогах небольшие засады, снимались и уходили в другое место. У бикбаевцев была хорошо продумана и четко поставлена разведка, буквально во всех гарнизонах работали свои люди, переодетые в полицейскую форму. Разумным было и то, что Бикбаев заранее создал в урочище Темного леса, в Перховском лесу, на Монастырщине и в некоторых других местах резервные базы, на которых хранились продовольствие и боеприпасы.

Однажды в феврале 1942 года фашисты яростно бомбили лес, где, по их данным, укрылись основные силы бикбаевского отряда. Бомбы сыпались на «дымы» и рвались с оглушительным треском.

Наблюдая за бомбежкой со стороны, Бикбаев заметил, что одна бомба упала в густой ельник. Все, кто видел ее падение, затаились. Но взрыва не последовало.

— Не разорвалась,— с облегчением сказал Александр.— Хорошо бы сходить и взглянуть, где она там шлепнулась? В ней взрывчатки пуда два, а у нас — кот наплакал. Попробовать достать...

— Неплохо бы,— согласился начштаба Садров.— Но лезть к этой гусыне за яйцом опасно, Саша!

— Нет, я все-таки пойду погляжу...

Все, кто присутствовали, слушали с напряженным любопытством. Снаряды и мины разряжали, но чтобы расколоть авиабомбу — такого еще не было.

И все же бомбу весом в пятьдесят килограммов откопали, привезли в Шилковский лес. После того как сняли ее с телеги, командир Саша Бикбаев приказал:

— Всем отойти подальше и залечь. Мне легче с ней говорить один на один.

Вот что потом мне рассказал Александр Бикбаев:

— «Распечатывать» эту гусыню стал сам. Пробовал отвинтить головку — не поддается. Тогда взял зубило, топор и начал бить обухом. Гляжу — пошло дело! Снял головку, вижу — вся внутренность бомбы набита желтым, как воск, толом. Высокого сорта товар! Что же делать дальше? Слышу Аркашкин голос: «Можно к тебе?»— «Я тебе дам! Лежи носом в землю!»— кричу ему, а сам думаю: чтобы выплавить тол, надо разогреть бомбу на костре. Долгая песня, и опасно к тому же. Выковырял ножом отверстие, попробовал вставить в дырку капсюль от гранаты «Ф-1». Убедился, что сработает за милую душу. Крикнул своим молодцам, что можно подходить.

Подошли. Тут я им объяснил, что и как. Взял с собой своего заместителя Пашу Ивашнева, Аркашу и еще несколько человек для прикрытия с флангов, когда будем эту «гусыню» под рельсы укладывать. Пашу Ивашнева взял потому, что он хорошо стреляет из винтовки-бесшумки. Об Аркаше и говорить нечего — боевой, надежный человек. Сделали мягкую постель, погрузили бомбу как барыню и накрыли цветной дерюжкой. Поехали, а ехать-то до урочища Темного леса, в районе которого намечался очередной подрыв железной дороги, вон сколько! Чтобы туда добраться, да еще с таким подарком, надо миновать немало фашистских гарнизонов, прямо не поедешь — объезжать надо. Февраль выдался ядреный, морозный. Правда, фашисты, получив под Москвой хорошую взбучку, забились в подвалы белорусских сел и деревень, отогреваются, подкреплений ждут и новой техники, подарков от своих фрау... Если сработает наша «гусыня», будет им горячий подарочек...

Ехать по бездорожью трудно, кони уморились, дышать тяжело, часто останавливаются. А нам ведь надо вовремя поспеть к месту, чтобы до рассвета все сделать. В деревне Гатово фашистов не оказалось, удалось лошадей поменять. Запрягли свежих и к двум часам двадцать второго февраля подъехали к железке Кричев — Орша. Место для подрыва выбрали в районе деревни Никольские ворота, где высота насыпи метров восемь. Тут, думаю, вагоны не просто сойдут с рельсов, а полетят кувырком. Залегли, наблюдаем. По насыпи ходят два патруля. Решаем подползти еще ближе, чтобы снять их наверняка. Хорошо видно, как они маячат. Говорю Павлу Ивашневу: «Бей из бесшумки, только гляди, чтоб без промаха».— «Само собой, Саша. Постараюсь»,— отвечает Павел. Оружие у него бесценное.

Патрули ходят по двое: по одному — боятся. Мы хорошо изучили их повадки. Ждут. Мне начинает казаться, что Павел очень уж долго прицеливается. По себе знаю, что и он волнуется. В напряженном ожидании и щелчка не услышал, а увидел, как один из патрулей, что шел впереди, медленно заваливается, другой остановился. Надо полагать, подумал: что случилось? Выстрела не было, а напарник повалился и вставать не хочет. Наклоняется к нему и начинает поднимать. Вторым выстрелом Паша укладывает и его. Осторожно и тихо идем вперед. Карабкаемся на насыпь.

Выставив охранения, втроем начинаем орудовать пехотными лопатками — копаем между шпалами песок, смешанный с галькой. Грунт крепко промерз, поддается плохо. Хорошо, что ломы захватили. Работаем ими шибко, в лицо бьют мерзлые комья — ничего, пускай. Одну шпалу пришлось потеснить. Время идет, а мы все долбим. Хорошее гнездо выдолбили. Снова спустились вниз, чтобы затащить бомбу наверх. Втащили. Я, как надо, капсюль поставил и веревку привязал. Присыпали наш «подарок» землицей — и айда вниз. На все понадобилось минут двадцать, а мне казалось, что ушла уйма времени, и все чудилось, что рельсы начинают дрожать, поезд вроде приближается... Идем по снегу, осторожно веревку разматываем и за собой тянем. Я все думаю: все ли в порядке, нет ли какого упущения? Все как будто нормально, веревка — более чем сто метров, хоть и тонкая, но прочная, натянули ее со всеми предосторожностями. Отдышались маленько, говорю Павлу:

— Иди к охранению, в случае какой заварухи прикроешь нас, и отходите на место сбора, как наметили.

Ушел Павел. Остались вдвоем с Аркашей. Лежим на снегу и ждем. Сколько придется ждать, сами не знаем. Зябнуть начинаем. Снег под нами подтаивает, одежда мокнет, под ватники во все щелочки холодище противный лезет. Лес кругом и на самом деле темный и молчаливый, над ним висит луна желтая, крутолобая такая. Думки о сюрпризе, что только поставили, не дают мне покоя. Как сработает? Стрелка показывает четыре утра. Лежим около двух часов. Аркадий помалкивает. Я знаю, как ему охота поговорить. Да и сам бы не отказался, но мне не до разговоров — опять чудится перестук вагонных колес, и так явственно, что дыхание перехватывает. Не выдерживаю, спрашиваю как можно тише: «Ты, Аркаша, ничего не слышишь?»— «Покамест нет. А что?»— «Будто колеса стучат».

На секунды Аркадий замирает, прислушивается.

«Вроде бы идет, только еще далеко...— отвечает и вдруг предлагает:— Товарищ командир, давай я буду дергать веревку. А ты к ребятам ступай. Я тут и один справлюсь, а чо?»

Вот ведь до чего додумался мой адъютант. Я понимаю, что ему, как и всякому молодому парнишке, хочется совершить героический подвиг. В другой раз, так и быть, дал бы дернуть разок, а сегодня момент слишком ответственный. Да и рассуждать уже некогда, теперь отчетливо чувствую, как дрожит земля, комки снега с елок посыпались. Эшелон приближался.