Последний бой - Павел Федоров

— Хорошая у тебя, Цыганков, сваха,— сказал Николай.

— Отличная, товарищ комиссар!

— У нее, наверное, и яблочки есть?

— Сколько угодно.

— Саша, поехали за яблочками к свахе,— предложил Николай.

— Поехали. Яблочков возьмем, а со свахой уж пускай Федька вожжается... Трогай, Аркаша. Обувку добыли, задачу выполнили... Дыг выполнили, Аркаша?— допытывался командир.

— Выполнили, дыг выполнили,— передразнил командира Аркаша и нехотя скомандовал:— По коням!

Мы уселись, каждый на свое место. Командир разобрал вожжи и взмахнул кнутом. Бричка легко тронулась с места и, гулко застучав железными осями, быстро покатилась по пыльной улице.

Нас провожали грустными глазами дети, женщины, может, и Феди Цыганкова сваха там была... Спасибо ей за сапоги!

История с гвоздем быстро облетела все подразделения. Над выдумкой командира хохотали до самого вечера...

До конца действий отряда агростароста активно снабжал партизан продовольствием и доставлял в штаб ценные сведения о противнике.

Партизанское утро в разгаре. Солнце заслоняет тихо плывущие над лесом облака. Из шалаша мне слышно веселое журчание голосов и задорные всплески смеха. Бойцы вернулись с ночных заданий и делятся впечатлениями, ждут завтрака.

— Где сходятся Аркаша Козырев, Володя Алексеев и Телебай, там не заскучаешь,— говорит комиссар Николай Цирбунов, направляясь к облепившим телегу бойцам.

Опираясь на свой можжевеловый костыль, я тоже двигаюсь туда.

В уши хлещет такой взрыв хохота, что лесные воробьи, прижившиеся на дармовых партизанских харчах, взметнулись к верхушкам высоких сосен и елей.

— Над чем потеха?— спрашивает комиссар и присаживается на край телеги рядом с адъютантом Аркашей.

— Да вот Аркаша нам расписывал, как они вместе с командиром мужика мыли в бане...— под хохот товарищей отвечает Володя Алексеев.

Как у истого смоляка, выговор у Володи протяжный, но в произношении отчетливо твердый, чуточку с подпевкой, и никакой улыбки на молодом сероглазом лице. Он годом или двумя старше Аркаши, однако выше ростом, в плечах шире — одним словом, мужчина.

Болтая короткими, в черных шерстяных носках, ногами, Аркадий, посмотрев на Володьку, косит лукавые глаза на комиссара, видя поощрительную на его тонких губах ухмылку, не выдерживает и соловьем заливается на все урочище.

— Ишо лопнешь, гляди!— жиденьким голоском произносит Телебай, и лицо его, беспощадно иссеченное рябинами, расплывается в веселой, как в детской книжке, улыбке. Тут, в этом прохладном и свежем молчании утреннего леса, смеются все. Я тоже смеюсь, хотя понятия не имею, какого такого мужика мыл командир со своим адъютантом.

Одно знаю хорошо: что смех — это здоровье, сила человеческого духа. Прошедшей ночью люди, возможно, смотрели в глаза смерти, а теперь изливают потоки радости, щедро наделяют друг друга своими добрыми, неподдельными чувствами. Каким же неиссякаемым запасом сил обладают эти молодые, отважные весельчаки?

— Что за история с мужиком?— когда мы остаемся вдвоем, спрашиваю я у Николая.

Сдержанно посмеиваясь, покачивая головой, комиссар останавливается.

— Ну, как сказать... В общем-то, просто смешной до нелепости случай, и все,— видя, что мое нетерпение подогрето до высшего градуса, заключает Николай.— Ладно, расскажу по порядку. Получили мы сведения, что каратели должны везти из Красного в свой Володовский гарнизон оружие и боеприпасы, в которых мы сами очень и очень нуждались. Из сел и деревень к нам шли люди с желанием сражаться за Родину, а у нас закон: принимать только с оружием. Создавать безоружную хозроту мы не могли. Наш отряд маневренный, на одном месте долго не засиживаемся. Если бы и попробовали, то нас давно бы заблокировали и разбомбили.

— Налетали?

— И не раз. Чаще всего бомбили «дымы» — пустой лагерь...

— Ну, а с мужиком?

— Тут сначала идет предыстория. Операцию по захвату оружия тогда возглавил сам командир отряда, Бикбаев.

...Село Новопалкино, куда под вечер командир привел группу партизан для засады, вытянулось одной улицей вдоль безымянной, заросшей ивняком и ольхой речушки. Окруженные садами и огородами дома поставлены были редко. Почти против каждого — бани с предбанниками: к воде поближе и от пожара подальше. Самая крайняя, если смотреть от речки, воткнулась в конце картофельного поля, за ним изгородь из ровно подпиленных сверху еловых колышков, серая крыша над зеленью яблонь и вишен. Как раз неподалеку от банешки Бикбаев велел Мишке Шенделеву и его напарнику пулемет поставить.

— Телебай со своими хлопцами, как ты знаешь, в саду засел. Он фашистов, когда они выедут, пропустит, огнем своим отсечет от села. Федя Володин с Халиловым и Кирпичниковым будут у тебя на левом фланге. Ты в центре. Подпусти поближе и ударь пожарче, но только по лошадям не стреляй, по возчикам бей.— Командир нарисовал Шенделеву полную картину, как может развернуться бой во всех деталях и подробностях.

— Понял, товарищ командир, встретим как надо,— ответил Шенделев, прилаживая на треноге трофейный пулемет в старом окопе, на бруствере которого успели вырасти крапивка и молодой ушастый лопушок. Срубив его тесаком, Мишка лег рядом с напарником, ватник которого был множество раз перекрещен запасом пулеметных лент с цепочками блестящих на закатном солнце медяшек.

— Сектор обстрела хорош. Встретим, Саша,— моргнув карими глазами, проговорил Шенделев убежденно.

— Лады, дружок мой, лады. Мы с Аркашей по ту сторону бани, в кустах. Держи связь.

— Само собой,— снова кивнул Шенделев.

Тем временем Аркадий успел оборудовать окоп, травки нарвал, веток срезал и постелил на влажное дно полузасыпанного окопа. Крапиву выдернул.

— Махонькая, зараза, а злая, кусается, аж все руки пожег,— сказал он подползшему командиру.

Наблюдая за крайним домом, откуда должен появиться обоз противника, командир промолчал. А для Аркашки молчание хуже пытки.

— А почему мы от банешки сюда отползли?

— Отползли...

— Можно было туда забраться, стекло выдавить — и готов капэ, наблюдай сколь хошь. Маскировка опять же что надо, и от пуль какая ни на есть защита.

— Плохая защита, во-первых. Во-вторых, там пулеметная точка близко. А сама баня — это мишень. Врежет одну хорошую мину — и привет.

— Это точно,— быстро согласился адъютант, размышляя, каким бы еще разговором занять командира.

— Скоро они появятся, как ты думаешь?

— Не знаю.

— А что разведка говорит?

— Разведка говорит, чтобы ты помолчал. Хватит бормотать. Наблюдай как следует: вправо, влево поглядывай, назад, чтобы за ноги не утащили...

— Ишо чего, за ноги, да я...

— Ты да я и еще милашка твоя. Подсмотрел, поди, ту, какая с веснушками?..

— Ну и скажет же...

— Наблюдай хорошенько, вот что я еще раз скажу. — А я что делаю?

— Языком треплешь и мне мешаешь.

— Ладно, буду молчать до конца войны...

— Вот и отлично.

Терпения у Аркаши хватило на полминуты, не поворачивая головы, сказал:

— Ну и вредный же...

— Кто это вредный, интересно?— командир приподнялся на локте.

— Муравьишку поймал... кусачий такой, стервец!..

— Выкрутился, хитрован... Ладно, ладно...

— Говорю, муравей же!

— Еще поймаешь, насыпь ему в ноздри махорки...— Всякий раз перед боем у командира обнажалось особо братское, теплое чувство к парнишке. Он жалел и, наверное, любил его больше, чем кого-либо, стараясь не проявлять этих своих чувств на людях. Да разве скроешь такое. Аркадий чувствовал это особое расположение к себе храбреца командира, и если злоупотреблял им, то самую малость — мог вести иногда вольные, панибратские разговоры, зато в бою шел за своим командиром в самое пекло. Как-то Бикбаев решил не брать Аркадия на одну слишком опасную операцию. Куда там! Полный день, обиженный, ни с кем не разговаривал. К вечеру на листке из ученической тетрадки написал рапорт и принес начальнику штаба, Сергею Садрову, просился зачислить его в разведывательную роту. С той поры стал ходить с командиром всюду...

Близился вечер. На крыши домов падал отсвет багрового заката. Огнем горела на картофельной ботве предосенняя желтизна. «Только бы радоваться такому закату»,— подумал Саша, а вслух тихо сказал:

— Красиво дыг...

— Ты о чем?— спросил Аркаша.

— Солнышко уходит. Скоро спать ляжет...

Пока Аркадий собирался с ответом, в это время забаней громоподобно бабахнул карабин Шенделева, и тут же во всю мощь застучал и Михаилов пулемет.

Залюбовавшись закатом, командир едва не прозевал момент, когда подводы выехали из-за крайней хаты и поравнялись с баней. Пулеметы теперь били с трех точек. Фашистов как ветром сдуло с повозок.

Кони по инерции шагали без управления. Передняя пара крупных белогривых, куцехвостых тракенов, запряженных в длинную, на высоких колесах, фуру, привыкших к выстрелам, вдруг круто свернула с дороги и стала щипать нетоптаную, буйно растущую тимофеевку, срывать придорожные колосья ржи. За ними последовала и вторая низкорослая пара.