Солдат номер пять - Майк Кобурн

ее неглубоких стенах, оставив бурю завывать над открытой пустыней, облегчение наступило почти мгновенно.

Мое телосложение «не жителя Северного полушария» в этих условиях, напоминающих арктические, сильно сдавало, поэтому Боб и Легз пару минут энергично растирали меня, пытаясь разогнать тепло через промокшую одежду. Толку от этого было немного, но все прекрасно понимали, что нужно присматривать друг за другом.

Динжер снова достал волшебную маленькую жестяную печку, и через несколько минут на ней уже пыхтела кружка приторно-сладкого черного чая. По мере того как ее передавали по кругу, изменения в моральном состоянии стали очевидны: то и дело раздавались смешки и язвительные замечания; это было то, в чем мы все нуждались.

— Энди, ты классный парень, — прошептал Легз, — у тебя на пальцах суперклей или что?

Энди передал кружку Легзу.

— Да, и у тебя тоже! — добавил следующий в очереди.

Чувствуя себя намного лучше, я достал из сумки пакетик с фруктовой смесью. В моей разгрузке было достаточно фруктов, чтобы продержаться неделю или около того; проблема была только в воде.

— Боб, передай это всем, — сказал я, кусая персик. — Получился обычный пикник, не так ли?

И по сей день я считаю удивительным, как среди этих трудностей и стресса простой глоток горячей чашки чая мог оказать такое глубокое воздействие на наши эмоции и мышление. На несколько важных минут все наши проблемы были забыты, и ситуация не казалась такой уж плохой.

Однако Боб вернул нас к реальности.

— Интересно, как поживают Джорди, Мэл и Винс?

— Да, — добавил Легз, — надеюсь, они выбрались из этого дерьма.

Пройдет два месяца, прежде чем мы узнали ответ на этот вопрос, — ответ, о котором никто из нас в то время не хотел задумываться.

В тот день и в ту ночь Джорди, Мэл и Винс оказались под ударом. Вечером, в самый разгар метели, Винс отстал от остальных двоих и, несмотря на все их попытки его найти, больше не появлялся. Замерзшее тело Винса, погибшее от гипотермии, было найдено иракцами несколько дней спустя. «Браво два ноль» потеряло своего первого солдата, а вскоре за ним последовали еще двое.

ГЛАВА 7

Ирак, январь 1991 года, день четвертый

К четырем часам утра буря окончательно утихла, и мы продолжили путь на север. Несмотря на то что ветер все еще был холодным, условия стали гораздо более благоприятными, чем раньше, чему способствовало то, что местность наконец-то начала меняться. Плоская, открытая пустыня уступила место более разнообразным участкам, вáди и холмам, которые помогали разбавить непогоду.

Перед самым рассветом мы вышли на главную автомагистраль Багдад — Сирия и заняли позицию в неглубоком сухом русле примерно в километре от нее, чтобы и расположиться на дневку, и понаблюдать за дорогой.

На пятерых из нас оставалось два радиомаяка, и мы чередовали вызовы по ним, выходя в эфир каждые 12 часов, чтобы как можно дольше сохранить заряд батарей. Ни на один из вызовов так и не было получено ответа. Никто из нас не мог смириться с этим постоянным отсутствием связи с АВАКСом. Если бы мы не вышли на связь с летчиком самолета накануне, это можно было бы списать на неисправность телефонной трубки или еще что-то подобное, но тот факт, что нам удалось установить связь, доказывал, что по крайней мере одна из раций работает, так почему же от АВАКСа не было ответа? Пройдут месяцы, прежде чем мы получим ответ на этот вопрос.

Не успел начаться день, как по шоссе начал идти непрерывный поток гражданского транспорта, который, казалось, не замечал всего происходящего в стране.

— Похоже, здесь каждый владеет полноприводным автомобилем, — заметил Энди, наблюдая за проезжающим транспортом. — Я бы сейчас не отказался от одного из них. Мы бы пересекли границу за пару часов. Пересечем пустыню на колесах, и никто нас даже не заметит.

— И как, черт возьми, мы сможем остановить машину, не расстреляв к чертям собачьим? — спросил Боб. — Они, должно быть, мчатся по этой дороге со скоростью 80-100 миль в час. Ты же знаешь, каковы арабские водители.

— Да, — вклинился я, — это будет хорошо смотреться на твоем надгробии. Погиб в ДТП в 400 кликах за линией фронта.

— Не забывайте, до границы еще около 150 кликов. Как думаешь, сколько еще таких ночей, как последняя, ты сможешь выдержать?

В этом сержант был прав: еще одни сутки, даже наполовину такие же плохие, как предыдущие, — и нас, вероятно, не останется в живых. Семя было посеяно, и Энди уже разрабатывал план. Он видел наш выходной билет отсюда; оставалось только придумать, как попасть на борт.

День тянулся бесконечно долго, его монотонность усугубляла постоянная дрожь наших замерзших тел. Как ни странно, мы оказались в безвыходной ситуации. Нам нужна была ночь, чтобы марш мог продолжаться незаметно, но мысль о нестерпимом холоде, который будет сопровождать заходящее Солнце, делала день еще более желанным. Но мы никак не могли позволить себе двигаться при свете дня: риск был слишком велик. Мы проигрывали в любом случае, однако то немногое тепло, которое давало Солнце, имело одно преимущество: оно давало возможность просушить нашу промокшую одежду. Это само по себе могло оказаться спасительным средством против пронизывающего ночного ветра.

Ближе к полудню госпожа удача, решив, что в данный момент нам явно слишком хорошо, подкинула еще одну задачу. Мы полудремали, насколько позволяли условия, когда всех разбудил Легз.

— Подъем, мать вашу! — Прошептал он. — К нам идет еще один гребаный козопас!

Стоны были единодушны:

— Ты, должно быть, шутишь.

Но, к сожалению, это было правдой. Уже слышался звон колокольчиков. Мы прижались к краю вáди, стараясь как можно меньше выделяться.

— Есть шанс, что он пройдет мимо нас, — начал Динжер. — Это вáди постоянно извивается, мы сможем уйти.

Я огляделся. Теперь охотились мы, и при дневном свете это было заметно по всем нашим лицам. Три ножа были наготове, в том числе и мой. Если пастуху посчастливится на нас наткнуться, не думаю, что он долго проживет на этом свете.

Та часть вáди, где мы укрылись, имела в длину около десяти метров, и шансы на то, что он нас не увидит, были достаточно велики, — пока четыре его козы не решили присоединиться к нашей банде.

Через несколько минут над нами стоял пожилой бедуин лет 80-ти, затянутый в толстый, абсолютно черный диш-даш (арабский халат), не проявлявший никаких эмоций. Внезапно на его лице появилась широкая беззубая ухмылка, и он начал что-то лепетать на каком-то совершенно чужом языке, даже не похожем на