Играя с огнем - Хайди Райс

— Не уходи, — прошептал Кэл, обнимая ее за талию, притягивая ее к себе. — Я так скучал по тебе, Руби. Даже несмотря на то, что с тобой так трудно.

Это было слишком прекрасно, чтобы не поверить его словам.

— Раз уж ты здесь, — пробормотал Кэл, нежно целуя ее шею, — почему бы нам не воспользоваться ситуацией?

— Не надо… — слабо запротестовала Руби, пытаясь разорвать объятие и не находя в себе сил сделать это. — Я не за этим пришла…

— Правда?

Он прикусил мочку ее уха, и она затрепетала. Глубокий, страстный стон сорвался с ее губ, выдавая все желания, которые она так хотела утаить.

— Я не могу… — прошептала она и сама себе не поверила.

Она хотела его, она хотела большего, и разве не могло случиться так, что он хотел того же?

— Нет, можешь, — ответил Кэл. — Ты хочешь этого, хочешь так же, как я.

Его руки ласкали ее тело, поднимаясь выше, сжимая груди сквозь грубую ткань фартука, и Руби непроизвольно раскрывалась ему навстречу, извиваясь под его сильными пальцами. Все здравые мысли куда-то исчезли, все сомнения растворились в горячем желании. Осталась только надежда на то, что ее мечта может осуществиться.

Одним движением Кэл смел со стола переплетенные в кожу книги и усадил Руби на гладкую столешницу. Она отчаянно вцепилась в ремень его брюк, не в силах больше ждать. Он хрипло выругался, расстегнул брюки, сорвал с нее шелковые трусики и резко вошел в нее, сжимая ее бедра. Его движения были подобны тропической буре, и Руби забыла, что существует что-то, кроме его ласк. Все кончилось так же быстро, как началось; Руби обхватила Кэла за плечи, содрогаясь от неземного наслаждения, усиливавшегося его ответными стонами и дрожью. Их неровное дыхание в тишине кабинета звучало громко, словно раскаты грома, и Руби вдруг ощутила прилив невыносимого стыда. Слезы потекли из ее глаз, и она крепче прижалась к Кэлу, ища защиты от сокрушительного груза вины и страха.

Неужели нечто, минуту назад казавшееся столь прекрасным, столь чистым, могло внезапно стать таким мерзким? Они даже не изменили позы, в которой познали блаженство, но Руби чувствовала, как тошнота подступает к горлу. Интересно, чувствовала ли что-то подобное ее мать после того, как изменила ее отцу?

Руби так стремилась заставить Кэла полюбить ее, и что же? Похоже, их действительно объединял только секс. Руби яростно заморгала, вытерла слезы прежде, чем Кэл заметил их, и оттолкнула его:

— Мне надо идти.

Кэл поднял голову, погладил Руби по бедру; его зрачки все еще были расширены.

— Прости. Я не был слишком груб? Ты в порядке?

— Слезь с меня, — попросила она, пытаясь не обращать внимания на его заботу.

С ней случится истерика, если она поддастся искушению принять его доброту и нежность. Кэл выпрямился, отпустил ее, и она сползла со стола и одернула юбку, изо всех сил сдерживая рвущиеся из груди рыдания. Услышав вжиканье молнии, она метнулась к двери.

— Увидимся, Кэл.

— Да подожди, подожди же минуту!

Он поймал ее и не отпускал, как бы она ни сопротивлялась. Руби до крови закусила губу.

— Пожалуйста… Мне нужно идти!..

— Нет, нам нужно поговорить. О том, что случилось и как быть дальше.

— Я в порядке, правда. Не надо ни о чем говорить, — прошептала Руби; она скорее умрет, чем станет обсуждать случившееся только что. — Все кончено. Не будет никакого «дальше».

Он мог предложить ей только хлебные крошки, тогда как она мечтала о грандиозном пире. Кэл внимательно посмотрел ей в лицо:

— Нет, ты не в порядке. И мы должны поговорить. И не старайся убедить меня, что все кончено: мы оба только что убедились в обратном.

Вдруг зазвонил стоящий на столе телефон.

— Проклятье! — воскликнул Кэл и схватил трубку, не выпуская руки Руби.

Он обменялся с собеседником парой фраз и бросил трубку на рычаг.

— Мне надо идти, я должен быть в зале суда через десять минут. Но ты никуда не уходи. Я скажу Терри, чтобы принес тебе кофе, чай, все, что пожелаешь. Я всего на пятнадцать минут, самое большее — на двадцать. Я вернусь, и мы поговорим.

По выражению его лица Руби поняла, что спорить бесполезно. Впрочем, у нее и сил на это не хватило бы.

— Я не смогу ждать долго.

Кэл нахмурился:

— Руби, я серьезно. Когда вернусь, я хочу, чтобы ты была здесь.

Она кивнула:

— Я знаю.

Конечно, он этого хочет, подумала она, глядя, как за ним закрывается дверь. Ведь он всю жизнь прожил так, что его чувства не вступали в противоречие со здравым смыслом. К несчастью, Руби не обладала этой прекрасной способностью.

Руби торопливо нацарапала несколько слов на обрывке бумаги, оставила его на столе — там, где она отдала ему свое сердце, а он даже не понял этого, — и выскользнула из комнаты.

Глава 19

Руби автоматически двигалась под музыку, не мешая ее приятелю Дэну крутить и подбрасывать ее, но некогда пленявшие ее звуки не могли рассеять уныние, навалившееся на нее с момента срыва. Она снова ясно увидела Кэла, словно он стоял перед ней, и оступилась, врезавшись в партнера.

— Черт, Руби, ты погубишь мою репутацию лучшего танцора Кэмдена!

— Прости, Дэн, мне как-то неуютно сегодня! — крикнула Руби, пытаясь перекрыть радостную болтовню танцующих пар и музыку, и поморщилась от приступа головной боли.

Не надо было приходить сюда, это место хранило слишком много воспоминаний. Но когда Дэн позвонил, Руби убедила себя, что должна пойти. От Кэла так и не было вестей, да и не стоило их ждать после того, что она написала ему. Однако Руби все равно встрепенулась и с надеждой схватила трубку, когда зазвонил телефон; осознав, с какой тоской она ожидала услышать голос Кэла, Руби поняла, что надо что-то делать с собой, и Дэн вполне мог помочь ей в этом. Они были старыми друзьями, и если она придет с ним, никакого нежелательного внимания к ней не будет.

Как это ни тяжело, пора прекращать жалеть себя. Да, она наконец попалась в ловушку, хотя всегда считала себя слишком умной и проницательной, чтобы дать себя перехитрить. Теперь она понимала, что отношения, которые она считала любовью, ею не были. Ей нравилось чувство единения с другим человеком, нравились романтика и сильные переживания, но только сейчас она поняла, что такое любовь. Любовь объединяла Мэдди и Рая и родителей Руби; любовь предполагала, что придется рисковать; любовь требовала отдавать себя всю без остатка и не ждать, что хоть что-то вернется к тебе.

Через всю жизнь Руби пронесла обиду на мать за то, что она рассказала отцу о своей измене, о том, что Ник не его сын. Она не понимала, почему мать не смогла промолчать, утаить правду, не разрушать мир в семье. Теперь же ей было ясно, какой смелой и сильной была ее мать, чего ей стоило так долго хранить тайну. Много лет она в одиночку несла бремя вины, которое не позволило ей любить сына так, как следовало бы, потому что она слишком сильно любила своего мужа. Своим молчанием она защищала не себя, а его, но в конце концов, измученная болезнью, она не выдержала и заговорила.