Под маской хеппи-энда - Антон Леонтьев

Затем, через два года, когда рейтинг Кэтрин начал падать (пришлось принимать кое-какие непопулярные решения), террористы на самолетах врезались в башни-близнецы Всемирного торгового центра, и Кэтрин одной из первых выступила с пламенной речью, требуя немедленного возмездия. Началась военная операция в Афганистане, потом в Ираке. Кэтрин голосовала в сенате за свержение Саддама, а потом, когда война стала непопулярной и стало понятно, что американцам не победить, ловко изменила свое мнение и стала нещадно критиковать политику президента.

Несмотря на многочисленные увещевания и даже требования, в 2004 году она решила не принимать участия в борьбе за пост президента, понимая, что позиция тогдашнего главы Белого дома незыблема. А вот на следующих выборах Кэтрин вступила в предвыборную гонку. Вступила, чтобы победить.

Ей пришлось то и дело обращаться к памяти покойного мужа, который стал ее талисманом и знаменем, но что поделать. Только так она сумела оставить позади (да и то с большими проблемами) моложавого темнокожего – и, к досаде Кэтрин, чрезвычайно популярного среди избирателей – сенатора от штата Мичиган Джеффри Гриффита, ставшего в итоге вице-президентом.

Иногда, по ночам, в большом пустом доме, в кровати, где она была одна, Кэтрин плакала, вспоминая Тома. Не было ли ошибкой, что она желала ему смерти, что хотела ему отомстить? Ведь она все еще любила его, хотя он того и не заслуживал...

Словно отряхнувшись от мыслей, Кэтрин посмотрела на одну-единственную фотографию, на которой она была запечатлена вместе с Томом. Все другие она убрала, и сотрудники отнеслись к этому с тактичностью и пониманием – еще бы, несмотря на то, что прошло почти десять лет, мадам президент все еще не оправилась от убийства горячо любимого супруга. Они не знали, что Кэтрин постоянно казалось – Том с фотографии смотрит на нее, пронзает своим взглядом, сверлит затылок. Снимок был сделан во время инаугурационного бала, последовавшего за введением Тома Форреста в должность президента 20 января 1993 года. Том в смокинге, еще совсем не седой. Она в черном облегающем бальном платье от Донны Каран, с длинными, распущенными по плечам волосами. Да, тогда они были счастливы и искренне любили друг друга.

А потом все переменилось. Том больше не мог заставить ее улыбнуться. Она разлюбила Тома. И он вскоре умер...

– Мадам президент, сенатор Макнафтин, – объявила секретарша, пропуская в Овальный кабинет невысокого лысого сенатора, одетого, как всегда, с иголочки.

Кэтрин широко улыбнулась, поворачиваясь к сенатору. Она должна убедить его, упрямого осла, в том, что законопроект надо принять. Во что бы то ни стало убедить!

Вдруг Кэтрин ощутила на себе взор Тома... Нет, нет, это нервы! Но она не станет обращаться к врачу. Она сильная, она выдержит и со всем справится без таблеток и консультаций. Еще бы, ведь врач тогда будет думать – а наша мадам президент, оказывается, неврастеничка... Никогда и ни за что!

– Сенатор, рада видеть вас! – протянула руку политику Кэтрин, сразу заметив, что тот настроен на конфронтацию. – Прошу вас, раскройте секрет вашей вечной элегантности. Где вы сумели найти такой прелестный галстук?

Сенатор на мгновение опешил, затем слабо улыбнулся и с гордостью ответил:

– О, мадам президент, их делают по моему заказу в Лондоне. Причем тот же портной, что обшивает принца Филиппа и принца Чарльза...

– Сразу видно королевское величие, – сделала еще один комплимент Кэтрин.

Вошла верная Салли с подносом, на котором возвышался кофейник со столь любимым сенатором густым кенийским кофе. Приглядевшись к посетителю, Кэтрин поняла, что ей удалось растопить лед, теперь преимущество на ее стороне. Сенатор, конечно, будет кочевряжиться, придется пойти на ряд уступок, но законопроект будет в итоге одобрен. И это станет ее личным триумфом.

Мадам президент предложила сенатору сесть, сама опустилась в кресло напротив. Почувствовав концентрированный аромат кофе, она ощутила дрожь по всему телу – и внезапно воспоминания о давно ушедшем прошлом нахлынули на нее. Нет, нет, сенатор, вещающий сейчас вовсе не о законопроекте, а о своем лондонском портном, ничего не должен заметить! Вот только этот взгляд...

Кэтрин осторожно повернула голову и посмотрела на фотографию. Том преследует ее! Он с фото улыбается так, будто обо всем знает. О том, что произошло тогда... Но ведь Том мертв! И она никому ничего не говорила!

Аромат кофе... Кофе...

На мгновение Кэтрин прикрыла глаза, чувствуя, что улыбка примерзла к ее лицу, подумала о том, что крайне невежливо погружаться в свои проблемы, когда в кабинете находится сенатор, от воли которого зависит судьба важного законопроекта. Раскрыла глаза и... И оказалась в большой комнате, заставленной громоздкой старой мебелью. Запах кофе, ну конечно...

Неожиданно правая щека Кэтрин вспыхнула острой болью, и она услышала гневливый рев своего отчима: «Маленькая мерзавка, когда я с тобой говорю, изволь смотреть мне в глаза! Ты поняла, маленькая мерзавка? Я к тебе обращаюсь!»...

Кэтрин

– Маленькая мерзавка, изволь смотреть мне в глаза, когда я с тобой говорю! Ты поняла, маленькая мерзавка? Я к тебе обращаюсь!

Схватившись за щеку, Кэтрин не посмела противиться приказанию отчима и взглянула на него. Разве могла она, девятилетняя девочка, сопротивляться желаниям сорокалетнего мужчины, который был выше ее в два раза и походил на ходячую гору? Хью Кросби, за которого вышла замуж мать Кэтрин, отличался жестоким нравом и не терпел, когда ему перечили. Он частенько поднимал руку на жену и двух своих сыновей, но особенно невзлюбил Хью падчерицу Кэтрин.

Рука у отчима была тяжелая, и никогда не следовало от него прятаться или умолять его о пощаде. Это только усугубляло ситуацию – тогда Хью полностью терял голову.

Новый удар короткопалой рукой, покрытой рыжим мехом. Голова девочки дернулась, из глаз покатились слезы, но Кэтрин, сжав зубы, терпела боль. Она должна это перенести без звука, скоро Хью успокоится, и к нему вернется прежнее благодушие.

Хью Кросби, огромный мужчина с пышной рыжей шевелюрой, кустистыми бровями над голубыми глазами, крючковатым носом и бешеным ирландским темпераментом, замахнулся, чтобы снова ударить падчерицу, но потом, видимо, раздумав, уже более спокойным тоном сказал:

– Отвечай, Кэтти: кто брал деньги из моего портмоне? Я всегда знаю, сколько у меня монет. И у меня исчезло пятьдесят центов!

Кэтрин осторожно посмотрела на двух братьев-близнецов, Тони и Вика, выглядывавших из-за двери. Девочка знала, что деньги стащили они. Но ведь им всего шесть с половиной, и им так хотелось купить лакрицы. Вот мальчики и решили позаимствовать мелкие монетки из кошелька отца.

Дебора Кросби, мать Кэтрин, находилась в спальне, где, вероятнее всего, молилась. Дебора была чрезвычайно религиозной женщиной (единственной книгой, которую она читала, была Библия), и она постоянно внушала своим отпрыскам, что недалек час, когда раздастся гул иерихонской трубы и начнется Страшный суд. Кэтрин всегда с ужасом слушала рассказы матери о том, как грешники будут наказаны и низвергнуты в ад, а праведники смогут вести счастливую вечную жизнь в раю.

Однако, после того как отец Кэтрин трагически погиб и мать вышла замуж за Хью, Кэтрин казалось, что конец света уже наступил – ее жизнь теперь напоминает ад. Отчим был человеком взрывного темперамента, очень жестокий и не терпящий возражений.

Кэтрин знала: если она скажет правду, то ее младшим братьям, которых она очень любила, сильно достанется. Хью наверняка отдубасит их, а потом запрет в подвал на ночь – таковы были его методы воспитания. А малыши очень боятся темноты!

– Деньги взяла я, – произнесла девочка и дерзко посмотрела Хью в глаза.

Она должна убедить отчима, иначе тот, заподозрив, что его обманывают, накажет и истинных виновных, и ее за то, что солгала. Говорить неправду – один из страшных грехов, мама это не раз повторяла. Его потом придется долго отмаливать. Но Кэтрин убедилась в том, что молитвы не помогают. Она так долго и страстно умоляла господа сделать так, чтобы ее отец, которого она помнила плохо, но которого представляла чрезвычайно добрым и ласковым, ожил. Ведь господу это ничего не стоит! И еще Кэтрин очень хотелось, чтобы отчим раз и навсегда покинул их семью, чтобы он однажды ушел – и не вернулся, оставил бы маму, братьев и ее саму в покое.

Лицо Хью расплылось в злой улыбке, он протянул:

– Так я и думал! Вот, оказывается, на что способна моя маленькая падчерица! Но ты ведь знаешь, Кэтти, что за грехи всегда надо расплачиваться?

Он схватил ее толстыми пальцами за ухо, девочка ощутила неимоверную боль, однако не издала ни звука. Уж лучше пусть он издевается над ней, чем над Тони и Виком. Малыши панически боятся отца, считая его сказочным великаном-людоедом или томминокером.

Отчим потащил Кэтрин из комнаты. Ухо трещало, Кэтрин казалось, что оно вот-вот оторвется и останется в лапе Хью. Мужчина распахнул дверь в подвал и толкнул Кэтрин вниз, по ступенькам, в темноту.