Слепой поводырь - Иван Иванович Любенко

и близкими, что их можно было рассматривать в подзорную трубу, как луну. Над зелёным абажуром керосиновой лампы летала глупая стрекоза, занесённая в комнату ветром. Опалив крылья, она упала на стол. Следователь смахнул древнее насекомое на пол и продолжил скрипеть пером, макая его в чернильницу. А на востоке уже проявлялись, будто на фотографической пластине, белые пятна зари.

Глава 12

По следам

Допрос закончился, и Клим возвращался домой пешком. Месяц уже почти не читался на светлом небе, и в окрестных дворах во всю горланили петухи. Дворники на Николаевском мели тротуары. По булыжным мостовым тарахтели брички молочников и водовозов. Обыватели отворяли ставни, и солнце проникало в комнаты сквозь стёкла. Во многих домах занавесок на окнах не было. Во дворах разводили печи, и дым тонкими нитками уплывал в небо. Город встречал новый июльский день.

Привычно скрипнула калитка. Виляя хвостом, подбежал Гром и начал тереться о ноги.

— Доброе утро, сынок! — из беседки послышался голос старшего Ардашева. Он пил чай, потягивая чубук. Пантелей Архипович был в своём любимом шлафроке и чувяках. Рядом с ним с грустным лицом восседал Ферапонт. Около него тоже стоял стакан горячего чаю на блюдце и крохотная вилка. В пиале горкой высился розовый рахат-лукум. На столике между ними виднелась слегка закопчённая, но уже потушенная керосиновая лампа. И тут же — шахматная доска. Судя по количеству сделанных ходов, партия перешла в миттельшпиль[40].

— Доброе утро! Вижу битва в самом разгаре, — проронил Клим, умащиваясь рядом. Он вынул портсигар, но глянув на отца, убрал его в карман.

— Кури, сын, не стесняйся, — разрешил Пантелей Архипович.

Клим кивнул благодарно и задымил.

— Это уже пятая партия… Рассказывай, что натворил.

— Я? Ничего.

— Как же ничего, если тебя с постели полицейские подняли и к судебному следователю повезли? Мы и ахнуть не успели. Мать уже пузырёк лавровишневых капель выпила. Насилу успокоил её. Недавно уснула. А мы вот с Ферапонтом ещё и не ложились. Тебя дожидаемся. Переживаем. От этого игра не ладится. Я уже ладью зевнул, а мой соперник — коня.

— В арке гостиницы «Херсон» я обнаружил труп, но пока бегал за городовым, покойник исчез. Полицейский мне не поверил, но записал мой адрес. Я вернулся домой. А вскоре тот же городовой нашёл тот же самый труп рядом с театром-варьете на Ясеновской. Понятное дело, он сообщил в полицейское управление и рассказал обо мне. Вот следователь и велел срочно доставить меня на допрос.

— Что ж получается, кто-то покойника перетащил с одного места на другое? — вопросил Ферапонт.

— Не перетащил, а перевёз, — уточнил отец.

— Выходит так, — согласился Клим.

— А кто покойник, не знаешь?

— Магнетизёр Вельдман.

— Как? — вскочил от удивления Пантелей Архипович, выпустив изо рта чубук.

— Да. Я был на его сеансе. Он просил меня зайти к нему в уборную. Насколько я понял, гипнотизатор хотел что-то сообщить мне об убийстве врача Целипоткина, но не успел. К нему ворвался калмыцкий князь Уланов и учинил скандал. Вельдману уже было не до разговора со мной. Он торопился на частный сеанс к генералу Попову. А после этого его и застрелили.

— Прости, сынок. Я не понял, какое ты имеешь отношение к гибели Целипоткина. Тебя же здесь ещё не было, когда его, как теперь выяснилось, убили.

Клим кивнул на будущего диакона и сказал:

— Третьего дня отец Афанасий позвал Ферапонта отпевать Целипоткина. Я тогда напросился пойти вмести с ним. Осмотрев кабинет покойного, я пришёл к выводу, что доктора убили. Об этом свидетельствовал лежащий на столе лист с частью отпечатка подошвы убийцы и пчелиный воск, с помощью которого были залеплены оконные шпингалеты. Злоумышленник сбежал через окно и затем плотно его затворил. К обеду солнечные лучи растопили воск, и шпингалеты въехали в скобы. Входная дверь была закрыта изнутри, и ключ торчал в двери. Вот все и решали, что люстра упала на доктора. А на самом деле голову ему пробили чем-то другим, а люстру преступник, став на стол, сбросил уже потом, сымитировав несчастный случай.

— Так это о тебе писал «Северный Кавказ», когда упоминал некоего молодого господина, обнаружившего убийство Целипоткина?

— Да.

— Вот уж не думал, — проронил старший Ардашев и опустился на стул. Он помолчал и спросил: — И что теперь?

Клим пожал плечами.

— Не знаю.

Глядя в сад, отец задумчиво потянул трубку и, выпустив дым, рассудил:

— В смертоубийстве Целипоткина они, ясное дело, тебя обвинить не могут. Тобою тогда ещё в Ставрополе и не пахло. И три свидетеля у тебя есть, с которыми ты ехал из Невинки, верно?

— Теперь два. Вельдмана застрелили.

— Ах да, — кивнул отец. — Дубицкий и ещё, если я не ошибаюсь, какая-то барышня… А что за девица? Фамилию её не знаешь? Или у кого она гостит?

— Да вот с ней сложнее, — вздохнул Клим. — Её зовут Анна, фамилия мне неизвестна. Она не здешняя. Я показывал ей город. Мы шли к нашему старому дому на Второй Станичной и наткнулись на лежащего человека. Он был мёртв. Я попросил её позвать городового с Казанской площади, а сам хотел посторожить труп, чтобы его не обобрали. Но она отказалась. Сказала, чтобы я привёл полицейского. А когда мы вернулись — ни Анны, ни покойника уже не было. Теперь её ищут.

— А чего ж она сбежала? — поинтересовался Ферапонт.

— Испугалась, наверное. Всё-таки мертвец. Темно. Она одна.

— Ох, как всё плохо, — горько вздохнул отец.

— Это почему же? — не понял псаломщик.

— А потому что Клим теперь подозреваемый.

— Да какой же он подозреваемый, если сам городового привёл?

— Так для того и привёл, чтобы от себя подозрение отвести. А барышня — его пособница. Она-то мертвеца на коляске и отвезла. Но потом сбросила у театра-варьете.

— Барышня? И управляла экипажем? Это как? — недоверчиво выговорил Ферапонт. — Не верю!

— А вот судебный следователь, наверняка, так и думает. Кстати, сын, как его зовут?

— Славин.

— Боже милостивый!.. Он же своего предшественника на первом участке, Константинова, что жену ножницами зарезал, до умопомешательства довёл. Говорят, они на допросе поцапались, вот Славин и засунул его к бродягам в тюремном замке. Утром-то «ошибка» вскрылась. Константинова в дворянскую камеру перевели, но он уже умом тронулся. Его в нашей лечебнице для умалишённых и оставили. Я видел его. Не узнать человека. В животное превратился. Своей тени боится и плачет, плачет… Прокурор сделал вид, что ничего не произошло. Не захотел со Славиным связываться. Говорят, коридорного надзирателя лишь отчитали, но даже в должности не понизили.

— И что, Клим, вы