У Великой реки. Битва - Андрей Круз

Орри ловко подогнал неуклюжую баржу к пирсу, мы с Балином не менее ловко подтянули ее канатами к кнехтам, уперев в пирс старыми автомобильными покрышками, после чего выбрались на палубу и разлеглись в вольных позах, решив позагорать. Катер снова отвалил на середину реки, а пограничники вопросами нашего задержания особо не заморачивались – лишь выставили парный пост у входа на пирс и подтянули трос на выходе из затона. В общем, наша же посудина стала нашей тюрьмой.

А я еще порадовался, что баржу обыскивать и документы на собственность проверять никто не стал. Хотя такого и не бывает, чтобы кто-то в этих местах на краденой барже катался. Поймают сразу: тут все под контролем. Бортовые номера под учетом, приметы имеются, владельцы и шкипера зарегистрированы. Если впервые идешь, регистрируйся у начальника порта, а тот немедля передаст сведения пограничникам, какие в нашем, например, княжестве еще и за таможенников. Поэтому все пиратские трофеи сбывались намного ниже по течению, в Гуляйполе или в тех Старых княжествах, что раскинулись по берегам Великой между Ярославским княжеством и Нижегородским. Там уже не так просто попасться, да и притоки, которые Новые княжества не контролируют, там такой длины, что в Великую можно вообще никогда не выходить. Я старые карты видел, из прошлого мира, так там иная главная река меньше какого-нибудь из притоков Великой. Там люди мосты строили через реки, а тут такую роскошь разве что над ручьями и в самых-самых верховьях позволить себе могут.

Что расстраивало – так это что общаться с нами отказались до поступления телеграммы из Твери. А меня так и подмывало расспросить о новостях. Считай, два дня уже без оных, а события развиваются так кучеряво, что за это время могло что угодно случиться. Ну да ладно, придет телеграмма – расспрошу.

Вскоре все хождения возле пирсов прекратились, и лишь двое часовых были вынуждены нюхать запахи готовившегося у нас на борту завтрака. К моему удивлению, за приготовление оного взялась не только Маша, которой завтрак был нужнее всех, но и Лари. Но это, наверное, от скуки – с чего бы еще?

Ели тоже на палубе, натянув тент на четырех бамбуковых шестах и закрепив его растяжками на швартовочных утках, в общем – пикник настоящий устроили. Нашлось даже холодное пиво в бочонке вроде моего, причем немаленьком – литров на двадцать. Если бы не Пантелей, то можно было бы вообще никуда не спешить. Весна сменялась летом, и погода стояла идеальная для отдыха на пленэре.

Болтали, смотрели на реку, занимались кто чем, Орри полез в трюм с рулевым управлением заниматься, Балина от дизеля отогнать невозможно было. Я расстелил кусок ткани на палубе и сел за чистку оружия, Маша грызла засахаренные орешки, загорая и глядя на облака, а Лари вдруг взялась упражняться со своим латигом, сшибая им по сантиметру с воткнутых в щели между досками пирса веток. За ветками она, кстати, умудрилась послать проходившего мимо матроса со сторожевика. Думаю, она бы могла запросто уйти и по форту гулять, но осталась с нами из солидарности.

Так лениво провели время до обеда. Кашеварить опять взялись колдунья с демонессой. И когда обед был уже съеден, последовавший за ним чай выпит, на склоне, ведущем к затону, появился вестовой с красной повязкой на рукаве. Молодой, лет восемнадцати, боец, явно недавно призванный, отчаянно белобрысый. Пройдя меж разошедшихся в стороны караульных, он вышел на пирс, помахивая сложенной вдвое желтоватой бумажкой. Развернул ее, сверился с чем-то, потом спросил:

– Господином Волковым Александром здесь кто будет?

– Я буду, – махнул я вестовому рукой, не отрывая задницы от досок палубы.

– Телеграмма для вас пришла. И командир просит к нему подняться, я провожу.

Он поднялся по мосткам на палубу и протянул мне бланк телеграммы. Я заглянул в нее, прочитал:

«КОМАНДИРУ 4 ОПОТР МАЙОРУ РИХТЕРУ ТЧК ПОДТВЕРЖАЮ ПОЛНОМОЧИЯ ОХОТНИКА НАЙМУ АЛЕКСАНДРА ВОЛКОВА ДЕЛЕГИРОВАННЫЕ ПОРУЧЕНИЕМ СЫСКУ НОМЕРОМ ДВАДЦАТЬ ДВА ДРБ ПЯТНАДЦАТЬ ТЧК ОКАЗЫВАТЬ ВСЕМЕРНОЕ СОДЕЙСТВИЕ ВВИДУ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ВАЖНОСТИ ИСПОЛНЯЕМОГО ПОРУЧЕНИЯ ТЧК БЕРДЫШОВ».

Была и вторая телеграмма, лично мне:

«ВОЛКОВУ ТЧК БЛАНК РАСПОРЯЖЕНИЯ УТРАЧЕН РЕЗУЛЬТАТЕ ИЗВЕСТНОГО ИНЦИДЕНТА ГУЛЯЙПОЛЕ ТЧК ВЯЛЬЦЕВ».

Ага, вот оно как. При ликвидации явки, где на Пантелея засада была, захватили. Логично. А вот первая телеграмма – очень даже хорошая телеграмма, надо будет впрок сохранить. Звучит солидней некуда. Можно сразу сдаваться. Я подхватил с палубы свою рубашку, натянул кое-как и пригладил, смочив ладонь, растрепанные волосы. Раз командир зовет, надо выглядеть прилично.

– Давай веди, – сказал я вестовому, поправив пояс с кобурой.

Тот резво пошел впереди, я едва за ним успевал. Мы поднялись по заглубленной в склон и прикрытой от обстрела с воды лестнице, вошли в ворота форта, возле которых маялись двое часовых. Обычно один стоит, а тут – усиление: сразу же смена одиночных постов на парные.

Внутри форт ничего интересного собой не представлял. Все как в других подобных местах. Бревенчатые здания штаба и казарм, камуфлированные машины под навесами, караульные вышки по углам, в них – пулеметные гнезда за мешками с песком. Оттуда виднеются головы караульных. В нескольких местах из окопов, обложенных мешками с землей по краям, торчали задранные в небо стволы стомиллиметровых гаубиц. Виднелась и минометная батарея. Да, этих так просто не возьмешь – четыре батареи артиллерии в обороне, да еще и весь спектр по боевому применению перекрывают.

Однако признаков войны здесь не было видно. Ни бетонные стены укреплений, ни бревна частокола никаких следов обстрела не имели. От всего веяло военной аккуратностью и ухоженностью. Дорожки в форте заасфальтированы и тщательно выметены, травка пострижена, бордюры белым крашены. Устав в чистом виде.

Я прошел за вестовым в штаб, проскочил мимо стойки дежурного по части, поздоровавшись с пограничным поручиком, а затем зашел в кабинет с табличкой «Командир 4 ОПОтр. майор Рихтер Б. В.».

Майор оказался невысоким, худощавым, седоватым, с аккуратной эспаньолкой офицером в повседневной, что меня удивило, форме. В армии есть традиция: в отдаленных гарнизонах все ходят в полевой форме, а повседневную носят только при поездках в большие гарнизоны. А тут на тебе.

Он был не один: справа от него сидела смуглая миловидная полуаборигенка в черной форме прапорщика с серебряными кантами и уставным колдовским жезлом. Ага, штатная колдунья гарнизона. Интересно, как она, такая хорошенькая, оказалась в таком захолустье? Аборигенская кровь повлияла, или двоечница? Или карьеру побыстрее хочет сделать? Тогда начинать с подобной дыры даже полезно.