У Великой реки. Битва - Андрей Круз

Андрей Круз

У Великой реки. Битва

ПРОЛОГ,

который даже не Пролог, а – так, разговор в сумерках в гостиничном номере[1]

Как думаешь, Лари[2] найдется?

– Найдется наверняка. Она же не человек. Кто с тифлингом справится так запросто?

– А с гномами что? Найдут своих?

– Ну откуда я знаю, Маш? В городе еще стреляют, сама слышишь, – может, и они уцелели.

– Ты уверен, что тебе сегодня надо туда идти?

– Ну а сама как думаешь? Дадут они нам в форт прорваться, если мы их первые не почикаем?

– Не дадут.

– Ну вот, сама знаешь, а спрашиваешь.

– А мне интересно, что ты думаешь.

– Узнала, что думаю?

– Узнала. Но вы там осторожно, хорошо?

– А куда же мы денемся? Только осторожно и можно.

– Странно получилось.

– Что – странно?

– Приехали сюда просто поговорить,[3] а попали на войну.

– Ну это еще не война, это пока больше на бандитский налет похоже.

– А когда сипаи[4] подойдут, тогда что будет?

– Тогда уже война, верно.

– Кстати, темновато становится. Хочешь, свет зажгу?

– Не надо, пальнет сюда кто-нибудь на свет. Чуть занавески раздвинь,[5] уже можно. Только сама к окну не подходи.

– Да без проблем…

ГЛАВА 1,

в которой Маша сталкивается со Злом в чистом виде, а герой работает за снайпера

Оставшееся до темноты время я просидел за своей баррикадой из мебели, разглядывая окна напротив в бинокль. Стрельба почти затихла с обеих сторон. Противник на рожон не лез, и защитники форта тоже не собирались тратить боеприпасы впустую. А вот в городке постреливали до сих пор. То тут, то там слышались короткие, но яростные перестрелки, местами что-то горело, в небо поднимались дымные столбы. К счастью для города, погода была безветренная, а то вообще все пожарами было бы охвачено.

Волшебники противника больше нигде сидеть не могли, кроме как в трактире. Волшебство – вещь недальнобойная: если удается откидывать гранаты, то делать это можно почти из того места, куда они летят. Но пока ничего заметить не удалось. Я даже рассадил за другими окнами Полухина с женой и гнома «без салфетки», откликавшегося на самое распространенное гномье имя Балин, по количеству имевшихся в нашем распоряжении биноклей, чтобы они тоже высматривали людей в черных клобуках.

Когда дверь у меня за спиной тихо приоткрылась, я услышал уже знакомое сопение, а затем голос Орри Кулака просипел:

– Телефон протянули. Есть связь с фортом.

– Кто на телефоне? – оживился я.

– Поручик и Рарри.

– Хорошо. Погодь минутку, – попросил я своего нового приятеля и обратился к Маше: – Сможешь магическую активность засечь?

– В смысле где колдуны узнать? – обернулась ко мне Маша, рывшаяся в это время в своем рюкзаке.

Вид у нее был нервный и заметно подавленный. На нее не похоже вовсе, вообще она была скорее склонна к необдуманному оптимизму и легкомыслию, чем к депрессиям.

– Ну да, – кивнул я.

– Если их вынудить всерьез защищаться, то смогу.

– А как они узнают, что в них стрелять начали?

– Думаю, сторожок у них висит. – Она описала пальцем в воздухе чуть засветившийся кружок. – Вроде астрального глаза. И одно заклинание отражения, которое срабатывает буквально от движения пальца. А дальше они должны высунуться из укрытий и продолжать отбивать гранаты заклятиями.

– А сил у них откуда столько?

– Мне кажется, они там жертвы приносят. – Она зябко обхватила себя за плечи, тонкие пальцы с нежными розовыми ногтями дрожали. – Человеческие. Я чувствую. И мне поэтому плохо. Пусть с них в Вираце[6] и дальше кожу сдирают, мне не жалко.

Это все объясняет. Окончательно. Орден Созерцающих[7] был образован несколькими слабыми колдунами, жаждавшими стать сильными колдунами, которые накачивали огромные количества Силы в амулеты-аккумуляторы, используя единственный доступный им метод ее получения – человеческие жертвоприношения с мучительством. За что, естественно, были прокляты служителями всех богов, кроме Кали, и запрещены во всех землях, как и иные культы Кали.

Это же объясняет и депрессию Маши. Она одна чувствует зло, исходящее от проводимых в зданиях напротив обрядов. Мне такого не учуять. Чувствую какие-то волны Силы, но думал, что это от магической защиты. Я даже светлое волшебство от темного отличать не умею – только саму магию чувствую. А Маша – волшебница, от тьмы далекая. В принципе светлых и темных магов нет, за исключением патологий. Тот же Васька-некромант – какой же он, к демонам, темный? Добрейшей души мужик, слова дурного о нем никто не скажет, кроме девок брошенных. Разве он темный? Просто талант у него прорезался в такой вот темной области, а уж как ее повернуть – во зло людям, или во благо – это ему решать.

Созерцающие же обратились к крайнему злу. К тому, – служение которому ведет к дальним планам нижних миров, которое извращает человеческую суть и обращает ее в нечто, чего не должно существовать в мире подлунном. К абсолютному злу. И немногие из тех, кто может это зло чувствовать, способны его перенести. Вот и Маша страдает.

– Орри, – повернулся я к стоящему в дверях гному, – пусть свяжутся с фортом и попросят выпустить по трактиру с гостиницей еще с десяток гранат. Понял?

– Не дурак, – кивнул гном и направился в коридор.

– Орри! – окликнула его Маша. – Пусть часто не стреляют, примерно по одной гранате в минуту, хорошо?

– Скажем! – прогудел тот, и его тяжелые шаги удалились по коридору к лестнице.

А я вновь приник к биноклю. Колдуны колдунами, но есть вероятность, что после пуска первых гранат проявят себя снайперы. Это их работа – выбивать гранатометные и пулеметные расчеты, так что, может, мне и удастся перехватить еще одного и вышибить ему мозги, как тому, что застрелил мужика с СВД.[8] Пусть тот и дурак, а все равно жалко.

– Ладно, я делом займусь, – сказала Маша, усаживаясь по-восточному на пятки посреди комнаты, и, сведя ладони перед грудью – как она сделала во время ночевки в лесу, – стала составлять сторожевое заклятие.

Вокруг нее незримо закрутился прохладный и легкий вихрь Силы, совсем-совсем воздушный, невесомый, как все ее волшебство в моих ощущениях. Мне даже казалось, что вся волшба несет отпечаток ее собственной души – светлой, чистой, открытой. Нравилась мне ее волшба, короче.