Мать четырех ветров - Коростышевская Татьяна

Бравая четверка с несколько пришибленным видом вос­седала за столом. Примерно с таким же видом хозяйка заве­дения отправилась исполнять желания постояльца.

— Заклятия недвижимости всегда удавались мне прекрас­но, — сообщил романин в пространство, с изяществом при­двигая к себе тарелку. — А теперь, господа, посидите тихонь­ко и позвольте мне насладиться едой.

— Как долго? — пискнул один из стражников, кашля­нув. — Алькальд ждет вас…

— А мы подождем его, — последовал ласковый ответ. — Я, знаете ли, не юная донья, чтоб бежать на свидание по пер­вому зову. А вот, кстати, и наша любезнейшая хозяйка. Уго­щайтесь, господа, повар сегодня превзошел самого себя.

Закатное солнце золотило покосившиеся шпили кордоб­ских башен, когда взбешенный дон Альфонсо Фонсега Диас Кентана ди Сааведра, топорща усы и поминутно поправляя парадную перевязь, появился в пансионе. В столовой царила самая непринужденная атмосфера. Раскрасневшаяся от бо­кальчика вина госпожа Пинто наигрывала на мандолине, ее постоялец, расположившись за прибранным столом, рассе­янно просматривал какие-то бумаги, а четверо — нет, уже шестнадцать городских стражников чинно сидели в удобных креслах, на стульях и даже на простецких тесаных табуретах, по случаю многолюдья доставленных из кухни.

Алькальд замер, окидывая диспозицию внимательным взглядом.

— Ну, наконец-то! — поднялся валашский князь. — Ваши люди утомлены ожиданием и потребностью в уединении. Кстати, посылать к моей скромной персоне один за другим четыре отряда городской стражи было опрометчивым реше­нием. Вы позволите отпустить их?

Ди Сааведра выдохнул. Дракон взмахнул рукой, и мандо­лина смолкла. Одновременно шестнадцать стражников ри­нулись к двери. Алькальду пришлось проворно отскочить, чтоб не быть раздавленным. Замыкала процессию хозяйка пансиона с музыкальным инструментом наперевес.

— Доброго вечера, — мило поздоровалась она и высколь­знула за дверь, плотно прикрыв ее за собой.

Ди Сааведра вдохнул.

— Присаживайтесь, — предложил князь. — Как говорят в одном сопредельном с моим княжестве, в ногах правды нет.

Алькальд подошел чеканным шагом к столу, отыскал взглядом чистый бокал и наполнил его до краев. Вино было крепким.

— Я требую объяснений.

— Нет, — покачал головой князь, — это я требую объясне­ний. Объясните мне, господин алькальд, почему в просве­щеннейшей из столиц нашего мира некто безнаказанно уби­вает моих подданных? А также будьте любезны удовлетво­рить мое любопытство, почему до сих пор не установлен ви­новник?

Пояс был железным, с массивным запором и ушками для висячего замка. Больше всего он походил на корсет — плот­ный, без зазоров, с безобразными, похожими на шрамы сле­дами ковки.

— Да он пуда два, наверное, весит! — возмутилась я. — Глупости какие!

Сестра Матильда взгромоздила конструкцию в изножье кровати и заправила под косынку седые прядки.

— Не преувеличивай, сорок фунтов всего, считай, вполо­вину меньше. Вы готовы к обряду, сестры? — обратилась она к сопровождающим ее медичкам.

Те уважительно кивнули. Сестер было двое; рослые ба­рышни, лет двадцати на вид, красивые дородной сельской красотой, со свекольным румянцем на тронутых загаром ще­ках и густыми сросшимися бровями. А уж ширина плеч моих посетительниц недвусмысленно предупреждала о том, что, если придет мне в голову покуражиться, сестры меня пойма­ют, скрутят и подпояшут, даже не притомившись. А потом пойдут еще быка на арене завалят, чтоб задор молодецкий да­ром не пропадал.

Сестра Матильда достала из складок робы аккуратный сверток.

— Пояс носить будешь под одеждой, снять его никак нель­зя. Поэтому, чем раньше ты приучишься с ним все естествен­ные надобности справлять, тем легче тебе будет в дальней­шем.

Сверток развернулся в длинную льняную ленту.

— На первое время я тебя тканью оберну, чтоб не шибко натирал, потом привыкнешь.

— А долго мне с этой громадиной ходить придется?

Я невольно хихикнула, когда одна из сестер ловко приня­лась меня раздевать. Щекотки боюсь страсть как!

— Ректор про сроки не уточнил, — буркнула Матильда. — Та огневица, которая до тебя его носила…

— Которая пол Кордобы после инициации пожгла?

— Да, та самая. Так вот, она… Погоди… Так она до сих пор его, что ли, носит?

Медички дружно заржали, видимо, шутка эта была для них не новой, но любимой.

Я мысленно взвыла.

— Ну а побледнела чего? — дружелюбно спросила Мати­льда, делая первый виток вокруг моей талии. — Тебе же ни­кто не запрещает пытаться его снять.

— Тогда в чем подвох?

— А в том, что, если тебе это удастся, не забудь процесс расписать в подробностях, лично для меня. Я на твоем опыте следующие поколения медичек обучать буду.

— Обязательно в письменном виде? — переспросила я. — Может, на словах лучше передать?

Одна из младших сестер хлопнула меня по плечу.

— А она наглая! Молодец девчонка!

От этого дружеского жеста у меня сбилось дыхание, и я кашляла все время, пока дружная троица ослабляла (только ослабляла, а не развязывала) мои веревки.

— Сейчас смирно сиди, — скомандовала Матильда. — Дер­нешься, придется переделывать, а тебе лишняя боль ни к чему.

«Ёжкин кот! Это еще и больно?» — подумала я и заорала, потому что тело мое будто обхватила раскаленная добела лента, казалось, она сейчас прожжет меня до костей.

— Тихо, тихо, нинья, еще чуть-чуть потерпи…

И сестра Матильда щелкнула дужкой замка.

— Ключ к нему конечно же не полагается?

— В нем даже замочной скважины нет. Как ты? Полегча­ло?

Боль не ушла, а как будто затаилась, и от этого ощущения было немного не по себе. Я кивнула, затем послушно вытер­пела еще один осмотр. Моя грудь по контрасту с темным же­лезом смотрелась вызывающе. Замок болтался где-то на уровне пупка, и я подумала, что под одеждой его выпуклость будет очень заметна.

— Можешь одеваться, — наконец вынесла вердикт медич­ка. — Сестры тебе помогут. Не благодари.

«И не собиралась!» — мстительно подумала я, потирая на­конец освобожденные запястья.

— Кстати, — донеслось уже от двери, — советую поторопи­ться. Тебя ожидают для дознания.

— Какого такого дознания? Железяки с меня довольно не будет?

— Ты уже забыла, что в твоей постели нашли мертвого мужчину? — укорила меня Матильда.

— Так это было седмицу, то есть неделю тому. Я думала, с этим делом уже разобрались, хотела расспросить, как винов­ных наказали.

— Не разобрались. Ожидали, когда алькальд в должность вступит. Дело серьезное, без главного судии решать нельзя.

— А подозревают кого?

— Тебя, милая, тебя. Так что придется тебе сейчас докла­дывать, кто тебя, такую ветреную, инициировал, да доказы­вать, что это не покойный Игорь Стрэмэтурару.

«Это ты его убила! Признайся, ты!»

— Сестра Матильда, вы ведь понимаете…

— Да все я понимаю, нинья, — раздосадовано перебила меня медичка. — И они тоже это понимают, но этот поганый мир придуман мужчинами. Смирись и попытайся оправдать­ся.

— Тем более что мы на тебя деньги поставили, — шепнула рослая сестрица, как раз склонившаяся к моему плечу, чтобы прикрепить студенческую брошь. — Торо, Лутеция! Торо!

За мной пришли как раз в разгар вечернего моциона. Пы­таясь как можно быстрее вернуть подвижность ослабевшим за неделю конечностям, я наматывала круги вокруг кровати. Ходить приходилось осторожно — семеня мелкими шажоч­ками, по-гусиному переваливаясь. Пояс сидел на талии довольно плотно, будто на меня ковали, и нещадно врезался в тело при любом резком движении. А вот интересно, если я совсем есть перестану да исхудаю, удастся мне эту громадину через бедра стащить? Я задумчиво подпрыгнула и сморщи­лась от резкой боли в боках. А если наоборот, дородности прибавлю, железяка в тело врастет или лопнет под напором округлостей? Фу! Даже думать о таком не хотелось.

За дверью долго возились, отодвигая засовы и отпирая замки. Наконец в комнату просунулась голова в гребенчатом шлеме.

— Донья Лутеция, просим пройти с нами!

Стражники были незнакомые, но это не помешало мне по­пытаться начать разговор.

— Какие погоды нынче стоят?

Мое дружелюбие никто поддержать не торопился; те двое, которые шли впереди, даже голов не повернули. Я огля­нулась на замыкающих. У каменных статуй, что стоят хоро­водом вокруг фонтана на рыночной площади, и то лица по­живее будут. Спуск по винтовой лестнице стал для меня на­стоящим испытанием. И дело было даже не в тяжести этого пресловутого пояса, а в том, что я не могла в нем наклонять­ся. Совсем, ни на пядь, ни на вершок. А для того чтобы сту­пить с верхней ступеньки, надо было пригнуться. Авангард наш, один за другим, нырнул в темный зев лестничного прое­ма, только чиркнув гребнями шлемов по каменной кладке, меня же заклинило там намертво.