Дальний Лог. Уральские рассказы - Наталья Викторовна Бакирова

стараешься, бревно тащишь, а потом его уже река несет: в Раздольную, к тамошним лесопилкам. Летом – покосы: лезвие литовки зеленеет от травяного сока, над барашками клевера низко гудят шмели. Клевер косили скотине, а душицу и зверобой рвали себе, раскладывали вместе с березовыми вениками на чердаке – там темно и сквозит изо всех щелей воздух. Зимой валится в колодец ведро с ледяным звоном, над крышами бань поднимается дровяной дым. Веники оставляют во влажном жару на распаренных спинах и боках свои листья. Плеск, смех, скрип дверей – голые мужики выскакивают в клубах пара, падают в обжигающий снег. А потом, после бани, можно было и водочки…»

– Всю бутылку выжрали, – покачал головой Эдик и пошел на кухню за второй.

По дороге на него напала ужасная догадка: с богом разговариваю… «Так это что – я умер уже?» Эдик рванул к раковине, сунул голову под холодную воду, так, чтоб струя била в затылок. Чтоб даже больно.

В комнату вернулся весь мокрый. Бог был тут. Он все понимал.

И в этом их разговоре, который был, разумеется, о самом главном в жизни и Эдика, и бога, отчетливо виделось, что все в итоге будет хорошо и правильно, – ведь вот же слушает бог внимательно и, уж конечно, ничего не забудет. Сам Эдик не может, к сожалению, указать точку, давшую начало глухому пути несудьбы и несчастья, – но бог-то ведь всемогущий, он-то может, он искоренит все равно эту точку и устроит как надо. И завтра Эдик проснется в другом, солнечном мире. Все в нем будут спокойны, уверенны и добры. И никакой чтоб на юге тюрьмы! Тюрьмы никакой не надо мне тут, слышишь? «А на севере пусть будет не завод, а… Не знаю, неважно. Пусть даже совсем ничего не будет, так еще лучше – чистый горизонт. Кот не сдохнет у матери… никогда. Первый в мире бессмертный кот. И будем жить. Жить, как тот музыкант говорил, – в небе. В небе живем мы, земли касаемся только подошвами, да…

Главное, чтобы он ничего не забыл. Только бы он не забыл ничего. Но я верю, что он ничего не забудет».

20… г., Потаскуев

Сын

Из крематория Васька Полозов возвращался электричкой. Притулился в углу возле окна. Рядом с ним никто, конечно, не сел – дух от него шел тяжелый. Да и некому, в общем, было садиться, электричка из города ходила почти пустая: добрые-то люди на автобусах ездят, о машинах не говоря. А взял бы он автобусный билет, так не хватило бы на чекушку.

Глоток тяжело упал в желудок, защипало глаза. Васька глянул в окно, за которым с железным перестуком уносились от него белые заснеженные сосенки.

Сквозняк рвал на полосы ветхое вагонное тепло, но Васька не чувствовал холода. Эх, мамка-мамка! Что я без тебя буду? Кто мне теперь борщику горячего нальет? Да и сама-то ты, мамка, что хорошего в жизни видела? Сосед, говорила, мусор тебе под забор кидал… Убью тварюгу, – выпятил челюсть Васька и снова глотнул из бутылки, – кишки на уши намотаю. Будет знать. У-у-у, сука! Мамка ты, мамка… Помнишь, как за покупками перед школой ехать – на электричку тоже мы шли? Шило в попе, говорила ты… Книжку мне читала…

Васька и правда ребенком вертлявым рос, минуты не посидит. Поэтому Нина Игнатьевна брала книгу, читать в дороге. Специально ходила в библиотеку, просила, чтоб дали хорошую книгу, с приключениями. Да разве этого варнака книгой уймешь? Знай вертится: то чая ему из термоса налей, то пирожок дай. Сказано, на обратный путь! Но Васька никогда до обратного пути дотерпеть не мог: я только один съем, мам! Да там еще много останется!

И вот опять они едут вместе: Васька и мамка.

Он погладил через шершавую ткань хозяйственной сумки пузатый бок урны с прахом. Допил, что оставалось, и вскоре уснул, навалившись на стенку. Из угла рта потянулась липкая струйка.

Сумку его уже минут десять буравили водянистые близко посаженные глазки. Согнутая старушка, маленькая, худая, с крючковатым носом, перенеслась на скамью напротив, как легкий сухой лист. Зыркнула на алкаша этого – спит-поспит! Ну и сам виноват, что проспал свое барахлишко. А может, и не его это, может, другой кто забыл. Там, в сумке-то, добра, знать, не много – ну да нам все сгодится. Вон какой круглый бочок. Банка, может, с огурцами. Оно хорошо будет, огурчиков… И старушка, ухватив не свое, посеменила прочь.

Васька про сумку не вспомнил. Продрав глаза и вывалившись из вагона, нетвердо зашагал вдоль невидимой силовой линии, которые чуют одни только пьяницы да перелетные птицы. Линия вела его к дому матери.

Борща у мамки поем… Мамка борща нальет… Виделась уже и тарелка, как мать ставит ее на стол: белая тарелка, голубой ободок с небольшим сколом. В тарелке борщ – мясным духом исходит, пар от него. Хлеба ломоть. И лук-репка, на четвертинки порезанный, – как он, Васька, любит.

Такой лучок у матери! Сладкий.

Дальний Лог

Повесть

1

Окраина города Дальний Лог оставалась деревней. Зимой бревенчатые дома уходят в сугробы по самые окна, на двускатных крышах лежат толстые снежные одеяла. Раз в неделю хозяйки выносят за ворота тяжелые истоптанные половики, и на снегу появляются серые дорожки выбитой пыли. Летом тесовые заборы темнеют от дождей, а мокрые кусты в палисадниках встряхиваются, как собаки.

Андрей приехал осенью. Дорога – сплошное месиво, возле ворот бабы-Граниного дома неприятно краснеет рябина, вся в ягодах, как в прыщах. Баба Граня торопила с картошкой: убрать бы до заморозков; и поэтому он не загулял, как гуляют, вернувшись на гражданку, порядочные дембеля, а ковырялся в земле под моросящим дождиком, выворачивая увесистые, покрытые склизкой грязью клубни.

Ворчал:

– Нельзя нормальной-то погоды дождаться?

– Какой там погоды – снега, что ли? – отвечала бабка, ковыляя к бане с охапкой березовых дров – протопить к вечеру.

И вот уже тянется из трубы белесый березовый дым. Запах этого дыма все вокруг делает родным, домашним: и черную землю с пожухлой ботвой, и мелкий дождь-ситничек, и туманного цвета небо.

После бани Андрей уселся за стол, где рядом со сковородой картошки рябиново подмигивал веселый графинчик. Баба Граня тоже не погнушалась рюмочкой: при случае да когда есть компания, могла немного выпить – жизнелюбивая и крепкая, как гриб-волнушка, работница, певунья… Но все же возраст такой, что в любой момент – жди. Сосед у ней вон тоже