Михаил Строгов - Жюль Верн

— Братец, ты слышал? Кто-то кричит!

Глава 11

ПУТНИКИ, ПОПАВШИЕ В БЕДУ

И верно, в момент краткого затишья выше по дороге, неподалеку от расщелины, прикрывшей тарантас, послышались крики.

Они походили на зов отчаяния, сорвавшегося с уст путника, который попал в беду.

Михаил Строгов напряженно слушал.

Ямщик тоже прислушивался, но при этом качал головой, словно считая ненужным отвечать на этот зов.

— Какие-то путники просят о помощи! — воскликнула Надя.

— Ежели они и впрямь на нас надеются… — начал было ямщик.

— А почему бы и нет? — вскричал Михаил Строгов. — Разве не должны мы сделать для них то, что в подобных обстоятельствах они сделали бы для нас?

— Но не хотите же вы загробить повозку с лошадьми!…

— Я пойду пешком, — оборвал ямщика Михаил Строгов.

— Я последую за тобой, брат, — сказала юная ливонка.

— Нет, Надя, останься. Ямщик побудет с тобой. Я не хочу оставлять его одного…

— Хорошо, я останусь, — согласилась Надя.

— Что бы ни случилось, из укрытия не выходи!

— Ты найдешь меня на этом же месте.

Михаил Строгов пожал руку своей спутнице и, миновав поворот ущелья, исчез в темноте.

— Зря твой брат это затеял, — сказал ямщик девушке.

— Нет, не зря, — просто ответила Надя.

Тем временем Михаил Строгов быстро подымался по дороге. Он очень спешил оказать помощь людям, подававшим знаки бедствия, но одновременно ему не терпелось и узнать, кто эти путники, не побоявшиеся в бурю забраться в горы, — он не сомневался, что это те самые люди, чья телега все время ехала впереди его тарантаса.

Дождь кончился, но ветер свистел с удвоенной силой. Крики, которые он доносил, слышались все отчетливее. С того места, где Михаил Строгов оставил Надю, увидеть что-либо было невозможно. Дорога петляла, и при вспышках молний видны были только выступы склонов, разрывавших ленту дороги. От порывов ветра, разбивавшихся обо все эти углы, возникали труднопреодолимые завихрения, и Михаилу Строгову, чтобы пройти их насквозь, пришлось напрячь свою незаурядную силу.

Вскоре стало ясно, что путники, звавшие на помощь, находятся где-то неподалеку. Хотя Михаил Строгов еще не мог их видеть, — то ли оттого, что их отбросило прочь от дороги, то ли из-за темени, скрывавшей их от его глаз, — слова их, однако, явственно достигали его слуха.

Вот что он услышал — и это снова вызвало у него удивление:

— Тупица! Вернешься ты, наконец?

— Смотри, как бы тебя на ближайшей станции кнутом не отстегали!

— Слышишь, чертов ямщик! Эй!

— Вот как они здесь возят, в этой стране!…

— И вот что у них называется телегой!

— Трижды скотина! Все гонит и гонит, вроде и не замечая, что бросил нас посреди дороги!

— И так обойтись со мной! Аккредитованным англичанином! Я пожалуюсь в министерскую канцелярию, и его повесят!

Произносивший эти слова воистину пылал гневом. И тут же Строгову показалось, что у второго собеседника отношение к происшедшему иное, ибо раздался совершенно неожиданный для подобной сцены смех, сопровождаемый такими словами:

— Да нет же! Ей-ей, все это слишком смешно!

— И вы еще можете смеяться! — недовольно-кислым тоном воскликнул подданный Соединенного Королевства.

— Ну разумеется, дорогой собрат, и от всей души, — это лучшее, что мне остается делать! Призываю и вас к тому же! Честное слово, это слишком смешно, такого мы еще не видывали!…

В этот миг от мощного удара грома по ущелью прокатился ужасный грохот, многократно отраженный горным эхо. Когда последние раскаты стихли, веселый голос зазвучал вновь:

— Да, смешнее не придумаешь! Вот уж чего во Франции наверняка не увидишь!

— Да и в Англии тоже! — подхватил англичанин.

В двух десятках шагов от себя, на дороге, во всю ширину освещавшейся вспышками молний, Михаил Строгов увидел двух пассажиров, примостившихся рядышком на задней скамье странной повозки, глубоко увязшей в какой-то рытвине.

Михаил Строгов приблизился к путникам, один из которых все еще смеялся, а второй — ворчал, и узнал двух журналистов, которые, взяв билеты на «Кавказ», проделали вместе с ним путь от Нижнего Новгорода до Перми.

— О! Здравствуйте, сударь! — вскричал француз. — Рад видеть вас в такой обстановке! Позвольте представить вам моего соперника, господина Блаунта.

Английский репортер поздоровался и, строго следуя правилам вежливости, собирался в свою очередь представить французского коллегу — но Михаил Строгов опередил его:

— Нет нужды, господа, мы знакомы, ведь мы вместе плыли по Волге.

— Ах вот как! Отлично! Просто замечательно, господин?…

— Николай Корпанов, иркутский негоциант, — ответил Михаил. Строгов. — Однако не объясните ли вы мне, что за приключение с вами произошло — столь горестное для одного и забавное для другого?

— Рассудите нас, господин Корпанов, — попросил Альсид Жоливэ. — Представьте себе — наш кучер умчался на передке своей адской колесницы, оставив нас терпеть бедствие на задней половине этого немыслимого экипажа! И вот — худшая половина телеги на двоих, — ни возницы, ни лошадей! Разве это не самое смешное, что только может быть!

— Нисколько не смешно! — проворчал англичанин.

— Да конечно же смешно, собрат! Вы и впрямь не умеете видеть вещи с хорошей стороны!

— А как, позвольте, мы сможем продолжать наш путь? — спросил Гарри Блаунт.

— Нет ничего проще, — ответил Альсид Жоливэ. — Вы впряжетесь в то, что осталось от повозки; я возьму вожжи, стану, как заправский ямщик, звать вас «голубок ты мой», и вы потопаете что твоя почтовая лошадь!

— Господин Жоливэ, — вскипел англичанин, — ваши шутки переходят все границы, и…

— Успокойтесь, собрат. Когда вы вдрызг разобьете себе ноги, я вас сменю и если не поскачу дьявольским галопом, то вы получите право обзывать меня дохлой улиткой или сомлевшей черепахой!

Альсид Жоливэ говорил все это с таким добродушием, что Михаил Строгов не мог сдержать улыбки.

— Господа, — объявил он, — есть лучший выход. Ведь мы уже на самом верху перевала и, значит, остается лишь спуститься по горному склону. Моя повозка совсем недалеко, шагах в пятистах вниз по дороге. Я предоставлю вам одну из моих лошадей, ее запрягут в вашу телегу, и завтра, если ничего не случится, мы вместе прибудем в Екатеринбург.

— Господин Корпанов, — сказал Альсид Жоливэ, — такое предложение свидетельствует о щедрости вашей души!