Витязи в шкурах - Анатолий Дроздов

Облачко перьев рассыпалось в прозрачном воздухе, один из гусей сложил крылья и, медленно кувыркаясь через голову, полетел к земле. Упал. Беркут снова взмыл ввысь и быстро догнал второго гуся. Тот заметил врага, заметался, но тщетно – беркут, оттопырив длинные задние когти на лапах, полоснул ими у основания длинной шеи беглеца. Раненая птица прянула в сторону, но беркут, развернувшись, ударил еще, в этот раз пронзив жертву всеми когтями.

Гусь обмяк и стал падать, увлекая за собой своего убийцу. Беркут еще некоторое время держал добычу, махая крыльями, но та была слишком тяжела, и хищник выпустил ее. Гусь полетел к земле. Беркут ринулся следом.

– Тца-тца-тца! – послышалось рядом. Игорь оглянулся. Сокольник, немолодой кипчак с коричневым от солнца лицом, восхищенно качал головой. – Кама – охотник! Кама – нукер! Два птица сразу убил, – сказал на ломаном русском. – Ни одна живой не оставил!

Игорь тронул пятками бока коня и галопом помчался к месту падения второго гуся. Кама была там. Сидя на тушке, самка беркута сердито трясла головой, выплевывая забивший клюв пух. Игорь поманил ее кусочком свежего мяса. Самка, повернув голову вниз, посмотрела на выщипанную на груди гуся плешинку и, видимо решив, что дело не стоит того, снялась на крыло. Игорь дал ей спокойно съесть лакомство, затем ловко надел на голову птицы кожаный клобучок, стянул его у основания шеи ремешком. Кама недовольно крикнула, но тут же успокоилась, крепко сжав кисть князя сильными лапами.

– Конязь – великий охотник! Конязь умеет бить с птица, – подобострастно сказал сокольник, кланяясь. Игорь не ответил. Он и в самом деле хороший охотник. Дома, в Новгороде Северском у него есть свои ястребы и соколы, даже один охотничий пардус (гепард) – подарок Святослава. Не считая собак… Кама вправду хороша – беркут редко убивает двух птиц подряд. Но это не его птица…

Шумно подъехали загонщики, привезли тушку второго гуся. Битых птиц бросили в кожаный мешок, полный добычи.

– Конязь хочет еще? – спросил старший охранник, Мирза, скаля острые желтые зубы. Но Игорь молча протянул беркута сокольнику – рука устала. Оглянулся. Райгула с Михалкой на конях были неподалеку. Игорь махнул им.

– Лук! – приказал коротко, когда подъехали. Михалко подал ему небольшой лук и колчан. Игорь вытащил стрелу – наконечник двузубый, охотничий. Но если даже таким всадить в потную грудь под кожухом…

Игорь представил, как Мирза будет выть от боли и кататься по земле, усмехнулся. Степняк понял его по своему.

– Погнать птица?

– Погнать, погнать! – сердито ответил Игорь. Он приказывал своей охране говорить с ним по-кипчакски, но все почему-то коверкали русский. Угождали князю.

Мирза крикнул своим загонщикам, и охота зарысила вдоль берега неспешного Тора. Спустя полверсты, у густых зарослей кустарника, загонщики ушли вперед и осторожно стали осматривать реку сквозь ветви. Мирза отделился и подскакал к князю.

– Есть птица! Большой. Погнать?

Игорь молча кивнул и положил стрелу на тетиву.

…Два белых лебедя взмыли над кустарником и, вытянув длинные шеи, устремились ввысь. Они летели почти над самой водой, быстро, не давая возможности хорошо прицелиться. Однако Игорь, твердо сжимая рукоятку лука, повел на упреждение и спустил тетиву.

Стрела ударила в крыло, выбив из него несколько перьев. Двузубый наконечник подвел. Лебедь тревожно крикнул и метнулся в сторону. Но не упал, даже не замедлил полет. Игорь молча провожал птицу взглядом – стрелять вслед не имело смысла. Вдруг выпущенная кем-то стрела ударила подбитую птицу в грудь – лебедь сложил крылья и, кувыркаясь, пал на траву. Игорь опустил взгляд – всадник в отдалении сунул лук в чехол у седла и поскакал к добыче.

Лебедь был хорош: большой, белый, с ярко-красным широким клювом на безжизненно свисавшей шее. Овлур бросил его к копытам коня Игоря, поклонился:

– Прости, князь! Но он улетал.

– Скажи то же самое по-кипчакски!

Овлур сказал. Игорь медленно, стараясь уловить интонацию, повторил. Подъехавшие загонщики во главе с Мирзой засмеялись.

– Я сказал что-то не так? – рассердился спросил Игорь.

– Им смешно от самих слов. Князь не должен просить прощения.

Игорь внимательно посмотрел на красивое юное лицо толмача. "Глаза у него раскосые, – подумал сердито, – половецкая кровь. Кому он служит? Верный раб Кончака, который только притворяется, что мечтает вернуться на родину, а сам высматривает и вынюхивает? Поди, разгадай! Убить птицу, которую упустил хан, дерзость. За такое бьют ногайками. Почему позволяет со мной? Ни во что не ставит пленника? Тогда он за Кончака. Или уже не считает себя связанным половецкими обычаями?"

– Отче наш по-кипчакски знаешь?

– Не приходилось читать, – смутился Овлур. – Молюсь по-русски, а среди половцев христиан нет.

– Прочти! Громко, чтоб все слышали.

Овлур поклонился, и медленно, старательно выговаривая слова, стал читать молитву. Половцы притихли. "Думают, что пощады у меня просит за дерзость", – догадался Игорь. Райгула с Михалкой недоуменно переглядывались.

Овлур закончил, размашисто перекрестился и склонил голову в поклоне. Игорь молча показал ему, чтоб ехал рядом, и тронул бока коня пятками. Остальная охота зарысила следом.

– Кто в твоем роду из половцев? – спросил Игорь жестко, не давая возможности толмачу вывернуться.

– Мать. От нее и выучился по-кипчакски.

– Отец здесь женился?

– На Руси.

– Полонная была?

– Вольная. Мы у самого Поля жили, половцы к нам мирно ездили – торговать. Однажды мать, тогда еще девушка, приехала со своим отцом на базар – за платьем, украшениями. Там отец ее увидел. Загорелся. Мать красивая была, у отца – деньги… Дал деду моему калым – так и сговорились…

– В блуде с ней жил?

– Венчался. Сначала окрестили ее, конечно. Я на Руси родился. Потом был набег, и всех погнали в Поле. Отец кузнец, поэтому нас оставили ему – лишь бы работал в кузне.

– Добрые мечи кует?

– Дрянь! Не хочет, чтобы русских ими рубили. Его мечи красивые, ладно лежат в руке, но хрупкие – от удара по железу щербятся.

– Может, лучшие не умеет?

– Поганые тоже так думают – и слава богу! Не то отцу пришлось худо. Вот! – Овлур снял с пояса небольшой нож и протянул его князю. Игорь взял. Лезвие длиною в ладонь, рукоятка из рога удобно лежит в руке. Мясо с костей за столом срезать таким сподручно, при случае можно и горлу полоснуть. Еще лучше – короткий удар в печень…

– Подарок, – поклонился Овлур. – Бери, князь! Долго пользоваться будешь – этот нож не нужно точить.

– Затупится! – покачал головой Игорь, пробуя пальцем острие. – Все ножи тупятся.

– Здесь сверху мягкое железо, а внутри – твердое. Чем больше им режешь, тем нож острее. Такие ножи в Поле только мой отец кует.

– Что ремесло не перенял?

– Отец запретил. Сказал: пусть грех, что он поганым оружие делает, будет только на нем.

– Ты решил стать воем? Из лука стреляешь хорошо.

– Кончак велел быть при нем. Здесь. Я не воюю с Русью.

– Как толмач ты Кончаку нужнее, – усмехнулся Игорь. – Большим человеком в орде станешь.

Овлур вздохнул:

– Возьми меня с собой, князь! Хочу на Русь! Отец рассказывал, как красива русская земля, как богато украшена лесами, городами и храмами. Мне двадцать лет, а я леса не видел – не растут они здесь и ни в одном храме не был! Отец говорил: в храме сердцу хорошо. Хор молитвы поет, люди на Пасху поздравляют друг друга и христосуются. Звон колокольный над городами стоит и сеет в душу радость. Вечерами тихо и спокойно… На Руси меня будут звать Лавор, как в крещении нарекли, а не Овлур. Не люблю я поганых! Хочу со своими!

– Свои у тебя здесь. Их бросить не жалко?

– Мать умерла, – вздохнул Овлур. – Сестра замужем, дети у нее. Отец меня благословил идти в Русь. Сказал, что только радоваться будет.

– Кончак все равно не отпустит!

Овлур воровато оглянулся. Мирза с загонщиками рысили позади. Толмач склонился князю и прошептал горячо:

– А мы без спроса!..

Обедню служили в шатре. На небольшом столике у полотняной стенки стояли иконы, лежало Евангелие в кожаном переплете и напрестольный крест. Отец Георгий, нараспев читая молитвы, помахивал кадилом у столика, окуривал ладаном и молящихся. Их было немного: Игорь с Райгулой и Михалко, Овлур и десяток полонных бояр, живших в этой орде. Двое бояр сидели на подушках – еще недужили от ран.

Игорь стоял впереди, заученно крестясь и отбивая поклоны. Слова молитвы не держались в голове – мысли были о другом. Он невольно попробовал вытащить из кожаных ножен подарок Овлура, но тут же одернул себя – в храме нельзя. Пусть это шатер, не настоящая церковь, но все равно – грех!

Отец Георгий, молодой, рослый мужчина с черной короткой бородой, затянул символ веры. Все принялись повторять знакомые каждому с детства слова. Игорь покосился на Овлура. Тот произносил слова молитвы истово, а, закончив, размашисто поклонился до земли.