Интендант третьего ранга - Анатолий Дроздов

Анатолий Дроздов

Интендант третьего ранга

1

Пахло прелью. Стыло и противно, как после нудного ночного дождя, насытившего влагой не только землю, но и воздух, стены домов, выгнавшего из газонов миллионы червей, которые укроют тротуар плотным ковром; старайся — не старайся, все равно будут мерзко трещать под подошвами…

Но червей не было. Не было и тротуара, город пропал — Крайнев стоял на поросшей травой малоезженой лесной дороге. Здесь тоже прошел дождь, трава была мокрой, повисшие на ней капли сияли в солнечных лучах, пробивших кроны придорожных берез и сосен. Запах прели исчез, воздух был напоен ароматом смолы и хвои. Крайнев осмотрелся. По дороге недавно прошли или проехали: капли на траве, росшей вдоль колей, были сбиты, темный след пропадал за близким поворотом. Густой куст лещины закрывал дорогу далее, но за поворотом кто-то был. Крайнев слышал голоса, громкие, но не отчетливые, за поворотом чтото происходило и происходило нехорошее. Крайнев сделал шаг, и остановился, томимый предчувствием. Ему не следовало туда идти. Совершенно не следовало. Это не его дело. Надо сойти в сторону, затаиться за кустами и подумать, где это он и как вообще здесь оказался? Так будет правильно. Так по уму…

Невдалеке послышались легкие шаги, и Крайнев понял, что не успеет спрятаться. Его увидят, если уже не увидели. Страх затопил его сверху донизу, перехватил горло, сделал тяжелыми ноги… Он замычал от ужаса — и очнулся.

Он сидел в кресле за письменным столом, перед ним светился прямоугольник монитора: среди водорослей и гротов виртуального аквариума плавали виртуальные рыбы. Привиделось… Крайнев вздохнул и придвинул папку с отчетом…

Час спустя он отложил папку и тронул кнопку вызова делопроизводителя. За дверью застучали каблучки, и в кабинет впорхнула блондинка в миниюбке. «Маша, ее зовут Маша», — вспомнил Крайнев, хмуро глядя на новенькую. Неделю назад управление кадров выпроводило на пенсию Олимпиаду Григорьевну, его прежнего делопроизводителя, толковую и надежную, как автомат Калашникова. Так считал Крайнев. У кадровиков было иное мнение — они бывали на семинарах по управлению персоналом, где постигали заграничный опыт… Олимпиаду отстоять не удалось. Вместо нее прислали Машу. Факультет иностранных языков, курсы делопроизводства и папа — чиновник средней руки в небольшом, но очень важном ведомстве. Крайнева настоятельно просили Машу не обижать.

— Вызывали, Виктор Иванович? — спросила Маша, улыбаясь.

«Нет, просто так кнопку жал!» — хотел сказать Крайнев, но промолчал. Молча сделал приглашающий жест. Маша процокала к столу и склонилась к начальнику. Крепкий запах дорогих духов обдал Крайнева, молочные полушария машиной груди едва не вываливались из глубокого выреза. Крайнев торопливо двинул к ней папку.

— Отнесите Пищалову.

— Что передать? — Маша многообещающе улыбалась.

— Ничего.

Маша недовольно прижала папку груди и зацокала к дверям. Юбка, едва прикрывавшая ягодицы, давала возможность оценить длину ее ног.

— Постойте! — не сдержался Крайнев. Маша повернулась к нему вся в ожидании. — Когда с вами заключали контракт, предупреждали о дресс-коде?

Маша кивнула.

— Почему не соблюдаете?

Маша потупилась.

— «Служащий банка всегда выглядит по-деловому и аккуратно, — злорадно процитировал Крайнев. — Женщинам рекомендован строгий костюм, блузка не должна иметь глубокого выреза, а юбка — быть слишком короткой…» Возьмите памятку, которую вам вручили в управлении кадров, и перечитайте. Рекомендую выучить. Инструкции надо знать…

Маша выскочила из кабинета начальника пунцовой.

— Зануда! — сказала, бросая папку на стол Пищалову.

— Иваныч? — улыбнулся Пищалов. Он придвинул к себе папку и, быстро пробегая листы взором, стал перебрасывать их влево.

— Юбка моя ему не нравится! — не унималась Маша. — И декольте…

Пищалов скользнул взглядом за вырез блузки делопроизводителя и с трудом отвел глаза. «Да уж…» — мысленно вздохнул он, продолжая листать отчет. И вдруг замер. Одна из цифр в правой колонке была жирно отчеркнута.

— Блин!

Пищалов схватил мышку компьютера и защелкал ею, открывая файл. Ровные столбцы «икселя» плавно сменялись на дисплее монитора.

— Вот! — Пищалов горестно застонал. — Ошибка в переменной… Как он это чувствует? Ведь не видел исходных цифр…

— Я, может, для него так оделась! — гнула свое Маша.

— Зря… — рассеянно заметил Пищалов, стуча по клавиатуре. — Иваныч — человек строгих правил. Приучили в армии…

— Он был военным? — удивилась Маша.

— Пять лет. Капитан запаса.

— О-о! — глаза Маши округлились. — Спецназ?

— Военный финансист. Тот же бухгалтер, только в погонах.

— Ууу… разочарованно протянула Маша.

— Что «ууу»? Комдив рыдал, когда Иванович отказался продлять контракт.

Пищалов сказал это так, что стало ясно: комдив, конечно же, не рыдал, но был расстроен.

— Ну? — удивилась Маша.

— Баранки гну! — сердито отозвался Пищалов, включая принтер. — Видишь? — он указал на папку. — Он и в армии так. Каждую цифру нюхом чует. Гений! Сколько инспекций в дивизию приезжали — голяк! Рупь к рублю! Зубами скрежетали…

— Вы много о нем знаете!

— Койки в училище рядом стояли. Потом часть. Служили два товарища в одном и том полке… — фальшиво пропел Пищалов и умолк, поняв, что Маша этот фильм не видела. — Только я в капитаны не вышел. Старлей.

— Почему вы его по отчеству? Если вместе служили…

— С училища пошло. Серьезный парень.

— Ну?! — Маша облокотилась на стол, придвинувшись почти вплотную к Пищалову. Тот в очередной раз нырнул взглядом в ее вырез и сглотнул.

— Тебе лучше его не злить.

— Подумаешь!..

Маша повернулась и пошла к своему столу. Пищалов проводил ее заинтересованным взглядом.

«Ишь, задом вертит! — подумал он. — И эти сиськи… Двух слов связать не может, все „ну“ да „уу“, а судит! Не дай бог Витя на нее западет! Высосет все! Жизнь поломает…» — Пищалов остановил взгляд на обручальном кольце и вздохнул…

Въезд во двор преграждал вагончик с надписью «Городские электросети». Крайнев просигналил. Из-за вагончика показалась фигура в спецодежде, недружелюбно глянула в его сторону и скрылась. Но вагончик медленно двинулся и откатился на пару метров, освобождая дорогу. Крайнев тронул педаль газа и, проезжая, заметил, как трое рабочих суетятся у открытого люка, заталкивая вниз толстый силовой кабель. «Опять кому-то напряжения не хватило, — подумал он. — Что на этот раз? Бассейн с подогревом? Или ночной клуб в квартире? Совсем ошалели, уроды…»

Крайнев припарковал микровен на единственном свободном месте у дома и вышел наружу. Среди дорогих автомобилей, стоявших вдоль «сталинки», его букашка смотрелась гадким утенком. Соседи, разъезжавшие на сараеобразных внедорожниках или юрких спорткарах, посматривали на Крайнева презрительно. Он не обращал внимания. Крайнев не уважал пустых людей, а нувориши, сменившие прежних жильцов его дома, большей частью были именно такими. Один, едва поселившись, пришел к Крайневу и ультимативным тоном потребовал продать квартиру. Одной нуворишу было мало, он собирался объединить две и тем самым утереть нос остальным жильцам. Новый сосед держался нагло, по всему было видно, что просто так не отвяжется.

— Пять миллионов долларов! — спокойно сказал Крайнев.

Сосед хватил ртом воздух и побагровел.

— За маленькую трешку с проходными комнатами?!.

— Я владелец это квартиры и вправе назначить цену, какую пожелаю, — холодно заметил Крайнев. — Если вы не в состоянии заплатить, зачем беспокоите?

В руках он как раз держал «Уолт стрит джорнал», оригинальную англоязычную версию, сосед бросил взгляд на заголовок газеты и ничего не ответил. С той поры он учтиво здоровался с Крайневым, очевидно подозревая в нем тайного мультимиллионера. Крайнев вежливо кланялся в ответ. На том их общение и заканчивалось.

Квартира досталась Крайневу от родителей, вернее бабушки. Сначала в ней жила бабушка с мужем, заместителем министра, затем бабушка с мамой, отец появился позже. Родители Крайнева работали переводчиками в издательстве. Своего единственного сына они обожали и с детства учили языкам: отец говорил с ним только по-английски, мать — по-немецки. Только бабушка предпочитала русский, ворча, что у ребенка от этих выкрутасов случится неладно с головой. Неладно не случилось; у маленького Вити оказалась замечательная память, к пяти годам он отлично болтал на всех языках, в семь его отдали в специализированную школу, где на уроках иностранного он учился по отдельной программе, чтоб не скучать среди безнадежно отставших сверстников. В двенадцать Витя осиротел: самолет, на котором родители летели в санаторий, разбился. Те дни навсегда врезались Крайневу в память: много посторонних людей в квартире, цветы и венки под увеличенными портретами папы и мамы, какие-то речи строгих мужчин, и, перемежаемые всхлипываниями, горькие слова женщин… Гробов не было. Месяц спустя доставили две урны, которые они с бабушкой отвезли в колумбарий. Витя почти не плакал, как и бабушка, они просто окаменели на время. Потом жизнь стала налаживаться, хотя радости и счастья, как было до катастрофы, в ней случалось мало. С тех пор, как умерла бабушка, стало и того меньше…