Праведные клятвы - Киа Кэррингтон-Рассел

class="p1">— Ты не сказала мне, что буквально усыпишь своего телохранителя, — ворчит Доусон.

— Заткнись, — отмахиваюсь я, будто мне и так недостаточно стыдно. Но продавец в аптеке заверил меня, что это безопасно. Мне двадцать семь, и я знаю, что Марко никогда бы не позволил мне уйти, если бы заподозрил что-то. Одно-два свидания — может быть. Но свидание с Доусоном? Это однозначное «нет» в его глазах. — Мой отец ни в коем случае не должен узнать про этот вечер. Ради нашего же блага.

Я чувствую себя эгоисткой, втягивая Доусона в эту ситуацию, но благодарна, что он воспринял мою просьбу серьёзно. Я готовила себя к этому целую неделю.

Я смотрю на него — его руки сжаты на руле, челюсть напряжена.

— Ты зол из-за моего отца? — спрашиваю я. Хочу протянуть руку, чтобы коснуться его, но решаю не делать этого. Сегодняшний вечер положит конец всему, что есть между нами. Я больше никогда не увижу его. Он получит свою долю денег, а я стану свободной и обеспеченной женщиной.

— Нет, я зол не из-за этого, — его хватка ослабевает, и кажется, что его мысли уносятся прочь, по крайней мере на время.

— Ты злишься, потому что я поставила тебя в неприятное положение?

Он смотрит на меня с удивлением в глазах.

— Нет, Хани. Ты не сделала ничего плохого.

То, как он произносит моё имя, кажется почти интимным. Я хочу спросить его о большем, узнать, что происходит. Очевидно, что его что-то тревожит, но я теряюсь. Нет, его проблемы — это его проблемы, а я должна сосредоточиться на своих. Я серьёзно отношусь к его совету и стараюсь морально подготовиться к этому вечеру.

Мы едем в тишине ещё пол часа, прежде чем прибыть к особняку. Кто-то уже ждёт и открывает мою дверь прежде, чем Доусон успевает подойти.

— Добро пожаловать, мисс Риччи, — приветствует меня мужчина в костюме.

Я киваю ему в ответ, и Доусон обходит машину, берёт меня за руку и ведёт к дому, поднимаясь по ступеням.

Я украдкой заглядываю в приоткрытую деревянную дверь и вижу по меньшей мере дюжину мужчин и одну женщину, каждый за своим столиком с напитком. Я даже не думала, что женщина может быть среди участников.

Я чувствую на себе взгляд Доусона, и моё сердце начинает бешено стучать. Некоторые из участников привлекательны, некоторые совсем нет. Одного из них я узнаю как известного судью. Интересно, что бы сказала Райя, если бы узнала, что этот судья вовлечён в такие дела. Хотя я никогда не смогу ей рассказать.

Доусон закрывает дверь, не позволяя мне заглянуть дальше.

— Ты уверена? — спрашивает он.

Я молча киваю, позволяя ему провести меня в комнату позади с одним-единственным стулом. Он усаживает меня, внимательно изучает, затем наклоняется ближе.

— Ты действительно хочешь, чтобы тебя трахнул другой мужчина? — спрашивает он, его голос становится напряжённым. Я понимаю, что он намеренно пытается напугать меня. Начинаю думать, что он вовсе не хочет этих денег, потому что явно пытается меня отговорить.

— Мне нужно, чтобы меня трахнули, — говорю я, хотя слова звучат так, словно это не я их произношу. Я пытаюсь глубоко вдохнуть, но он приближается ещё ближе, его губы почти касаются моих.

Все мои мысли исчезают от его близости.

Прямо сейчас, за этой занавесью и в этой комнате, только я и Доусон.

— Тебя трахнут, — говорит он, его взгляд скользит по моим губам. Напряжение в воздухе становится ощутимым. Всё это напряжение превращается в дрожащее тепло и ожидание. Я хочу притянуть его к себе, прижать губы к его губам и потребовать большего. Если бы он просто занялся со мной сексом, я бы не оказалась здесь.

Ни один из нас не дышит кажется целую вечность, прежде чем он отстраняется. Я чувствую потерю и тут же вспоминаю о своём решении.

Да, меня трахнут…

… но не Доусон.

И не кто-то, кого я знаю.

Доусон выходит за дверь, и вскоре включается экран телевизора. Я смотрю, как Доусон появляется на экране и приветствует всех. Там он другой — харизматичный, обворожительный, обещающий многое от моего имени. Я не могу оторваться, наблюдая, как он объясняет процесс. У каждого участника есть планшет, с помощью которого они могут делать ставки. На экране появляется фотография меня на четвереньках. После вступления Доусона женщина, которую я вспоминаю как одну из его компании в ресторане, берёт слово. Вероятно, она его ассистент или деловой партнёр.

Она сообщает, что есть возрастное ограничение, и те, кто не подходит, могут покинуть зал или поступать, как им угодно, пока идёт аукцион. Они могут участвовать в следующем лоте.

Следующем лоте?

Моё сердце колотится.

Сколько женщин готовы сделать это сегодня? Интересно, каковы их причины.

Камера снимает весь зал, показывая участников. Я не могу их рассмотреть — они сидят в темноте, и только слабо освещённые экраны высвечивают их силуэты.

Торги начинаются с одного миллиона, и я застываю, когда начинается настоящая борьба за ставки. Мои руки цепляются за сиденье, и я чувствую, как они потеют. Ставки поступают с молниеносной скоростью, один участник постоянно перебивает чужие ставки.

Боже мой, кто это?

Как он выглядит?

Он добр?

Будет ли он нежен и осторожен со мной?

Насколько это будет больно?

Ставка достигает десяти миллионов долларов, и моя челюсть отвисает. Я вспоминаю, как Доусон говорил, что самая высокая ставка на одном из этих аукционов была десять миллионов. Неужели я превзойду эту сумму? Но ставки продолжают расти. Моё сердце бьётся так быстро, что я чувствую, как руки сжимаются вокруг моей талии. Эта цифра не может быть реальной.

— Похоже, у нас самые ожесточённые торги за всё время, — говорит женщина, когда на экране появляется сумма в двадцать миллионов.

Кто знал, что девственность может стоить так дорого? Могу поспорить, если бы у большинства девушек был выбор, они бы предпочли заработать двадцать миллионов таким образом, чем потерять ее из-за идиота. Но голос Доусона эхом звучит в моей голове. Не у всех есть выбор, и не у всех первый раз проходит нежно.

Но как только это произойдет, все просто закончится. Это мой выбор и мой путь.

Дверь открывается, и входит та же женщина, что была на сцене. Она улыбается мне.

— Очень приятно наконец встретиться с тобой, Хани, — говорит она.

Я неловко улыбаюсь. Мне не нравится, что она знает, кто я. Но я полагаю, что как аукционист она должна знать эти детали. Никто из участников торгов не знает. Они просто видят картинку.

— Я