Современная канадская повесть - Мари-Клер Бле

В прошлом августе, в день, когда уволили Крэмнера, Лэндон пошел с бывшим боссом в «Серебряную шпору» — заведение на Йонж-стрит. Оно было оформлено под салун американских пионеров, на полу — древесные опилки, в углу — пианола. При желании можно было выпить у длинной стойки бара, по-ковбойски поставив ногу на низкую перекладину. Лэндон нервничал: после того как «Каледония стейшнери» была продана чикагской компании «Девелко энтерпрайзес», начались перемены. Новый начальник, Леон Шугермен, лихо взялся за дело, компания переселялась на новое место, в северный пригород Торонто, поближе к зеленым лужайкам. Ходили слухи о перестановках и сокращениях, но фактически пока жертвой пал только Крэмнер. Его уволили, но казалось, это его нисколько не печалит. Наоборот. Послушать его, так ему просто подфартило. Он сидел, откинувшись на стуле, засунув большие пальцы в проймы своего яркого жилета, и рассуждал о «перспективах» и о том, что у него «кое-что на мази». На нем был переливчатый костюм, какие поблескивают в темноте, и — несмотря на теплый летний вечер — кричащий алый жилет и широкий галстук с узлом величиной в кулак. Он также посетил один из фешенебельных парикмахерских салонов, и его красивые седые полосы были зачесаны на лоб, как на камее с изображением Юлия Цезаря. Отчаянная попытка уцепиться за молодость, предстать шикарным мужчиной. Лэндону казалось, что он походил на стареющего комика из ночного клуба, второразрядного фигляра, который выходит посмешить публику перед номером звезды. Но цвет лица у него был что надо, и этот элегантный живчик легко нес на своих сверкающих плечах невзгоды дня, заигрывая с кобылистыми официантками, которые обслуживали их в черных сетчатых чулках, коротких юбчонках и больших ковбойских шляпах, сдвинутых на затылки.

Хорошее настроение рвалось из него, как шампанское из бутылки, Крэмнер вовсю дурачился, подмигивал девушкам, и его говорок с легким шотландским акцентом гудел и дребезжал, как механическая пила.

— Ну вот, дружище Фредди, со старушкой «Каледонией» я простился. И черт с ней, с этой шарагой. — Он влил в себя спиртное и вытер уголки рта белым платком. — Но я тебе вот что скажу. С нашим ремеслом я прощаться не собираюсь. Я тридцать пять лет торгую канцтоварами, и так просто меня не выкурить, бьюсь об заклад лучшей шляпой в городе. Я уже кое-каким друзьям позвонил… поговорил с Джеком Харпером. Он считает, что со мной обошлись по-свински. Пригласил меня зайти в понедельник, мы с ним скушаем обедик и заодно прикинем, где можно зацепиться. Я сказал ему и о тебе, дружище… — Лэндон нервно провел рукой вдоль рта. Что это еще за выдумки, зачем Крэмнер говорит всем этим людям о нем? Крэмнер подался вперед, опершись на локти, и снизил голос до шепота. Э-э, да он здорово надрался. Лэндон пока чувствовал себя в норме, но изо всех сил пытался сосредоточиться, сообразить — какова его роль в этом деле? Зачем в разговорах Крэмнера с другими людьми фигурирует его имя? — В нашем деле, Фредди, есть люди, мои друзья… они знают, что почем… — Крэмнер подавил отрыжку, уткнув подбородок в широкий галстук. — И они ценят опыт. Ну а этого у нас, дружище, слава богу, хватает. Ни один человек в городе, во всей стране не станет этого отрицать. Ты проработал у нас… сколько?.. пятнадцать лет?

— Одиннадцать, — рассеянно сообщил Лэндон.

— Только одиннадцать, — удивился Крэмнер, почесывая щеку. — Я был готов поклясться, что ты пришел в тот год, когда дал дуба Элвин Прескотт. А это было… в тысяча девятьсот пятьдесят… седьмом… восьмом…

— Нет, Эрл, — быстро возразил Лэндон. — В конце месяца будет одиннадцать лет.

— Ну, ладно, это не важно. Дело в другом… Слушай… Эрл Крэмнер трубит на этом поприще тридцать шестой год. Верно?

— Да, верно, — бросил Лэндон. Он уже порядком устал от этого монолога, длившегося не первый час.

— Так вот… — Крэмнер сделал знак, чтобы принесли еще выпить. — Я сказал Шугермену, понимаешь… Слушай меня. Я сказал ему, что на всю страну едва наберется десять человек, которые в поздравительных открытках понимают столько, сколько мы с тобой. Еще я сказал ему: будете вести неразумную политику, рубить сплеча, все опытные агенты от вас разбегутся, вот тогда и запоете. А молодой Холл и вся эта шайка — что они понимают?

— А он что на это? — быстро спросил Лэндон.

Над ними склонилась официантка — забрать пустые стаканы, — и под расстегнутой у горла сатиновой рубашкой дрожащим тестом замаячили большие груди.

— Повтори нам, пожалуйста, дорогуша, — сказал Крэмнер, изучая ее шикарный бюст взглядом старого плута. Эти груди не оставили равнодушным и Лэндона, он даже забыл о своем вопросе.

— Я кое-что скажу тебе, Фредди, скажу, что думаю. Возможно… вполне возможно, понимаешь… в конечном итоге… Все это окажется к лучшему…

— В каком смысле? — спросил Лэндон.

— Да очень просто. Смотри… Я как раз сегодня об этом жене говорил. Она из-за всего этого расстроена, а я ей говорю: ладно! Какого дьявола! Почему бы, черт возьми, не поменять работу? Да кто сказал, что мы всю жизнь должны дудеть в одну дудку? Силы небесные, человек сидит на одном месте тридцать лет и даже не задается вопросом: неужто мне не дано отведать ничего другого? Только задуматься над этим — ну не дурость ли? Понял теперь, о чем я?

— Вроде да.

— Вот что я и выложил Шугермену. Ладно, говорю, мой симпатичный молодой друг, у меня есть связи, так что можете не переживать. А если и Фредди Лэндон решит, что играть с нами в одну игру ему неохота… тогда я вам не завидую.

У Лэндона учащенно забилось сердце.

— И что он на это? Мы с ним за все время десяти слов друг другу не сказали.

Крэмнер барабанил пальцами по столу и подмигивал официантке.

— Этот старый гусак, Фредди, еще кое на что способен. Вот здесь еще теплится жизнь.

— Эрл, хватит уже, ради бога, — потерял терпение Лэндон. — Что сказал Шугермен?

Крэмнер пожал плечами.

— Поди разберись, что у него на уме. Это же такие хитрюги. Коварство у них в крови. Напустят тумана, а что за ним — поди разбери.

— Так он что-нибудь сказал обо мне, когда ты упомянул мое имя?

Пьяная неопределенность Крэмнера вызывала у Лэндона все большее раздражение.

— Я просто сказал ему, что у нас есть кое-какие идеи… Он хотел загнать меня в угол…

— О господи, какие еще идеи? — В груди Лэндона живым зверем подскочило сердце.

— Ну что ты кипятишься, Фредди? — спросил Крэмнер. — В конце концов, мы с тобой не один день вместе проработали. Да с нашим опытом любая фирма…

— Хватит об этом, Эрл. — Голос Лэндона сорвался на фальцет. Сидевшие за соседним столом подняли головы и посмотрели на них.

— Хватит об этом, Эрл, бога ради, — зашептал Лэндон. Где-то под ложечкой у него неприятно засосало. — Ты что, сказал ему, что я собираюсь уходить вместе с тобой? Из чувства солидарности или еще чего-то такого.

— Нет, нет, нет, старина…

— Но ты намекнул… О боже!

— Погоди, послушай. Ничего такого я ему не сказал. Просто выложил правду. А правда такова, что мы работаем вместе столько, что он и представить не может. Мы прекрасно сработались. Знаем наперед ходы друг друга. Это правда, верно же? — Опершись на локоть, он склонился над столом. — Ну?

— Да… да… — пробормотал Лэндон. Как люди создают мифы! Тут и не подкопаешься! Крэмнер вбил себе в голову, что они работали на пару.

— Ты только не беспокойся, — увещевал Крэмнер. — Хочешь остаться, твою работу никто не отнимет, уверен. Но поверь, Фредди, у меня уже кое-что на мази… Так что беспокоиться нечего…

Лэндон отвернулся.

— Да кто беспокоится? Но все-таки…

Его слова потонули в ритмичной музыке, зазвучавшей из угла зала. Подошло время «Пойте вместе с нами», и за пианолу уселся мужчина в лиловом пиджаке. Крупная полногрудая женщина в светлом парике, похожая на Мей Уэст[40], в длинном платье с блестками, вышла на сцену и принялась горланить «Мою старую компанию». Эта большая блондинка напомнила Лэндону мать. Публика скоро стала подтягивать, и Крэмнер, полуобернувшись на стуле, тоже пропел пару куплетов, но потом голова его начала клониться, как у нарцисса, и в конце концов бухнулась на грудь. С помощью швейцара Лэндон вывел его на улицу, где Крэмнера мгновенно и весьма живописно вырвало. Прислонившись к стене, он возвернул несколько унций первосортного солодового виски и частично фирменное блюдо из жареных кур «Полковник Сандерс из Кентукки». Хотя Лэндон, помнится, расставил ноги пошире, спасти мокасины от блевотины ему не удалось. Он сразу отрезвел и, нервничая, запихнул надравшегося коллегу в такси под подозрительным взглядом проходившего мимо полицейского.

Разумеется, время Крэмнера прошло, да и специалист он был дутый. Но Лэндону все же было жаль его, когда на голову бедняги опустился топор Шугермена. Однако Лэндон понимал: при новой расстановке сил места для Крэмнера не было. Компания переживала тяжелые времена. После смерти старого Сирила Маккаллема она практически плыла по воле волн. Никто и пальцем не шевельнул, чтобы выправить положение, во всяком случае, не заведующий отделом сбыта Эрл Крэмнер, который сидел в своем кабинете и делал вид, что на дворе тысяча девятьсот пятидесятый год. Иногда он отправлялся поездом в Ванкувер или Монреаль, останавливался в старых гостиницах и заигрывал с горничными. Он любил говорить, что нужно поддерживать контакты с заказчиками, но Лэндон не сомневался: Крэмнер просто жаждал оторваться от писанины и необходимости что-то решать. Он частенько тащил с собой Лэндона, который эти поездки не выносил. Никого из нового народа Крэмнер не знал и своими кондовыми солдатскими шутками только вызывал недоумение у задерганных начальников отделов — то у них фонды горят, то неладно с квотами. У них не было времени на всякую белиберду, но Крэмнер никогда не улавливал в их глазах и голосах намека: хватит, нам некогда! Он просто выставлялся перед ними дураком, а Лэндон что мог поделать? Он стоял рядом, беспомощный и кипящий от злости. Эти встречи изматывали его, и он, как всегда, боялся за свое сердце и давление. Идя к выходу, он бросал мимолетные взгляды в зеркала парфюмерных и косметических отделов и видел на щеках нездоровый румянец: огромная свекла лица под пылающей гривой. Может быть, он — Эрик Рыжий или Лейф Счастливый[41]?