Самая таинственная тайна и другие сюжеты - Борис Акунин

А мальчики, которые даже и не состарились, тем более никому не нужны. Люди, которые их хоть изредка вспоминали, все умерли.

Это я начитался старых писем.

Про свою любовь к старым фотографиям я уже писал, про любовь к старым письмам — еще нет.

Мне важно, чтоб письма были не из книги, не напечатаны безличным шрифтом на типографской бумаге, а написаны рукой — выцветшими чернилами на потускневших листках. Тогда возникает ощущение, что они адресованы персонально мне. Тех, кому было надо, на свете уже нет. А мне интересно, мне очень интересно. У меня от такого чтения дух захватывает. Я терпеливо разбираю почерк и досадую, если какой-то фрагмент не расшифровывается или если кто-то совершенно мне неизвестный обозначен инициалами, а не полным именем.

Тем более интересен мне человек, писавший письма моей матери.

После нее остались бумаги, которые она хранила много лет, никому не показывая. В том числе несколько десятков писем, сложенных в прозрачный файлик.

Вот у меня через пять лет после ее смерти наконец дошли руки. Сижу, читаю.

Мать когда-то рассказывала мне про одноклассника Леньку Винтера, но ничего толком в памяти не зацепилось. Это я теперь бы послушал, а в юности меня занимали другие вещи.

Был какой-то парень. Погиб, как большинство мальчишек из класса. Обычная история для выпуска 1939 года. У подруги моей матери, кончившей школу в 41-м, вообще никто из ребят с войны не вернулся, ни один человек.

Так выглядит школа в Старопименовском переулке, где училась мать (это бывшая гимназия Крейна).

Она и сейчас школа. Пушка — в память о погибших учениках

Школа была хорошая, чуть ли не лучшая в Москве. Все поступили в институты. Но с первого курса мальчиков забрали в армию. Все Ленькины письма присланы из воинской части, датированы 1939, 1940 и 1941 годами.

Осенью 41-го Ленька должен был сдать экзамен на младшего лейтенанта запаса и вернуться в институт. Он собирался стать физиком.

Естественно, в пачке только его письма. Ее писем нет. Вероятно, они были зарыты вместе с убитым. Или валялись на снегу, рядом с выпотрошенным вещмешком.

Из Ленькиных писем ясно, что у него с матерью был роман. Платонический — под стать той советско-викторианской эпохе. Про любовь ни слова. Она вся, как в хокку, между строчками:

«Я все время чувствую потребность говорить и говорить с тобой, обо всем…»

«Ты знаешь, что со мной можно поговорить, что мне можно абсолютно все сказать, и ты знаешь, что, если ты скажешь, что это серьезно, то я не буду ни смеяться, ни… ээээ… ни вообще. Трудно, чорт возьми, подбирать слова».

Это моя мать накануне войны

А это он. В одно из писем вложена фотокарточка

«Я у-бий-стве-нно хочу тебя видеть, слышать, говорить. Это так необходимо!»

У Леньки «убийственно» — любимое слово, встречается по несколько раз в каждом письме: «Я убийственно много думаю в последнее время». «Вообще все-все вы — убийственно мировые ребята». (Это про одноклассников.)

Про себя: «Я счастливый человек, у меня замечательный характер. Я никогда не буду в отчаянии, и я никогда не покончу жизнь самоубийством».

(«Он не знал, на каком порогеОн стоитИ какой дорогиПеред ним откроется вид…»)

Про будущее: «…Я верю, что будет обязательно и вовсе не так нескоро такое общество, где сволочь-человек будет редкостью. Я верю, что я буду иметь таких друзей, таких друзей — жуть, каких друзей!!! Верю в то, что будет время, когда я буду торжествовать победу моего какого-нибудь ракетоплана над самолетом, когда мой или наш звездолет вылетит за пределы земного тяготения!»

Ракетоплан — не фигура речи, а тема главного жизненного интереса. В одном из писем Ленька рассказывает, как после института будет работать в научной лаборатории. «И вот этот коллектив начинает разрабатывать грандиознейшую идею — макушку человеческой мысли. Мы создаем ракетные двигатели, вагон ракетных двигателей — приспосабливая их ко всевозможным движущимся предметам: велосипед, коляска, автомобиль, лодки, сани, самолет… Дальше — больше: мы создаем межпланетные корабли. Сначала в них никто не летает, затем мыши, собаки — я!»

С межпланетными кораблями всё примерно так и произошло, только полетели на них другие.

На матери тоже женился другой — мой отец, которому повезло выжить.

А полудетский эпистолярный роман — это, так сказать, тупиковая, нереализованная ветвь эволюции. К тому же, если бы у них всё получилось, тогда бы не было меня.

Но, честное слово, когда я читаю эти письма…

P.S.

Я был бы не я, если бы не полез искать следы Леньки по базам данных. Нашел в «мемориальском» архиве погибших сразу несколько Леонидов Винтеров подходящего года рождения. Мой наверняка этот:

Уверен, что это он. Всё совпадает. Там в сопроводиловке еще и домашний адрес: Старопименовский переулок. Близко было в школу бегать.

Старший сержант Леонид Оттович Винтер, командир группы разведчиков. Пропал без вести в декабре 1942 года.

Когда пропадали без вести летом 41-го, это чаще всего означало плен. В декабре 42-го — что с убитого не сняли смертный медальон или же что того, кто снял, тоже убили.

Белые раджи (из файла «Колонизация»)

10.01.2013

Сколько раз этот сюжет встречается в сказках и приключенческих романах!

Герой попадает в тридевятое царство (или экзотическую страну, затерянную среди африканских-американских-азиатских просторов), в одиночку или с помощью горстки верных друзей покоряет его и становится там правителем, озаряя туземцев светом своей мудрости и благородства.

В реальной жизни такого не случается. Во-первых, кому нужен иноземный правитель, когда своих желающих пруд пруди; во-вторых, никто никого никогда не завоевывал в одиночку или с горсткой верных друзей; в-третьих, откуда у авантюриста возьмутся мудрость и благородство?

Но одну такую историю я все же знаю. Или почти такую. (Хотя по поводу мудрости и благородства данного конкретного героя существуют различные мнения.)

Как бы там ни было — знакомьтесь: Джеймс Брук, основатель династии белых раджей Саравака.

Прямо капитан Грей из «Алых парусов», правда?

Он был сыном колониального судьи, провел детство в Индии и любил Азию больше, чем далекую холодную Европу. В 12 лет мальчика, как было принято, отправили в Англию, чтобы воспитать из него настоящего британца, однако монохромная, чопорная историческая родина юному Джеймсу очень не понравилась. Из школы он сбежал, а при первой же возможности вернулся в Индию, где получил патент офицера в армии Ост-Индской компании.

Храбро воевал, был тяжело ранен (к этому ранению мы еще вернемся) и в 33 года оказался в отставке, не у дел. Попробовал заняться морской торговлей — не обнаружилось коммерческих талантов.

Несколько лет спустя уже не очень молодому лузеру вдруг досталось солидное наследство — 30 тысяч фунтов. Вместо того, чтобы жить-поживать да ренту проживать, Брук потратил всё состояние, купив списанную с королевской службы военную шхуну «Роялист», и отправился охотиться на Фортуну.

Она поджидала героя на Малайских островах, где султан Брунея никак не мог совладать с бунтовщиками и пиратами. Брук предложил монарху помощь. Огнем корабельных орудий, штыками и саблями британец навел в стране порядок. Мятежников разгромил, пиратов расчехвостил.

В благодарность султан назначил триумфатора губернатором беспокойной провинции Саравак, а потом (в 1842 году) подарил эту область полезному иностранцу в личное владение. Так появилось восточное государство с раджой-англичанином. Страна была не сказать чтобы большая, но и не карликовая: сто тысяч квадратных километров, полмиллиона жителей.

Брук сражается с пиратами. Всё в дыму

Это событие не могло не обрадовать правительство ее величества: зона британского влияния расширялась. Брук получил рыцарство, должность губернатора, Орден Бани и разные прочие онёры.

Брук на аудиенции у султана

Он и в дальнейшем продолжал доблестно сражаться с морскими разбойниками, работорговцами и охотниками за головами, которыми кишели джунгли новой страны (в смысле, не головами, а охотниками).

Брук был человеком крутого нрава, но твердых правил. Если вводил законы, то свято их исполнял. Заботился о подданных, не позволяя чужеземным промышленникам наживаться за счет туземцев. При этом Джеймс слыл изрядным оригиналом. Я читал описание суда, который раджа устроил над крокодилом, слопавшим придворного переводчика (бедняга спьяну свалился в реку). Преступника поймали и привлекли к ответу. Рядом с монархом восседала его неизменная спутница, орангутаниха Бетси. Брук выслушал показания сторон, записал в протокол решение и огласил его: «Обвиняемый приговаривается к немедленному умерщвлению и погребению без военных почестей. Голову преступника отделить от туловища и выставить в предостережение всем хищникам, обитающим в этих водах».