Гросс - Оченков Иван Валерьевич

– У аппарата.

– Вахрамеев Игнат Тимофеевич? – прогундосил в динамике чей-то незнакомый голос.

– Он самый.

– Меня зовут Горелин Олег Петрович. Присяжный поверенный. Я беспокою вас от лица господ Шишкина Михаила Фомича и Белова Павла Трифоновича. Вам знакомы эти люди? Они утверждают, что служили под вашим началом на фрегате «Паллада».

– Так точно, ваше благородие. Было такое. А по какому такому случаю я им понадобился? Сколько лет ни слуху ни духу, и тут на тебе…

– Дело в том, что они обвиняются в нападении и побоях купцов второй гильдии Каца и Мациевича с приказчиками.

– Ишь ты! И много приказчиков было?

– Семеро.

– Понятно. А за дело хоть били?

– Этого я пока не знаю, – немного растерялся на другом конце провода адвокат, но тут же пришел в себя и продолжил: – Извольте видеть, пострадавшим нанесены увечья: вывихи, переломы, выбитые зубы и сотрясение мозга.

– Эва… – крякнул Игнат недовольно, – покуражились бойцы всласть… Ну, рука у Белова всегда была тяжелая, разве что мне и уступал, лось стоялый… А Шишкин и вовсе медведь. В каждом поболе шести пудов и в прежние времена имелось. Что ж эти купцы глаз не имели, что с этакими обломами в драку ввязались?

– Заявители говорят, что матросы напали на них с целью отнять имущество, то есть для грабежа.

– И что, отняли?

– Нет, потерпевшие утверждают, что смогли отстоять денежные средства и прочие ценности…

– Это как? Все биты, руки-ноги поломаты, а кошельки при них остались? А что дальше было?

– Прибыл наряд полиции и задержал господ Белова и Шишкина. Сопротивления они не оказали.

– Это опять как? Чудны дела твои, Господи… Что, ранены были или без сознания валялись?

– Нет, добровольно сдались в руки стражей порядка.

– Тьфу ты. Ни черта не понимаю. Так какого, прости господи, лешего, вам от меня надобно?

– Я назначен судом защищать интересы господ Белова и Шишкина. Звоню вам по их поручению. Они просят вас, как своего бывшего командира, помочь им для выхода на поруки или внесения залога.

– А откуда они про меня узнали?

– В газетах увидели статью. О господине Колычеве недавно писали в прессе. Я и сам с удовольствием прочел этот материал… Там и вы неоднократно упомянуты. Вот они и вспомнили.

– Понятно, а от меня-то что требуется?

– Вы могли бы сегодня подъехать к зданию первого участка Московской части полиции? Там мои подзащитные содержатся до предъявления обвинения.

– Чего ж не подъехать, подъеду.

– Очень хорошо. Тогда я вас жду на месте и выпишу вам пропуск. Подойдете к дежурному городовому, предъявите документы, и он вас проводит.

– Знать бы еще, где эта часть и отчего она московская, коли дело в Петербурге? – пробурчал Вахрамеев, прикидывая, как доложить о происшествии командиру.

Хочешь не хочешь, придется будить, а ведь они с этим Ибрагимом липовым всю ночь над какими-то хреновинами мудровали. Твою ж налево, как оно все не вовремя…

– Что-то случилось? – вопросительно посмотрел на него Романов.

– Ты что тут уши греешь?! – вспылил дядька Игнат, но материться не стал. Некогда было.

– В полицию надо, в Московскую, чтоб ей три раза через бушприт, полицейскую часть! – нехотя ответил он.

– Я знаю, где это.

– И чего мне с твоего знания? Как туда добраться-то?

– Ну, если на автомобиле…

– Ты, что ли, совсем дурачок у нас! На каком еще автомобиле?

– Да хоть на «опеле».

– На нем только сам капитан ездит, да еще Таньку иногда пускает…

– Я могу. Мне Мартемьян сказал, что в случае крайней необходимости можно…

– Снова-здорова! Сколь раз говорено, Мартемьян он тебе, когда в ближайшую деревню по девкам пойдете. Да и то вряд ли, барышня Зимина за такие фокусы враз все причиндалы оборвет вам обоим!

– Разрешение капитана имеется! – поправился Николай.

– Семь бед – один ответ! – махнул рукой старый служака. – Заводи!

– Глаза под лоб? – весело хохотнул успевший выучить несколько шуток своих новых товарищей пилот-стажер.

– Поумничай мне еще, – беззлобно усмехнулся в ответ дядька Игнат. – Без году неделю служит, а туда же…

Без происшествий добравшись до места, тяжко вздыхающий Вахрамеев выбрался из автомобиля и одернул форменный китель.

– Сходить с вами? – предложил курсант.

– Без сопливых разберемся, – отказался старый служака. – Разве тебя можно порядочным людям показывать? Форма толком не глажена, ботинки не чищены, разгильдяй, да и только. Сиди тут, «опель» охраняй. Авось, несильно опозоримся.

– Я чистил, – возразил для порядка Коля, но Вахрамеев не стал его слушать.

Жизнь цесаревича в последние несколько дней совершенно переменилась. Скованный еще совсем недавно тысячей условностей и запретов, он вдруг получил, хоть и довольно относительную, но свободу. А какие люди его окружали? Иной раз казалось, что им вообще нет дела до статуса их нового товарища. Таня, такая скромная и приветливая в обычной жизни, во всем, что касалось авиации и службы, становилась бескомпромиссно требовательным, жестким наставником и инструктором.

Виктор, напротив, оказался изрядным разгильдяем, но при этом хорошим другом. А дядька Игнат – это вообще было нечто. В этом упрямо не желающем стареть балагуре и весельчаке причудливо сочетались свойственная большинству армейских бурбонов грубость с невероятной находчивостью. И еще весьма своеобразное чувство юмора. Впрочем, последнее было свойственно всем членам экипажа «Ночной птицы», включая обычно молчаливого и отстраненного артефактора-бортинженера со странным для японца именем Ибрагим.

Горелин Олег Петрович оказался очень юным, с ярким румянцем и едва намеченным темным пушком над верхней губой. Впрочем, мундир на нем сидел отлично и пошит был явно умелой рукой и из отменной ткани.

– Что-то вы, ваше благородие, молоды больно для присяжного… – не без сомнения рубанул правду-матку Вахрамеев. – Давно ли в законники вышли?

– Э, да, я студент пятого курса, прохожу практику. Адвокатов не хватает, вот меня и послали по этому делу работать… Опыта набираться…

– Еще один стажер… Дело – табак… – не сдержался Игнат. – Ну ништо. Если встанет нужда, Семену Наумовичу позвоню, чай, не откажет в помощи… Ну, пошли, что ли, студент…

Дело, по которому присяжный поверенный вызвал Вахрамеева, оказалось довольно неожиданным. Купцы, которых якобы избили и ограбили его бывшие сослуживцы, вели различную мелкую торговлю по окраинам столицы. Кроме того, не брезговали давать деньги в рост. Нельзя сказать, чтобы Кац и Мациевич считались столпами общества и благонамеренными горожанами, но все же особенных претензий к ним не имелось.

Что касается Шишкина и Белова, то они после выхода в отставку открыли небольшую мастерскую. Ремонтировали все от автомобилей до зингеровских швейных машинок. Жили тихо, если и выпивали, то умеренно. В буйстве до сего момента замечены не были. И вроде бы никаких дел с обиженными купцами до сих пор не вели…

– Какого ж вы черта в драку полезли? – без обиняков спросил их бывший командир.

Шишкин, как обычно, предпочел отмолчаться, а более словоохотливый Белов вздохнул и начал свое печальное повествование.

– Тут такое дело, Игнат Тимофеевич. Ты Лешку Привозова помнишь?

– Это которого по ранению списали?

– Ага. Его.

– И чего с ним?

– Помер.

– Царство небесное! – перекрестился Вахрамеев, после чего продолжил допрос: – А дальше чего?

– А ничего! Он, когда болел, Настька – женка евонная – деньги на лечение у этих живоглотов взяла. Понятное дело, в рост. Мол, мужик выздоровеет, так и отработает.

– А он взял да и преставился!

– То-то и оно. Ну вот, только Лешку похоронили, жиды эти тут как тут. Мол, плати. Она в слезы, не пускайте по миру, да где там…

– Господа, – вмешался молодой адвокат, – попросил бы вас на будущее не употреблять такого слова! Если либеральные журналисты ославят вас черносотенцами, это может до крайности осложнить течение дела. Так что лучше по фамилии. Или в самом крайнем случае – «евреи».