Леонардо да Винчи - Софи Шово

На протяжении нескольких лет он трудился здесь, не жалея сил, выкладывался во всей полноте своего таланта. Теперь работа закончена. Отныне со всего света будут стекаться художники, чтобы копировать его «Тайную вечерю». Им следует поторопиться, поскольку в их распоряжении будет не так много времени. Образ Иуды, лицо Христа, над которыми Леонардо так долго трудился, тщательно выписывая мельчайшие детали, постепенно будут исчезать, непоправимо портиться. С одного взгляда он понял это, прозрел будущее своего творения и, не оборачиваясь, ушел прочь. Да, он умывает руки.

При французской оккупации жизнь Леонардо не только не стала хуже, но даже, быть может, улучшилась. Во всяком случае, не возникало ни малейших помех для его работы. Именно по этой причине он и не покидает пока Милан. Ничто не принуждает его к этому.

На праздниках, которые устраивают французы в Милане, блистает Чезаре Борджа. Он, несомненно, превосходит всех красотой. Леонардо, тогда впервые увидавший его, уже никогда его не забудет.

Однако постепенно ситуация в Милане становилась все менее и менее стабильной. Король внезапно решил возвратиться во Францию. Робер д'Обиньи и Чезаре Борджа, вдвоем командовавшие французскими войсками, должны были двинуться на Феррару. В Милане остался Тривюльс,[29] который должен был управлять Ломбардией от имени Людовика XII. Очень быстро миланцы возненавидели этого одиозного, высокомерного и продажного наместника. Они невзлюбили его столь же сильно, как когда-то на протяжении двадцати лет любили Лодовико Моро, прежде чем в один прекрасный день избавиться от него. Действия Тривюльса заставили миланцев с ностальгией вспоминать времена Сфорца. Когда король Франции, вынужденный подчиниться политической конъюнктуре, покидал Милан, страсти в городе уже накалились до такой степени, что Леонардо и Лука Пачоли сочли за благо убраться из этих мест. Браманте к тому времени уже убрался… Это послужило для них сигналом. Другим сигналом явилась конфискация виноградника Леонардо.

Ходили слухи о скором возвращении Лодовико Моро, который был полон решимости покарать всех, кто в его отсутствие сотрудничал с врагом. Леонардо был из числа их, и ему нельзя было терять ни минуты. Он знал это. Собираясь в путь, он отобрал несколько книг, закрыл счета, продал то, что не мог взять с собой, сшил себе великолепное дорожное платье и приготовил сундуки, причем некоторые он собирался оставить на хранение в Винчи, прежде чем двинуться в Рим. В Рим? А может быть, в Мантую или Венецию? Однако нет времени на раздумья. Лодовико Моро приближается, и Леонардо спешит с отъездом.

Единственное, что по-настоящему печалит его, так это вынужденная необходимость бросить гипсовую модель «Большого коня» — по всей вероятности, уже навсегда, — а вместе с ней оставить и надежду на то, чтобы когда-нибудь отлить эту статую в бронзе.

Учитывая сложившуюся политическую ситуацию, он решает отправиться к наиболее сильным союзникам французов — в Венецию. С ним едут Салаи, Зороастро, Джованни Антонио Больтраффио и Лука Пачоли, который в свое время долго преподавал в Венеции и постоянно поддерживал связи с тамошними купцами и евреями. Кто еще, кроме Пачоли, мог посоветовать Леонардо отправиться в Венецию? В то время, как вся Италия была охвачена пламенем войны, только Венеция могла обеспечить беглецам безопасное существование. И вот в свои без малого пятьдесят лет Леонардо холодным декабрьским днем вновь отправляется в путь…

Часть третья

1499–1506

По пути они остановились в Мантуе. Правительница города Изабелла д'Эсте уже давно настаивала на том, чтобы Леонардо написал ее портрет. Эта грозная свояченица Лодовико Моро многие годы докучала Леонардо своими приглашениями поселиться у нее. Но в Мантуе, этом крошечном городе-государстве, уже царил Мантенья. Слишком мало места, чтобы могли развернуться два больших художника. Леонардо делает на бумаге набросок портрета Изабеллы, грифелем, угольным карандашом и пастелью, — знаменитый портрет, на котором правительница Мантуи изображена наиболее реалистично.

В Мантуе Леонардо встретил двух своих давних приятельниц, бывших метресс Лодовико Моро, в свое время послуживших моделями для его знаменитых картин «Дама с горностаем» и «Прекрасная Ферроньера». По сравнению с изображениями на портретах они выглядят бабушками — обе постарели и растолстели. Предусмотрительная Изабелла не зря приютила их у себя, точно так же как и возможных претендентов на миланский престол — двоих детей своей покойной сестры Беатриче. Заодно под предлогом гостеприимства, по-королевски щедрого, но строгого, она решила держать под присмотром еще двух женщин, каждая из которых имела по сыну от Лодовико Моро. На тот случай, если им взбредет в голову объявить своих детей наследниками герцога Миланского…

В Мантуе находился и давний приятель Леонардо — Аталанто, служивший придворным музыкантом. Там же оказался и поэт Бальтассар Кастильоне, горячий поклонник Леонардо, в известном смысле его духовный брат, в своих поэмах прославлявший его как величайшего на свете художника. Словом, Мантуя оказала Леонардо наилучший прием. Однако от Изабеллы д'Эсте, этой женщины-тирана, ужасно властной, настоящей людоедки, он был не в восторге. На его взгляд, она слишком любила командовать и руководить — всем и вся, считая работавших у нее художников разновидностью слуг. Она мечтала о том, чтобы вызывать восхищение собственной персоной, а для этого все средства были хороши. Она была самым настоящим виртуозом самовосхваления. Ей непременно надо было иметь у себя и только для себя всё самое лучшее, что только есть на свете, а для полноты счастья — чтобы все знали об этом. Леонардо должен был пополнить собою ее коллекцию раритетов. Однако сам он не имел ни малейшего желания делать этого: быстренько закончив набросок портрета Изабеллы, дабы скорее отделаться от нее, он пообещал перенести этот картон на панно и готовый портрет прислать ей, после чего, не долго думая, удрал. Его не слишком-то тянуло к женщинам, особенно к таким, которые норовили помыкать им.

Остался лишь ее незавершенный портрет, один из редких раскрашенных картонов Леонардо, дошедших до нас в первозданном виде. О нем говорят как о шедевре. «Этот рисунок является первым, в котором техника сфумато была наиболее полно реализована: масса курчавых волос отбрасывает густую тень на лицо, слабые отблески света создают полутень, смягчая цвет лица, грациозно озаренного легкой улыбкой», — пишет Вентури в своей «Истории искусства».[30]