Крестоносцы на Востоке - Михаил Заборов

Главными претендентами на Антиохию были Боэмунд Тарентский и Раймунд Тулузский. Рыцари первого занимали городскую цитадель и б'ольшую часть города, второго — дворец Яги-Сиана и башню близ ворот, у моста через Оронт. В антиохийском храме св. Петра шли бесконечные совещания главарей крестоносцев: они до хрипоты спорили о справедливом решении наиболее существенной для них в данный момент проблемы — о передаче власти над Антиохией. Каждый из соперников с пеной у рта доказывал, сколь значительный вклад он внес в завоевание города и, следовательно, каковы именно его преимущественные права на обладание им. Боэмунда поддерживали норманнские и северофранцузские рыцари, графа Сен-Жилля — провансальцы. "Нарбоннцы, овернцы, гасконцы — все это племя, — пишет Рауль Каэнский, — примыкало к провансальцам; к апулийцам же [т. е. к норманнам. — М. З.] тяготела в заговорах вся остальная Галлия".

Большинство сеньоров не собирались разделять точку зрения Раймунда Тулузского, с непостижимым упрямством твердившего, что Антиохию следует отдать — в соответствии с вассальными обязательствами — византийскому императору. Ведь еще недавно он сам, граф Сен-Жилль, наотрез отказывался принести оммаж Алексею I Теперь же Раймунд IV явно предпочитал номинальное верховенство Византии реальному переходу города к Боэмунду Тарентскому.

Позиция графа Тулузского представлялась Готфриду Бульонскому, Роберту Фландрскому, Роберту Нормандскому и прочим видным сеньорам и епископам тем более неприемлемой, что к этому времени стало очевидным: от Византии нечего ожидать сколько-нибудь эффективной помощи. Действительно, когда для выяснения намерений Алексея Комнина к нему направили Гуго Вермандуа (это было еще в июле 1098 г.), пожелавшего вообще вернуться во Францию, он застал императора в Константинополе. Тот и не помышлял о поддержке крестоносцев. Пока они дрались в Сирии, хитроумный василевс, воспользовавшись трудным положением сельджуков, отвоевал у них и вернул империи Измир, Эфес и некоторые другие города и районы как на западе, так и во внутренних областях Малой Азии. Он вообще считал теперь перспективы Крестового похода безнадежными: беглецы, покинувшие Антиохию во время ее осады Кербогой, в первую очередь граф Этьен Блуаский, один за другим приносили Алексею I дурные известия, когда последний находился со своим войском в глубине Малой Азии — у Филомелия. Спасти крестоносцев уже нельзя! Тот самый рыцарь, Пьер Ольпский, который в свое время домогался Команы и получил ее, сообщил императору, что если греки отправятся к Антиохии, то, еще не достигнув ее, подвергнутся нападению другой сельджукской армии, выступившей с целью уничтожения крестоносцев. Собственные советники тоже почти в один голос рекомендовали василевсу уходить прочь — и его войска двинулись на север, к столице империи. Интересы Византии — вот что надо было соблюсти в первую голову! Все связи с рыцарями, по существу, прекратились.

Византийский император допустил в данном случае политический просчет: бросив крестоносцев на произвол судьбы, он еще больше подорвал их и без того непрочное доверие к себе. Кроме того, отказ императора от помощи крестоносцам повысил шансы Боэмунда в распре с Сен-Жиллем: предводители по большей части встали на сторону князя Тарентского. После долгих пререканий в совете князей 5 ноября 1098 г. — по словам провансальского хрониста, дело чуть не дошло там до рукопашной — решено было отдать Антиохию Боэмунду. Впрочем, Раймунд, даже будучи тяжелобольным, продолжал упрямо удерживать в городе занятые им позиции. За его непомерную жадность, признается духовник графа, все возненавидели Сен-Жилля! Как бы то ни было, но три четверти Антиохии фактически находились под контролем норманнского соперника. И хотя Боэмунд торжественно поклялся — этого потребовал граф Тулузский, — что примет участие в походе до самого Иерусалима, многим было ясно, что его цель уже достигнута в Сирии.

Так в конце 1098 г. было основано второе крупное владение крестоносцев на Востоке — княжество Антиохийское.

Впрочем, остальные вожди тоже не торопились двигаться дальше: они целиком предались захватам и грабежам в соседних с Антиохией районах. Пример Бодуэна Эдесского и Боэмунда Антиохийского подействовал заразительно. Казалось, рыцари вовсе забыли про Святую землю. Чем дальше, тем явственнее обнаруживался захватнический характер Крестового похода. Все чаще между завоевателями вспыхивали раздоры. "Всякое место, которое отдавал нам Бог, — пишет хронист, — вызывало спор".

Враждовали друг с другом и главные предводители, и простые рыцари, "так что мало было людей, — отмечает Раймунд Ажильский, — которые не ссорились бы со своими соратниками или слугами из-за добычи либо из-за наворованного". Каждый стремился опередить остальных в захвате сирийских селений, крепостей, городов; львиная доля добычи доставалась сильнейшим. Ссоры происходили не только из-за сравнительно обширных территорий — они порождались порой желанием закрепить за собой отдельный район какого-нибудь города, его наиболее выгодно расположенные укрепления, башни, ворота, мосты.

Жестокая распря разделила войско в сирийской крепости Мааррате-ан-Нумане (Марра, юго-восточнее Антиохии), куда двинулись в конце ноября отряды провансальцев графа Тулузского. Боэмунд не хотел уступать сопернику эту важную крепость и поспешил вслед за ним. Осада крепости продолжалась две недели. Город был взят почти одновременно — с разных сторон — норманнами и провансальцами (11 декабря 1098 г.). Его беспощадно разграбили, а население уничтожили. Рыцарь из боэмундова окружения передает: "Где бы франки ни обнаруживали кого-нибудь из сарацин, будь то мужчина или женщина, — убивали". Особым жестокосердием, жадностью и вероломством отличился в Мааррате-ан-Нумане Боэмунд. По занятии города он распорядился через переводчиков, чтобы жители "вместе со своими женами, детьми и прочим достоянием собрались в одном дворце, что находится повыше ворот, самолично пообещав спасти их от смертной участи". Когда же они собрались там, князь "схватил их и отобрал у них все, что имели, именно золото, серебро и различные драгоценности… Одних он приказал умертвить, других же — увести для продажи в Антиохию". Такую же жестокость выказал и его соперник Сен-Жилль. Провансальцы даже превзошли норманнов по части разграбления города: жителей, спрятавшихся в погребах, решили выкурить оттуда огнем и дымом. Хронист Раймунд Ажильский сокрушается по поводу того, что при этом "нашли немного добычи".

Все горожане были перебиты: "Их скидывали со стен города, за стены". Арабский историк Ибн аль-Каланиси рассказывает, что франки "грабили все, что им удавалось найти, и требовали у людей невозможного".

К этому времени граф Тулузский попытался взять в свои руки командование всем воинством. В качестве мзды граф предложил крупные суммы денег другим предводителям: Готфрида Бульонского он рассчитывал купить за 10 тыс. солидов, Роберта Фландрского — за 6 тыс., Танкреда — за 5 тыс. солидов и двух коней, прочих вождей — "в зависимости от того, кто они были". Князья, за исключением Танкреда, отклонили эти предложения.

Вскоре после взятия Мааррата-ан-Нумана, в котором захватчики оставались более месяца, между норманнами и рыцарями из Южной Франции вновь вспыхнули раздоры. По мнению провансальского хрониста, они начались из-за того, что рыцари Боэмунда, не так уж яростно бившиеся в сражении, овладели, однако, большей частью башен, домов и пленников.

Эти факты, как и многие другие, известные от очевидцев, ясно свидетельствуют: в западном феодальном войске отсутствовало сколько-нибудь прочное единение, которым так похваляются латинские хронисты, рассказывающие о событиях Крестового похода. Тем меньше приходится говорить о единении, якобы продиктованном религиозными целями предприятия, о "единении в вере Христовой". Сплоченность захватчиков и грабителей была крайне хрупкой и легко уступала место грызне, когда низменные, корыстные интересы предводителей крестоносных банд приходили в столкновение друг с другом. Уже в Сирии зыбкость пресловутого "единства Запада" в Крестовом походе проявилась вполне отчетливо. Она сказывалась не только в постоянных конфликтах между сеньорами, теми или иными отрядами рыцарства: в войске начали обнаруживаться, а вскоре раскрылись во всей полноте противоречия и другого рода — между крестьянской беднотой и феодалами.

2.11. Социальные противоречия в воинстве Креста

Католические хронисты старательно расписывают братские отношения, будто бы соединявшие всех крестоносцев, независимо от их социальной принадлежности, в монолитный корпус борцов христовых.

Панегиристы рисуют трогательные картины исчезновения социальных различий ввиду общей религиозной цели — освобождения Гроба Господня. Достойно изумления, писал Гвиберт Ножанский, что в огромном ополчении выходцев из разных стран "малый и великий в равной степени соглашались нести одно и то же ярмо под властью Господа Бога, так что серв не почитал господина за такового, а господин не был связан с сервом никакими иными узами, кроме как узами братства". Если судить по описаниям Фульхерия Шартрского, крестоносцы разного социального статуса были бескорыстны, взаимно благожелательны, всегда готовы помочь друг другу: "Если кто-нибудь терял свою вещь, тот, кто ее находил, заботливо хранил у себя много дней, пока по расспросам не отыскивал потерявшего и не возвращал ему находку".