Барометр падает - Василий Павлович Щепетнёв

— Это правильно, — согласилась Надежда. — Порядок нужен. Без порядка народ меры не знает, балует, порядок — всему голова.

— Вот-вот. Там, где порядок, там и сон сладок, — подтвердила Ольга.

— Вы устали?

— Есть такое, — сказали мы трое хором.

Нодирбек прибавил скорости. Иметь резиденцию за городом хорошо, но всё же утомительно. Сколько времени уходит на дорогу… А сколько времени уходит на дорогу у жителя Москвы? Парижа? Нью-Йорка? К тому же все больше и больше людей предпочитают жить в пригороде. Хорошо хоть, что в нашей стране автомобилей мало. С другой стороны, дорог тоже мало, и потому по числу аварий мы не уступаем той же Америке. А то и превосходим! Но на этой дороге, дороге, ведущей к Дому Дехканина, кто попало не ездит.

Впереди — милицейские «Жигули», и два милиционера. Я невольно напрягся. Что они тут делают?

Нодирбек замедлил ход.

— Это наши, — сказал он, успокаивая.

Милиционеры же, узнав машину, только отдали честь.

Наши, это хорошо. Но если есть наши, есть, наверное, и чужие.

Глава 12

3 сентября 1979 года, понедельник

Полёт нормальный!

— Как прекрасен мой Узбекистан! — сказал Шараф-ака.

Я посмотрел в иллюминатор. Чудная картина! Да и сознание, что это — наша, советская земля, целиком, от края до края, радует и переполняет гордостью.

Самолет опять не из новейших, «Ил-14». Ровесник «Волги», той, что с оленем. Летит и медленно, и невысоко. Но зато внутри — сказка Шахерезады. Удобные кресла, обивка «люкс», не хуже, чем в американском «Лире». На переборке — портрет Ленина, выполненный «из ценных пород дерева». Похож на узбека, да. Не очень сильно, но похож.

Ленин — это хорошо. Менять не нужно. Самолет-то при Хрущеве сделан. Потом был Брежнев, Андропов, теперь вот Суслов. Хотя по конституции возглавляет страну Гришин. И даже некрологи первым подписывает с недавних пор. Гришин, Косыгин, Суслов, Черненко. По алфавиту? Затем идут Романов и Стельбов, а уж потом, кучненько, Алиев, Воротников и другие.

Нам просторно — в салоне нас четверо. Шараф Рашидович и мы: я, Лиса и Пантера. В самолете есть и второй салон, или полусалон, на восьмерых, там летят сопровождающие лица, включая Нодирбека. Второй салон поскромнее нашего, но неплох. А ещё есть грузовой отсек, набитый ящиками с фруктами, дарами солнечного Узбекистана. Шараф-ака в подарок московским друзьям везет, шепнул мне Нодирбек. Друзей у Рашидова много, но друзей много не бывает.

— Это наш самолет, сделанный в Узбекистане, — с гордостью рассказывал Рашидов. — Конечно, сейчас мы создаем другие самолёты, огромные, скоростные, но этот, — Шараф Рашидович похлопал по подлокотнику кресла, — ещё послужит.

И он закрыл шторку на иллюминаторе, откинулся в кресле, задремал.

Мы тоже закрыли шторки. Действительно, солнце яркое, южное. А время раннее, шесть часов по часам Ташкента.

Здесь, в салоне, куда тише, чем в тех самолетах, на которых мы летели в Ташкент. То ли звукоизоляция тому причина, то ли общая конструкция самолета. Он и в самом деле удобен: неприхотлив, садится на грунтовые аэродромы, а что медлителен, так оно и к лучшему: есть время подумать.

Андрей Николаевич не прилетел. Никто не прилетел. Сообщили, что завтра, то есть во вторник, открывается внеочередная сессия Верховного Совета СССР. Не всем сообщили, а только причастным. Шарафу Рашидовичу. А он уже нам сказал, мол, собирайтесь, полетим все вместе с утречка в Москву. Так и сказал «с утречка», показав знание русского народного. А почему бы ему и не знать? Он под Москвой, ещё младшим лейтенантом, был ранен, долго лечился в госпиталях, и каких слов и выражений набрался, можно только догадываться.

Но — восточный человек. С экипажем здоровался уважительно, а стюардессе ещё поклонился. Не в пояс, нет, но заметно. И спросил, как учеба. Стюардесса учится на заочном, будет искусствоведом, пояснил нам потом.

Тонкое дело восток, тонкое, думал я, погружаясь в сон. Кресла удобные, с подставкой для ног, можно поднять их повыше, ноги, чтобы не затекали. Полет-то долгий. Если не спать.

Снилась мне неразбериха. То я возвращался в актовый зал ташкентского университета, где читал перед студентами Коран. Наизусть и, разумеется, по-арабски. То гулял под ночным небом Самарканда вместе с Мирзо Улугбеком, рассуждая о жизни на других планетах. А то отстреливался, стоя у «Волги» с оленем, отстреливался от гулей, местной нечистой силы, мерзкой на вид и на слух, зная точно, что нужно тратить не более одной пули. Первая пуля убивает, вторая — воскрешает, такие тут правила и обычаи.

И вот когда половина магазина опустела, «Волга» вдруг срывается с места, набирает ход, и исчезает в ночи. Одни лишь красные огоньки — то ли «Волги», то ли глаза очередного гуля. А я пытаюсь вспомнить, кто там, в машине, за рулем. Ольга? Надежда? Нодирбек? Андрей Николаевич?

Выбирай поскорей, не задерживай добрых и честных людей.

Но здесь я проснулся.

Вовремя — самолет шел на посадку. Актюбинск, промежуточный пункт.

Города мы, конечно, не увидели. Отдохнули в депутатском зале аэропорта, можно было перекусить.

От перекуса мы отказались. Да, самолет проверен временем, да, экипаж опытный, заслуженный, но впереди ещё почти полторы тысячи километров, болтанки не избежать. Нет уж. Потерпим. Прилетим, тогда и устроим пир на весь мир.

Я подумал об утраченной «Москве», подумал и взгрустнул. Но столица велика, найдется уголок, где усталые путники смогут отдохнуть.

Опять полёт. Спать больше не хотелось, последний сон оставил неприятный осадок, и я читал газету, купленную в аэропорту. «Правду», других газет в понедельник нет.

Прочитал вдоль. Прочитал поперёк. Все хорошо, всё прекрасно. Всё лучшее — детям. Посылки с фруктами не доходят до адресата, или доходят со сгнившим содержимым. Писатель Проханов написал очерк о работе на советском элеваторе. «Руки у машиниста в рубцах и зазубринах, оставленных двадцатью урожаями». Крепко завернул, ничего не скажешь.

Писатель Иванов разбирал опубликованные в последнее время детективы. Перевод Эллери Куина, опубликованный в «Молодой Гвардии», ему решительно не понравился: хитроумная головоломка, и больше ничего, пустая развлекаловка. Истоки преступления не вскрыты, пороки капиталистического мира не обозначены. Зачем переводили этого Эллери Квина, зачем? Ведь за рубежом есть писатели, которые показывают гнойники общества потребления во всей присущей им неприглядности, таких авторов и нужно переводить!

Зато авторы советские пишут пусть не столь бойко, зато показывают важность работы органов прокуратуры и милиции. В детективе главное не стрельба с погонями, в детективе главное нравственное