Искатель. 1979. Выпуск №3 - Сергей Наумов

— Материала для помоста в избыток, — заключил коротко. — Ну что ж, начнем рубить. Переволока не выйдет, так Ватранг страху наберется — может, и глупость какую сотворит. А тогда мы снова хитрость измыслим — так дело и сдвинется… — Петр оживленно посмотрел на офицеров, горделивый, радостный и уставший.

На опушку высыпали матросы, солдаты. Прапорщики, вышагивая, стали разбивать вырубку на полосы.

Вскоре тонким серебряным звоном запели пилы, дробно и густо застучали топоры. В нескольких местах дрогнула земля — со стоном и гулом повалились сосны спелого корабельного бора. В воздухе поплыл терпкий смолистый дух, хмельной запах рубленого дерева.

Никола и Антон, вызванивая длинной пилой, стояли на коленях у толстенной, в два обхвата, сосны. Притомившись, оба встали передохнуть.

Никола, задрав войлочную бороду, оглядывал дерево скупым хозяйским глазом.

— Ну и высотища, едрена корень, — в самое небо уперлась! — Он обошел сосну. — А куды станет падать — и не понять.

Среди лесного зверья и птицы начался переполох. По кронам в разные стороны скакали белки-огневки, тревожно свистели перепархивающие стайки желтогрудых синиц. Красной тенью метнулась в чащу лисица.

Антон проводил взглядом стрекочущих сорок. Разбойно свистнул и несколько раз бросил шишкой в глазастого филина, взлетевшего невысоко на сук.

Никола сладко улыбнулся в бороду.

— Во лешего-то спугнули! Ночью проклятый гудонит — страсть одна!

Солдаты, поснимав кафтаны, махали топорами. Блестели потные спины. От поваленных стволов со звоном летели сучья.

Прикорнув час-полтора в адмиральском шатре, Петр уже размашисто шагал по лесосеке — посвежевший, розовый от сна, с поблескивающим взглядом.

— А кто из вас, ребята, — приблизился царь, — сани умеет мастерить?

— Сани? — вскинулся Никола. — Да у нас вся округа — санники. Ентим и промышляем. А пошто сани средь лета, великий государь? — топор вогнал в свежий пахучий пень. Глядел смирно.

— Галеры на них поставим да и потянем по настилу, — окинул его блестящими глазами Петр — мужика узнал.

Никола усомнился, заскреб сбитыми ногтями в затылке. Помаявшись, сказал:

— Ого! Тяжесть-то каковская, потянем ли без снегу? — И, ловя сердитый блеск Петровых глаз, заробел, поддался царе вой воле. — Потянем! Выдюжим! Эка невидаль!

Петр медленно одобрительно кивнул и, ощутив прилив сил, навалился плечом на подпиленное дерево. Выждал, когда оно с тяжким гулом легло вдоль просеки, кликнул Бакаева.

Тот любовался царем: спит где придется — да, почитай, совсем и не спит. Пьет натощак с матросами, что попало ест — и сноса нет. Двужильный! Крепок, ровно железо!

— Бригадир! Переволоку держать в строгом секрете! Посему всех жителей Тверминне переписать поименно и велеть никуда не отлучаться. Нарядить стражу. Ослушников казнить на месте.

Бакаев побежал искать переводчика.

С другой стороны вырубки острыми лезвиями блеснул огонь — поджигали лес. Ветер вихрями понес вверх искры. Густые дымы, отгоняя висевшие над людьми комариные столбы, потекли к морю.

Петр пытливым взглядом посмотрел на семенивших за Бакаевым Розенкранца и финна, презрительно поморщился: черт возьми! — без паскудных иноземцев не обходится ни одно дело, даже самое пустое! После доноса о замыслах Алексея он перестал верить всем этим юрким прислужникам. Затем, хрустя валежником, пошел следом. Все трое обернулись на шаги и робко остановились.

— Пошто он так немощен и слаб? — еле заметно ухмыльнулся Петр, кивая на финна. — Заморыш, да и только. И одежда — рванье! Лапти не чисто сплетены. Смотреть тошно.

Царь играл глазами — во взгляде не то веселье, не то бешенство. Датчанин презрительно кивнул в сторону финна.

— Лучше не умеют плести, ваше величество, обленились, завшивели. Кнут здесь, видать, только понаслышке знают.

— Бригадир! — Петр смотрел мимо Розенкранца, словно не слыша его ответ. — Повелеть обучить здешних чухонцев плетению добротных русских лаптей!

Царь осмотрелся из-под руки на валку леса, молча зашагал назад, с храпом сминая тонкую поросль. Бакаев проводил его взглядом, скосил глаза на Розенкранца.

— А где здесь лыка надрать на лапти? Спроси финна — липа тут есть?

— Есть, я сам видел, — заторопился датчанин. — Могу лыко устроить с помощью солдат.

— Ладно, займись, — медленно решился Бакаев, — только без бомбардирады — чтоб тихо все было!

Объяснив финну повеление царя, Розенкранц заспешил к солдатам. Сминая голубоватую от росы траву и продираясь сквозь смоляно пахнущие ели, Бакаев и финн пошли к деревне.

Розенкранц лихорадочно заметался от одной страшной мысли к другой. Потел, бледнел, — путь к тому, что внезапно осенило, нащупывал опасливо, как в топком месте. Петр ходит без опаски. Подстеречь, выстрелить из кустов… Под ногами датчанина грузно проседала болотная тропа, выступала бурая вода. Уверенность пропадала… Он задержался у сосны, злобно поглядывая на следы, оставленные царем. Собираясь с новыми думами, отколупывал дрожащими пальцами липкие сосульки смолы. Облегченно вздохнул — решился — и надолго засмотрелся уже в другую сторону, в сторону моря, словно прикидывая путь через болотные кочки, заросшие мхом и багульником. Где-то там, за непролазным древесным подростом, по слитному гулу прибоя угадывался залив…

…Густая вечерняя роса уже клонила травы. Осторожно ступая по лесной прели, Розенкранц вороватыми кругами заходил вокруг матросов, взблескивавших топорами. Зорко вглядывался, что-то прикидывая и выбирая, шевелил сухими губами.

Пожилой солдат, мастеривший здоровенные сани, показался чем-то недовольным и злым — двигал густыми с проседью бровями, глухо ругался. Мушкет солдата был прислонен у толстого дерева, шагах в десяти от саней…

Розенкранц, обойдя подвижное кружевное пятно света, стал пробираться к дереву, надеясь незаметно достать мушкет из-за ствола. Когда он был уже почти у цели, под ногой треснула сухая ветка. Солдат повернулся, и Розенкранцу ничего не оставалось, как выйти из-за дерева.

— Что, брат, тяжело? — спросил участливо.

Никола, отдуваясь, выпрямился, метнул острый взгляд из-под бровей.

— Тяжко! — толчками перевел он дух. — На последних силах…

— Вижу, надрываешься! — датчанин затаил под опущенными веками волчий блеск.

— Не я один, сударь. Вся как есть Расея вконец умучилась войной.

Иноземец махнул рукой — по лицу зыбью протекла растерянность. — Ладно, пойду я лыко драть.

— Лыко! Какое такое лыко? — солдат криво улыбнулся. — А на что оно надобно тебе?