Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722-1735) - Игорь Курукин

В противовес обещавшему английские субсидии на войну с Россией Стэниану и предложению украинского гетмана-эмигранта Филиппа Орлика поднять украинских казаков, свою роль сыграл де Бонак: он терпеливо разъяснял туркам, что статьи договора им не угрожают и не содержат упоминания о провинциях, куда вошли турецкие войска. Неплюев также не терял времени — в марте Коллегия иностранных дел затребовала от Сената «на некоторые секретные дачи» в Стамбуле 7200 червонных и «мягкую рухлядь» — соболей и горностаев, а в июле Петр распорядился выслать к Неплюеву дополнительно «четыре меха соболей пластинчатых» по тысяче рублей каждый{273}.

Кроме того, осенью того же года войска Ибрагим-паши вели неудачные бои под Гянджой с отрядами местных жителей, армянских ополченцев и грузин под командованием царя Константина. «Вашему превосходительству доносим, что повелитель турской своим злым умышлением мирные договоры ныне нарушил и учинил на страну нашу воинское нападение, в провинции Иреванской разорил христианскую церковь Святые Троицы и пресек христианскую веру, а из наших мечетей зделал конюшни. И после того прислал семьдесят тысяч войска с пашами, с артиллериею, и с пушками, и с бомбами для взятия города Гянджи. И мы имели с ними жестокий бой осемнадцать дней, и многих из них погибли великих пашей, и шествием его императорского величества оное войско весьма разбили… турецкий повелитель готовятца паки на нас для отмщения победы нашей, и мы надеемся в том на его императорское величество, что его величество всегда государю нашему чинит вспомощение…» — писали гянджинцы бакинскому коменданту князю И.Ф. Барятинскому, у которого они просили прислать им, как российским подданным, войск «на оборону провинции Генджинской»{274}.

Не удалось турецким властям и сплотить против русских Дагестан. Хаджи Дауд не мог выполнить поставленную перед ним задачу — захватить «принадлежащие к Ширвану ближние персидские провинции» и тем более «выгнать российский гарнизон из Дербента и всяких тамошних краев». Султанский указ о передаче под его власть богатого Ширвана имел обратный результат: местные владетели не признали нового правителя и на встрече в урочище Худат договорились, чтобы «быть Шемахе и Баке городу за шамхалом, да Мюскер, Шабран за Даудом, де Кубе и Калхан за усмеем, а городу Дербени за майсумом». Выгнать из Шемахи Дауд-бека, которого поддерживал турецкий отряд, они не могли, но и турки не располагали на Кавказе надежными союзниками: Сурхай-хан казикумухский не смог учинить «конфузий» ни над шамхалом, ни над русскими гарнизонами, а весной-осенью 1723 года владетели Аксая, Эндери, Эрпели, Кайтага, Табасарана и кабардинский князь Арслан-бек Кайтукин в знак верности отдали российской администрации заложников-аманатов. Сам Сурхай в июле того же года обратился в Коллегию иностранных дел с заверениями, что «дружба и пароль, которой я вам дал, и ныне оное содерживается, и кто вам недруг, и мне недруг, а кто вам друг, тот и мне также друг»{275}.

Предложение осталось без ответа. Зато прибывший в Москву с «разными прошениями» осенью того же года представитель лояльного Дербента Мухаммед Юсуф-бек встретил теплый прием. Сам Петр 121 октября рассмотрел просьбы наиба и повелел выдавать жалованье ему (тысячу рублей), его подчиненным командирам, в том числе и Юсуф-беку (150 рублей), а также шестистам их воинам (по пять рублей и по пять четвертей хлеба на человека). Дербентские торговцы в Астрахани должны были платить пошлины в том же размере, что и русские купцы. После торжественного «отпуска« посланника ждал еще подарок в пять тысяч рублей, а Аврамову царь приказал выдать 3500 рублей, которые Юсуф-бек «занял» у него по пути и едва ли вернул в казну. Только претензия Имам Кули-бека на получение якобы недоданного ему персидскими властями жалованья из бакинских доходов в размере 9980 рублей была оставлена без внимания{276}.

Надо полагать, что все эти обстоятельства повлияли на поворот позиции турок. Уже 17 января 1724 года визирь предложил заключить франко-русско-турецкий союз, а затем — новый и более реалистичный вариант разграничения в Иране: русские получали бы территорию до слияния Аракса и Куры. Французский посол умело играл роль посредника и удостоился шутливой похвалы визиря за то, что действует, как мудрый турецкий судья при разделе спорного наследства, но, к сожалению, лишен полагающегося в таком случае десятипроцентного вознаграждения. Племянник де Бонака, Д'Аллион, отвез новые предложения турок в Россию. Петр I поручил своему резиденту оставить Тебриз за шахом Тахмаспом и только в крайнем случае был готов его уступить с условием, чтобы сохранить за Ираном Ардебиль, поскольку этот город отделял бы турецкие владения от русских в Гиляне. Царь допускал дискуссию о разделе территории Ширвана, но категорически отказывался обсуждать вопрос о принадлежности побережья и морского пути.

После возвращения гонца переговоры возобновились и проходили в изматывающих спорах, доходивших до угроз разрыва «негоции», о принадлежности Тебриза и Ардебиля, границах в Ширване и признании турками шаха. 12 июня 1724 года состоялся их последний раунд. Каждая из сторон составила свой текст трактата, который дипломаты «сводили» до полной «готовности… дабы отчаянным образом разменится». Многоопытный де Бонак сам чертил на карте линию границы. Неплюев же был разочарован его посреднической ролью (или, возможно, тем, что сам выглядел в глазах турок фигурой второстепенной), но и он вынужден был признать: «Больше того ныне без войны получить было нельзя»{277}.

Окончательный вариант договора состоял из введения, заключения и шести основных статей. Во вводной части обе стороны признавали, что вторжение афганского вождя Махмуда привело к свержению законной династии и «разорению Персии», а потому Турция и Россия ввели в Иран свои войска «для отобрания всех потребных… мест». Однако российские приобретения были зафиксированы договором с Тахмаспом, и турецкая сторона формально признала переход в российское владение Дербента, Баку, провинций Гилян, Мазандеран и Астрабад.

Первая из статей договора объявляла Ширван самостоятельным ханством в составе Османской империи и содержала сложную процедуру разграничения его территории с российскими владениями. Расстояние от Шемахи до Каспийского моря делилось по времени езды («прямою дорогою среднею ездою ехать») на три равные части, и по вычислении двух третей в сторону Шемахи надлежало поставить разграничительный знак. Другой знак ставился на пути от Дербента внутрь материка на 22-м часе езды. Эти знаки соединялись прямой линией, которая продолжалась до места слияния Аракса и Куры, которое становилось конечным пунктом раздела.

Согласно второй статье, турки не имели права укреплять Шемаху и вводить туда свои войска, за исключением «бунта» правителя или прочих «непорядков» — но с непременным уведомлением российской администрации и обязательством вывести их.

Третья статья определяла размеры и границы турецкой «порции», которая включала Тебриз и большую часть его провинции (отстоять его русским дипломатам не удалось), всю Ереванскую провинцию, Хамадан и Керманшах; Ардебиль оставался во владениях шаха и должен был служить «барьером», отделявшим российские приобретения от турецких. Но вся Грузия теперь принадлежала Турции.

Четвертая статья обязывала российского императора употребить «медиацию» (посредничество) для признания Тахмаспом состоявшегося раздела — «или волею, или с общего совместного принуждения». Если последний на уступку провинций не согласится, то Россия и Турция «по согласию» утверждают на иранском престоле какого-либо «законного государя» или, как предусматривала статья шестая, «наидостойнейшего из персиян», но не «узурпатора» Махмуда. Если же Тахмасп соглашается с данным договором — то, согласно его пятой статье, султан признает его законным и суверенным шахом и может участвовать в совместных действиях по изгнанию афганцев{278}.

Таким образом, после долгих и трудных переговоров, в которых немалую роль сыграло французское посредничество, соглашение было подписано. Константинопольский договор, в отличие от заключенного девятью месяцами ранее русско-иранского, стал не «виртуальным», а вполне реальным актом: обе стороны добились поставленных целей (пусть и не всех — но дипломатия и есть искусство возможного), и взаимная ратификация состоялась без каких-либо осложнений.

Договор, конечно, стал успехом русской дипломатии, поскольку Россия получила признание своих новообретенных владений на Каспии, почти превращавших это море в российское «озеро». Интересно, что договор не упоминал о лимитировании границы к северу от Дербента, что можно расценивать как фактическое признание прав России на эту часть Дагестана. Турция же на данном этапе отказалась от намерений покорить Персию и готова была признать ее суверенитет под скипетром слабого шаха Тахмаспа.