Русский Робинзон - Сибиряков Николай

— А вы-то как же?

— Обоим нам спать вблизи неприятеля нельзя. Часов через пять я разбужу тебя, и ты меня сменишь.

Сон одолевал Василия, и он не стал более спорить, растянулся на траве. Лисицын, часто упражнявшийся в опасной охоте на зверей, привык к осторожности и бодрствованию ночью. Преодолевая усталость, он сначала старался убить время, рассматривая лошадей, весело щипавших траву, потом записывал в дневник события дня вчерашнего и нынешние, наконец он стал бродить, обдумывая, как бы так подкрасться к неприятелю, чтобы не быть замеченными.

В это время взгляд его упал на холмистую местность по другую сторону ручья. Любопытство повело его туда, и скоро он очутился в овраге, когда-то бывшем руслом широкой реки. Пройдя несколько вперед по песчаному дну, он заметил под ногами что-то блестящее. Нагнулся и разглядел множество самородных золотых кусочков, вымытых из песка весенней водой. Лисицын было обрадовался и кинулся собирать кусочки, но через минуту бросил их и дал себе слово не сказывать никому из товарищей об открытии золота, которое, совершенно бесполезное в этой пустыне, могло только породить между его друзьями страсть к обогащению, всегда гибельную для человека.

Когда Лисицын возвратился к крепко спящему Василию, был уже третий час пополудни. Лисицыну самому крайне нужен был отдых, но ему жаль было будить Василия. Вдруг он заметил, что лошади перестали щипать траву и навострили уши. Недоумевая, что бы это значило, Сергей Петрович припал ухом к земле. Со стороны Архипелажного озера слышался гул, подобный топоту стремительно скачущих лошадей; шум этот быстро приближался. Лисицын разбудил Василия. Они вскочили на лошадей и, укрывшись за толстыми деревьями, стали ожидать событий. Едва товарищи заняли безопасное место, мимо них, подобно молнии, пронеслось стадо сайг, которые, перескочив через ручей, скрылись в лесистых холмах, где совсем недавно бродил Лисицын.

— Спасибо, Сергей Петрович, что разбудили меня вовремя, не то бока бы помяли проклятые. Ишь, мечутся, словно шальные. Уж не волки ли за ними гонятся?

— Сейчас увидим. Впрочем, я не думаю, что это волки. Прошло несколько минут, но никто не мчался по следам сайг.

— С чего ж бы им так шарахнуться?

— Если я не ошибаюсь, их испугали китайцы, приплывшие с Приюта к своему причалу.

— Выходит, китайцы не стали разыскивать наше стадо и идут к своим, на Алмазную реку. Теперь нам уж не удастся над ними потешиться.

— А может статься, что и удастся. Увидят пропажу орудий и запасов, найдут связанных часовых, а те для своего оправдания сочинят сказку о многочисленном неприятеле, вот и не решатся перед вечером отправиться в дорогу, будут утра ждать, выслав для разведок нескольких храбрецов, чтобы обезопасить себя от нечаянного нападения.

— Пусть их высылают, только это попусту.

— Конечно, никого они не найдут, кроме нас. Поэтому всего лучше нам убраться отсюда. Поблизости знаю я место, где мы можем спрятаться до ночи.

— Да вам бы соснуть хоть маленько; вы, чай, устали до смерти.

— Что ж делать, высплюсь на лошади. Едем!

Оба путника поехали шагом по тропинкам, известным лишь Лисицыну. В шесть вечера остановились верстах в трех от реки, в глубоком овраге. Лисицын заснул, а Василий взялся караулить, что исполнял не без греха, одолеваемый дремотой и по свойственной русскому человеку беспечности не сознавая опасности, которую не видел своими глазами.

Когда совершенно стемнело, товарищи отправились к реке пешком, оставя лошадей в овраге. При свете костров, разложенных на берегу китайцами, они увидали на реке стоящие на якоре две большие военные джонки, вооруженные медными пушками. Их форма, оснастка и паруса, во многом не сходные с европейской морской традицией, не лишены были своей оригинальной красоты. На палубах каждой сновали по нескольку матросов. На берегу лежали вещи, выгруженные с судов. Одна груда вещей, покрытая циновками, лежала совершенно отдельно, возле кустарника, соединявшегося с лесом.

— Я нашел средство отомстить китайцам, но без твоей помощи, Василий, ничего сделать не смогу.

— Я готов вам во всем помогать.

— Вон видишь, на берегу две лодки и бочонки с порохом. Можно потопить джонки. Это будет китайцам таким уроком, какого они никогда не забудут.

— Куда же денутся тогда китайцы, если им не на чем будет уплыть восвояси?

— У них на том берегу привязаны две большие лодки, да с озера принесут. Людям будет на чем уплыть. Вещи же оставят, а они нам пригодятся.

— Положим, все будет так, только мне больно не хочется убивать сонных людей. Прошлую ночь Господь едва не наказал меня за это…

— План мой заключается не в том, чтобы джонки взорвать, их надо потопить, для чего нужно разрушить подводную часть джонок небольшим количеством пороха. Люди непременно проснутся от взрыва и успеют спастись, а суда китайцев придут в совершенную негодность и останутся здесь со своими пушками. Хороша будет наша военная добыча!

Василий помог Лисицыну спустить по одному бочонку пороха в каждую лодочку. Смельчаки, никем не замеченные, подвезли свои мины под корму джонок, подвязали их к выступам резных украшений. Вставили в каждый бочонок по зажженному фитилю и возвратились на берег. Отошли подальше в лес и стали ждать.

Прошло много томительных минут, а порох не воспламенялся. Начал накрапывать частый дождичек. Лисицын, предположив, что фитили погасли, пошел было посмотреть, но едва он сделал несколько шагов, как местность осветилась — два взрыва прогремели почти одновременно.

Вскоре на берегу китайцы разложили костры, около которых собрались сушиться матросы с джонок. При свете этих огней Лисицын и Василий с восторгом увидели, что джонки, будучи, по-видимому, целы, погрузились так, что из воды видны были одни только мачты.

Счастливо окончив свое предприятие, герои наши хотели уже удалиться, но вдруг приметили у крайнего костра связанного человека, которого озлобленные китайцы осыпали пинками и ударами палок. Рассмотрев бедняка, Лисицын удостоверился, что он был не китаец: волосы на голове острижены в скобку, борода окладистая, русая, платье вроде казакина, на ногах сапоги с длинными голенищами — все изобличало в нем русского. Он не кричал под ударами, а иногда и сам отвечал мучителям могучим пинком, от которого какой-нибудь китаец снопом летел на землю.

— Посмотри-ка, Василий. Этот молодец…

— Как Бог свят, русский, — перебил Лисицына Василий, — и должно быть силен, разом с ног сшибает.

— Надобно спасти его, — заволновался Лисицын.

— Подождем, пока бусурманы улягутся.

— Да они до того убьют его!

— А двое-то как мы его выручим — почитай, человек пятьдесят супостатов.

— Придумал! Идем скорее к лошадям…

Первый выстрел Василия, ранивший одного из матросов, произвел смятение в толпе неприятеля. Сидевшие вскочили со своих мест, а мучившие пленника тотчас его бросили. Все спешили схватить оружие и приготовиться к обороне. Когда оказалось еще двое раненых китайцев, весь отряд с яростными криками бросился преследовать стрелка. В этот момент Лисицын подскакал к пленнику с заводной лошадью, рассек кинжалом связывавшие его веревки и помог сесть на коня. Несколько китайцев, заметивших случившееся, послали в Лисицына град пуль, не причинивших, однако, вреда. Сергей Петрович и спасенный русский ускакали в лес и благополучно соединились с Василием в условленном месте. Пленник оказался нерчинским казаком, отставшим от партии охотников, разведовавших Амур, и попавшим в руки китайцев, посланных истребить воображаемые укрепления на Приюте. Звали его Романом.

Поужинав и выспавшись до пяти часов утра, товарищи из безопасного места наблюдали обратное шествие победоносной неприятельской армии. Шествие открывалось паланкином, в котором несли главнокомандующего, по обеим сторонам шли восемь вооруженных телохранителей. Следом несли в паланкине другого начальника, которого охраняли только четыре воина. Потом несли две большие лодки, за которыми двигалась толпа, многие несли мешки с рисом. Проследив за неприятельским отрядом, товарищи увидели, как китайцы спустили лодки на воду и торопились с отъездом.