Осада (СИ) - Кирилл Берендеев

А проснулся глубокой ночью от громогласного хлопка, буквально сотрясшего склеп, и подбросившего Косого на ноги. Он откатился, сам не понимая еще, что произошло, к дальней стене склепа, пытаясь в мертвенном свете звезд, утыкавших небо – луна еще не взошла – разглядеть, что же произошло. Его била крупная дрожь, он пытался понять, откуда пришел этот звук, что предпринять, и стоит ли делать чего-то. С бьющимся сердцем ощупывал стену за собой, массивные каменные плиты с высеченными надписями. Минутами позже вспомнил о свече. Торопливо вытащил ее из кармана лежащей на полу куртки, зажег.

И увидел то, чего до него не суждено было видеть ни одному живущему.

Крышка нового, две тысячи шестого года  изготовления, гроба была откинута, лакированная поверхность, кое-где потрескавшаяся, бликовала, отражая огонь парафиновой свечки. Блики метались по стенам, потолку, слепили самого Косого, смешивались с тенями, разбегались по сторонам, и снова собирались воедино. Увидев отверзшуюся домовину, он невольно присел, свеча затряслась в руке, пламя тревожно заколебалось. Тени неистово заплясали по стенам, придавая внутренним покоям склепа еще большую мрачную таинственность.

Он попытался отползти от отверзшегося гроба как можно дальше. Сердце колотилось неистово, казалось, еще шорох, и оно разорвется, не выдержав нервного напряжения.

Шорох не замедлил с появлением. И происходил он из гроба, с коего только что с шумом слетела крышка и валялась теперь меж ним и стеной, изнутри обшитая белым бархатом.

Но сердце оказалось прочнее и выдержало. Косого трясло, дважды он едва не выронил свечу. Но продолжал смотреть. В этот момент за край домовины ухватилась рука. Почерневшая, словно обуглившаяся. Того, умершего в две тысячи шестом, который, уцепившись за края домовины, сейчас медленно восставал из гроба. Склеп позволил ему приподняться и сесть. Недвижные глаза, постоянно открытые, смотрели в никуда, взгляд упирался в стену, на зрачках бликовал огонь свечи, но мертвец даже не думал поворачивать голову.

Косой непроизвольно кашлянул, подавившись воздухом, все это время он сидел, затаив дыхание, и только сейчас легкие, готовые разорваться от нехватки кислорода, дали приказ мозгу вздохнуть.

Мертвец ловко перекинул ноги через домовину и, нагнувшись, словно, прыгая в воду, поднялся на ноги. Голова стукнулась о низкий потолок, с хрустом стукнулась, казалось, он проломил череп. Но нет, мертвец лишь нагнул голову, черные, вьющиеся волосы откинулись, обнажив за левым ухом давно заживший шрам, ныне ставший почерневший рубцом. В лицо Косому ударила тяжкая вонь разлагающейся человечины.

И тут только мертвец обратил на него внимание. Голова медленно повернулась к человеку, пустые глаза вперились в сжавшегося Косого. Лицо, прежде недвижное, теперь обезобразила улыбка, будто кто-то незримый дернул за веревочки, приводящие в движение уголки рта, улыбка расплывалась все шире и шире. Покуда не лопнула мягкая, податливая плоть, разрывая улыбку все дальше, дальше, до самых мочек ушей.

Косой подавился вскриком. Уткнувшись в стену, забился и закричал, неистово суча ногами, пытаясь хоть так отбиться от восставшего из мертвых. Но мертвец поднял руку, и Косой разом захлебнулся в крике, не зажмурился – все ждал окончательного и бесповоротного удара, присоединяющего его к восставшему. Но удара не было. Свеча капала на пальцы, обжигая парафином, глаза заслезились, сердце билось отчаянно, но каждым его ударом Косой видел лишь кровь, пробивавшуюся по сети капилляров в зрачках. И мутный силуэт мертвеца в черном парадном костюме. Даже когда мертвец повернулся к нему спиной и начал неловко, неуверенно, согнувшись так, что снова треснула плоть, выбираться из склепа. Заскрипела отодвигаемая решетка, мертвец снова булькнул, засипел. И вышел на аллею.

И только после того, как глаза окончательно перестали видеть что-либо кроме сетки капилляров в ореоле неяркого пламени, после того, как слух потерял шорох шагов, исчезнувший в ночи, а запах тления стал медленно улетучиваться вслед за своим владельцем, Косой понял, что на сей раз его отпустили. Ему повезло, и он остался в живых. Долго ли, коротко ли, не имеет значения. Он остался в живых – и это главное.

18.

Бой окончательно стих, когда начало светать. Последние выстрелы прозвучали в половине шестого, за час до появления группы, идущей им на смену. Пост возле деревни был восстановлен – в Мели еще находилось несколько сотен бывших человек. Их движение, не видное в глухой ночи, стало снова заметно с рассветом. Оно не прекращалось ни на минуту, видимо, все это время. Важа не отрываясь, смотрел на единственную улочку деревни, и все ждал, когда из дома абрека выйдет девушка, медленно забредшая туда несколько минут назад. Когда это произошло, Важа вздрогнул всем телом и отбросил бинокль.

– Это Цацо, – тихо пробормотал он. – Я уверен. Это Цацо.

И закрыл лицо ладонями. Когда Бахва тронул его, глаза Важи были полны слез.

– Они все… все…, – бормотал он тщетно пытаясь скрыть слезы и поворачиваясь в стороны но всякий раз взглядом натыкаясь на своих товарищей. Смотреть на деревню он не мог, а более взглянуть оказалось некуда. Он беспомощно махнул рукой, в этот момент на помощь пришла Манана. Прижала голову к груди, что-то тихо зашептала, словно баюкая. Бахва отвернулся, склонив голову, стал разбирать и собирать свой карабин М-4. Автоматическое действие, заменявшее бойцу перебирание четок. Важа всхлипнул негромко и замолчал. Манана отстранилась, он пробормотал: «спасибо», – неловко, несмело. Она осторожно потрепала молодого человека по жестким, кучерявым волосам.

Нодар осторожно коснулся ее плеча. Кивнул вниз – она присмотрелась. Да, он был прав, прямо под горой среди убитых лежал Отари Георгиевич. Иссеченное пулями тело старика лежало среди мертвых мотострелков. Словно и теперь, в другой жизни, он был с ними, представителями действующей власти, лишний раз доказывая тщетность похода группы в их село, пустоту дней, проведенных в Мели.

Нодар показал на Важу, Манана кивнула. Русские выносили трупы на дорогу, укладывали рядком, бросая, словно мешки картошки. Важа хотел посмотреть на происходящее, но Манана не дала, загородила собой обзор. В тишине прошел час, другой, но ни в обещанное время, ни позже Нугзар Бакхатурия, или кто-то из его группы, так и не появился. Они решили прождать еще полчаса, для разрешения всех сомнений, и затем уже сниматься, возвращаясь домой, в Кутаиси. На этом их задачи в тылу врага были завершены.

Через четверть часа Манана заметила нечто странное в действиях русских. Прежде они неторопливо перетаскивали убитых мертвых на дорогу, теперь же, спешно свертывались, оставляя даже посты на тропах из деревушки; солдаты грузились в «Уралы» и, не скрываясь, бежали.

В группе воцарилось тревожное недоумение. В самой деревне все по-прежнему: по дороге от дома к дому бродили неторопливо умершие. А русские уже покинули и территорию кладбища, кто не попал на броню, бежал за колонной. Последними отошли минеры – они вновь восстановили защиту от поползновений из села, наглухо перекрыв единственную дорогу, и теперь россыпью метнулись на ближайшие холмы, так стремительно, словно от этого зависела их жизнь. Михо поднял указательный палец вверх и произнес вполголоса одно-единственное, все объясняющее слово:

– Воздух, – прошептал он, осторожно подбирая автомат. Бахва снял с предохранителя карабин и, вместе с Важей, спешно стал спускаться с холма. Идти приходилось в обход, чтобы не заметили русские, находящиеся по ту сторону холма.

Тропа сделала резкий извив, поворачивая последний раз, и устремлялась вниз к реке, выводя их к месту рандеву с минерами. Шум над головой, вначале едва слышавшийся, подобный сонному шмелиному гудению, сейчас резко усилился, волной накрыл их, ударил по ушам. Бахва приказал немедленно скрыться под завесой рододендрона. Сам он, высовываясь из-за кустов, наблюдал за деревней. И уже не видел, что сестра, спрыгнув с тропы, под шум приближающихся вертолетов, стала заходить к русским с тыла, еще несколько шагов, и она, преодолев последние метры до речушки, оказалась на расстоянии крика до минеров. Которые, ничего не подозревая о засевшей грузинской группе диверсантов, сами торопливо переходили брод и начинали энергично размахивать белыми тряпками, подпрыгивать и что-то кричать, чтобы пилоты вдруг не приняли их за разбежавшихся мертвецов.

Бахва усмехнулся про себя. И вдруг увидел вертолеты. Два, четыре, пять «Ми-восьмых» неторопливо, с одной им присущей неловкой грацией раскормленных грузовиков смерти, подлетали к селу. Первый пролет – группа нервно попряталась в ближайшие кусты, Манана укрылась за листьями чертополоха, выцеливая русского, стоявшего по колено в воде и жадно пившего из речушки. Второй, помоложе и оттого беспокойней, по прежнему энергично махал платком, глядя на пролетавшие над ним вертолеты, и показывал на своего товарища, лишь раз вяло показавшего кулак с поднятым вверх пальцем и затем приникшего к кристально чистой воде речушки. Она взяла на прицел опытного, но в этот момент вертолеты, прогромыхав над головой, скрылись за холмами, оставив в воздухе звенящую тишину, напоенную знакомым шмелиным гудением. Пилоты пошли на широкий круг, выявляя все мертвые цели и всех, рассыпавшихся подальше от села, живых. А затем вернулись.