Дорога в Средьземелье - Том Шиппи

Как именно «работает» «Хоббит», хорошо видно из сравнения главы второй — «Жареный барашек» — с народной сказкой из собрания братьев Гримм под названием «Храбрый портняжка». Портной (это ремесло было в старину синонимом физической слабости, см. хотя бы у Шекспира в «Генрихе IV», часть II, III)[166] убивает одним ударом семь мух, и это придает ему такой отваги, что он решает пуститься во все тяжкие и выдает себя за разбойника и победителя чудовищ. Он удачно блефует в состязании с великаном, и ему удается спугнуть целую банду этих созданий: «…У каждого из них в руке было по жареной овце, и они их с аппетитом уплетали». Король посылает портняжку поймать для него нескольких великанов. Тот прячется за деревом и начинает бросать в великанов камни. Великаны, подозревая друг дружку, ссорятся, и дело кончается смертоубийством. «Почуяв беду, они вырывали целые деревья из земли, чтобы защититься, — как ни в чем не бывало заявляет портняжка, показывая на тела великанов, — но им это мало помогло, раз явился такой, как я, что семерых одним махом побивает!» В начале своего Приключения Бильбо похож если не на «маленького портняжку», то на «маленького бакалейщика», однако у него нет ни хитрости, ни ловкости, ни наглости гриммовского портняжки: всезнающий персонаж в современной повести недопустим, он сделал бы действие невозможным Наоборот, хоббит выступает как второе «я» читателя. Только стыд за свою трусость заставляет его согласиться на роль «профессионального грабителя» (как персонажа народной сказки из собрания Асбьорнсона и Моэ[167]), однако ему мешает полное незнание правил игры. Он ловится на «факте», которого не мог предвидеть ни он, ни читатели, — оказывается, кошельки троллей умеют разговаривать! — а спасают его два других «факта»: способность волшебников к чревовещанию, а также то обстоятельство, что «…тролли, как, впрочем, вы, наверное, и сами знаете, должны с рассветом прятаться под землю — иначе они превратятся в камни, из которых были созданы, и это уже навсегда».

Это последний решающий удар в толкиновской борьбе против «реализма». Все эти «общеизвестные истины» никому не известны. Более того, никакие это не истины, а самое что ни на есть беспардонное вранье. В традиционном повествовании такая бесстыдная эксплуатация зазора между миром рассказчика и миром его слушателей никому не сошла бы с рук, и прежде всего потому, что, конечно, этого зазора просто не было бы! Но в «Хоббите» объединенное невежество Бильбо и читателей перевешивается непоколебимой уверенностью и осведомленностью выступающих общим фронтом Гэндальфа, рассказчика, троллей и гномов. Между прочим, поверье о том, что тролли должны непременно убраться под землю до рассвета, чтобы не превратиться в камень, так же традиционно, как и сама вера в троллей и гномов. Это поверье восходит к «Старшей Эдде». В «Песне Альвиса» (Alvissmal) Тор, надеясь избавиться от подземного великана Альвиса, отвлекает его разговорами, чтобы тот засиделся и не заметил, как взойдет солнце. Тору это удается, и Альвис превращается в камень(140). В отношении слов, рас, персонажей и событий книга «Хоббит» очень изобретательна. Но ее основной отличительный признак не в этом. Главное в том, что, читая ее, постоянно ощущаешь: все, о чем идет речь, приходит в текст откуда–то извне и, неподвластное даже автору, само собой образует Zusammenhang (нем) — взаимозависимость, не менее прочную, чем та, что существует в окружающей нас действительности, и, между прочим, ничуть не более иррациональную.

КОЛЬЦО КАК «УРАВНИВАТЕЛЬ»

Чтобы достичь этой «иллюзии исторической истинности и перспективы», требуется, конечно, как сказал и сам Толкин в ЧиК(141), «особое умение». Однако и умение подчас выдыхается. Толкин признавался «Обзерверу»(142), что в процессе создания «Хоббита» действие дважды буксовало. Он не сообщает, где именно, оставляя исследователям самим искать ответ на этот вопрос и давая им полную свободу выказать себя абсолютными идиотами. И все же можно было бы попытаться доказать, для начала, что в первых главах «Хоббита» автор занят по большей части не чем иным, как распутыванием клубка коллективного читательского недоверия и игрой на этом недоверии. В начале главы четвертой, когда гномы и хоббит в очередной (уже в третий!) раз останавливаются на пути[168], возникает чувство, что автор с трудом подыскивает этой задержке разумное оправдание.

Когда в горах разыгрывается буря, Бильбо выглядывает из–под одеяла и видит на другой стороне ущелья «каменных великанов, которые играючи швыряли друг другу огромные обломки скал». В толкиновской вселенной великаны после этого случая больше уже не появляются, за одним только исключением: в седьмой главе Гэндальф мимоходом упоминает о том, что они–де некогда существовали, но не более. Процитированный отрывок выбивается из общего стиля книги, да и против вкуса грешит: возникает впечатление, будто автор попросту иллюстрирует устаревшую научную интерпретацию легенд о великанах, ведь еще не так давно существовала теория, которая считала великанов разновидностью «природного мифа». Сторонники этой теории считали мифы о великанах персонификацией впечатляющих явлений природы — скажем, горных лавин (в девятнадцатом веке сторонники этой теории полагали, что скандинавский бог Тор и его молот олицетворяют гром и молнию). Для Средьземелья это чересчур аллегорично… Итак, вскоре действие пускается вскачь. Гномы попадают в плен к гоблинам (которые, кстати, смахивают на солдат, как чуть раньше тролли напоминали пролетариев), им удается бежать, гоблины пускаются в погоню, «быстрые, как хорьки», и Бильбо против воли оказывается разлучен с гномами. Проходит довольно много времени, Бильбо ползет по туннелю — и вдруг под руку ему внезапно попадает «нечто, на ощупь напоминающее холодное металлическое колечко. Это было поворотное событие в жизни хоббита, — комментирует Толкин, — но сам он об этом даже не догадывался». Поворотным оказалось это событие и в жизни самого Толкина, поскольку этот эпизод стал отправной точкой для большей части того, что вышло из–под его пера впоследствии: отсюда и Голлум, и Саурон, и весь «Властелин Колец»…

Однако в тот момент автор догадывался об этом не больше самого Бильбо. Позже Толкин свидетельствовал, что в «Хоббите» и правда мелькали невольные догадки о вещах гораздо более высоких, глубоких и темных, нежели те, о которых шла речь на поверхности. Ведь здесь уже присутствуют и Дьюрин, и Мория, и Гэндальф, и Некромант(143), и Кольцо… Что касается Кольца, то его значение начало изменяться сразу после выхода в свет «Хоббита», между первым и вторым изданиями. В первом издании история с Голлумом излагалась довольно–таки прямолинейно: Бильбо нашел колечко, встретил Голлума, они решили посостязаться в загадках, и ставкой при этом была жизнь Бильбо против Голлумова «сокровища». Бильбо победил, но поскольку, по чистой случайности, «сокровищем» успел завладеть еще раньше, то попросил Голлума вместо «сокровища» показать, где выход из подземелья. Эта цепь событий освобождает Бильбо от любых обвинений в воровстве (он–де честно выиграл Голлумово колечко!). Но любой читатель, знакомый с Кольцом по более поздним его проявлениям, сразу поймет, что самое удивительное во всем этом — странная готовность Голлума вот так вот, ни за что ни про что, прозакладывать свое любимое «сокровище». Голлум переживает потерю Кольца неестественно легко и, в качестве любезного возмещения за отсутствующий выигрыш, сам предлагает хоббиту вывести его из пещер. «Уж и не знаю, сколько раз попросил прощения Голлум. Он без конца повторял: «Проссти нас, проссти нас! Мы не хотели его обмануть, мы хотели только отдать то, что с нас причитается, правда, правда, мы хотели отдать ему наш единственный деньрожденный подарочек, и отдали бы!» — так значится в первом английском издании «Хоббита». Во втором и третьем издании Голлум ведет себя совсем по–другому: «Вор, вор, вор! Бэггинс — вор! Ненавидим! Ненавидим! На веки вечные!» — вопит он, когда догадывается, что Кольцо в руках у Бильбо. В дальнейшем оказывается, что это обвинение в адрес Бильбо, по–видимому, справедливо, поскольку в этой версии на кон ставится жизнь Бильбо против какой–нибудь одной точно не определенной услуги — например, показать путь наружу. В обеих версиях Бильбо получает кольцо и успешно отыскивает выход, однако в последней версии претензии Бильбо на законное обладание кольцом выглядят довольно шатко.

Заметим, что Толкин интегрировал новую мысль в повествование с удивительным искусством. При этом он исхитрился найти местечко и для первоначальной версии. Бильбо, с нехарактерным для него лукавством, именно ее приводит как доказательство того, что он якобы обладает Кольцом совершенно законно и что в его правах никто сомневаться не должен. Это раздвоение версий — главное, что следует помнить при исследовании генезиса «Хоббита». И, конечно же, совершенно очевидно, что здесь найденное хоббитом кольцо — не более чем искусственная «подпорка» из класса хорошо известных «предметов–помощников», которые обычно фигурируют в волшебных сказках и легендах (например, в гриммовском «Короле Золотой Горы» это — кольцо, исполняющее желания, и плащ–невидимка). Кроме того, эта подпорка призвана поддержать авторитет Бильбо в глазах гномов. Иными словами, Кольцу предназначена роль «уравнивателя»(144).