АДОНИЯ - Том Шервуд

— Я пойду, — прошептала Адония.

Регент, понимающе кивнув, удалился. Адония приблизилась к столу, взяла в руки и вытянула из невесомых ножен игрушечную стальную шпажку. Стояла и плакала. Вспоминала родителей и думала о том, что какая-то невидимая, но очень прочная нить связала её судьбу с судьбой этого старого, этого доброго, этого самого лучшего в мире монаха.

Глава 5

Любезный читатель! Мне, безусловно, хотелось бы, взяв такой удобный разбег в финале предыдущей главы, заполнить вот эту, пятую, чарующими сценами удивительного фехтовального таланта маленькой синеглазой девочки. Однако очень часто судьба, обещая один ход событий, предъявляет нашим удивлённым глазам совершенно иной.

Горький урок

Остаток дня Адония провела в своей зале. Обедать она не ходила. Сидела на полу, забившись в угол между недавно принесённым столом и стеной, согревала теплом своего тела отцовскую шпажку. Устав сидеть, устроилась в самой серёдке пространной кровати, лицом вниз, обнимая и шпажку и примостившуюся сбоку негромко урчащую кошку.

Начинало темнеть, когда в холле послышалась чья-то негромкая поступь. Кто-то приблизился к распахнутым настежь дверям залы, спросил с нарочитой приветливостью:

— Адония! Ты не спишь? Не желаешь поужинать?

Она знала, что её лица невозможно увидеть с порога, но поспешила сомкнуть веки: «Сплю. Сплю! Никого не хочу видеть! Даже тебя, милый Цынногвер…»

Регент, осторожно ступая, ушёл. Адония непроизвольно проследила звук удаляющихся шагов: вниз — и на второй этаж, в капитанскую залу Послышались ей и отдалённые смутные голоса где-то внизу, там, куда устремились затихающие шаги. Капитаны гудели о чём-то своём, сойдясь после ужина в их сухопутной кают-компании.

Она полежала ещё полчаса. Перекатилась на спину. Широко раскрыла глаза. «Он ведь завтра уедет! Нужно пойти попрощаться».

В зале было уже темно, и Адония никак не могла отыскать спрятавшиеся ботфорты. Тогда, не набрасывая камзола, в сорочке и панталонах, босиком, она сбежала вниз, сняла с крюка фонарь с горящей в нём свечой, поднялась к себе, отыскала чулки и ботфорты, оделась и пошла к месту собрания капитанов. В тёмном коридоре с досадой хлопнула себя ладошкой по лбу: «Фонарь-то забыла!» Но возвращаться не стала.

На полу, пометив жёлтым щель между неплотно притворёнными дверями, лежала зыбкая, подрагивающая полоса света. Крепко пахло табачным дымом. Слышались громкие голоса. Дойдя до двери, Адония в нерешительности остановилась. Как поступить? Постучать и вызвать Цынногвера в коридор? Или открыто войти? Но тогда как поприветствовать капитанов? Присесть в реверансе? Но она, так сказать, не в той одежде…

Вдруг до неё донеслось её собственное, громко произнесённое имя.

— А не хочешь ли, Регент, предъявить в виде ставки малышку Адонию?

Голос был незнакомым, и ответил ему другой незнакомый:

— Какая в ней ценность! Ей едва-то лет десять. Ни пользы, ни удовольствия.

— Это как посмотреть. На самом деле — ценность в ней есть.

— Интересно, какая?

— По прихоти судьбы — она одна из нас. Все эти дамочки, составляющие временные забавы и развлечения, неизменно отправляются в зал номер девять. А из Адонии можно вырастить собственную подружку, которая неизменно находилась бы рядом. Во-первых — одной с тобой крови боец, в одной стае. А во-вторых — обещает вырасти редкой красавицей. О чём говорить! И возраст — самый удобный для того, чтобы начать выращивать спутницу и преданную хозяину, и восхищённую им. Кто-нибудь видел её лицо, когда она смотрит на что-то красивое? Восторженный, благодарный волчонок. Пройдёт пять лет — и вот рядом преданная, хорошо тренированная, синеглазенькая волчица. Так что, Регент? Разыграем малышку по-честному?

А вот этот голос она не спутала бы ни с чьим другим.

— Что ж, это даже забавно. Нет, в самом деле, любопытно, кому судьба предоставит право воспитывать девчоночку на свой вкус? Уговорили. Ставлю Адонию.

— Значит, если ты сейчас проиграешь, то отходишь от неё в сторону? А выигравший берёт её себе в ученицы?

— Да. Именно так.

— Что ж, хорошо. Кто что имеет?

— Несъёмный браслет на запястье, с секретом.

— Ив чём секрет?

— Внутри спрятана согнутая в кольцо стальная «нитка» с зубцами. Ею можно перетереть, скажем, тюремный засов или решётку.

— Ну, нет. По сравненью с Адонией — слабо.

— У меня есть, джентльмены, пара вещиц.

— Что там, Филипп?

— Вот, смотрите. Клинок. Серая сталь, бритвенная заточка. Паук возле гарды. И вот — табакерка из золота. Ценность в ней — камень. Наделён личным именем: «Око вампира». Странным образом способствует пролитию крови. Кто-нибудь помнит дельце у еврейских торговцев? Оттуда.

— Вот это годится. Играем?

Адония, прижав кулачки к груди, сдерживая запалённо скачущее сердечко, отступила назад, в темноту.

На подгибающихся ногах она приплелась в свою залу. Постояла, слепо глядя на мутно-жёлтое пятно стоящего на столе фонаря. Да, самый хороший учитель — это всё-таки жизнь. Вот, девочке девять лет, а она знает уже, что такое предательство.

Глубоко, прерывисто, со всхлипом вздохнула. Выйдя в холл, ухватилась за створку огромной двери (она отозвалась возмущённым ржавым скрипением), потянула, с грохотом притворила. Притворила вторую. Напрягая все силы, подняла стоявший вертикально в углу пыльный брус, тяжко ударив, втиснула в скобы. Добралась до кровати, присела. Вытерев слёзы, плачущим голосом произнесла:

— Киса-киса! Иди сюда! Где ты?

Потом, лёжа в обуви и в одежде, уже засыпая, подумала: «В моей жизни есть только один надёжный человек. Это патер».

Маленькое великанство

Утреннее солнце высветило её лицо с сомкнутыми, припухшими веками. Адония проснулась, но ещё лежала в полудрёме. Что-то звякнуло возле кровати. Она открыла глаза. Кошка вспрыгнула на стоящий подле кровати столик и потревожила находящуюся на нём посуду.

— Есть хочешь? Подожди часок. Я что-нибудь принесу.

Кошка мяукнула. Адония полежала, глядя вверх, на изнанку атласного балдахина. Залу заливали волшебные переливы. О, эти проклятые, проклятые разноцветные окна! Протянув руку к столику, Адония взяла столовый тупоконечный нож, отвела руку к подушке. «Если попаду вон в то, бирюзовое — значит, Цынногвер уже уехал, и мне не придётся разговаривать с ним». Она с силой махнула рукой. Зазвенев, осыпались бирюзовые осколки.