Выстрел (сборник) - Жюль Мари

Франсуа не понял, какую ловушку расставил ему старый доктор, и с жадностью ловил его слова. Навещая Мадлен, он давал ей советы, которым она следовала на другой же день в присутствии Маньяба, не подозревая о том, что он находит в этом подтверждение ее сговору с Франсуа.

Когда у Маньяба не осталось сомнений в причастности Франсуа к этой истории, он отправился к Дампьеру.

— Господин судебный следователь, — сказал он, — мне нужно, чтобы вы присутствовали при моей встрече с госпожой Гонсолен. Мы в вашем распоряжении, и если вам угодно самим назначить день…

— Назначьте сами, любезный друг, и как можно скорее. Пора закончить это печальное дело.

— Завтра, если вы желаете.

— Хорошо, завтра. Заезжайте за мной в суд, я буду вас ждать.

— Я приеду ровно в два часа. Мы вместе отправимся в больницу. Вы будете присутствовать при этом посещении, но помешанная не будет этого знать. Доктор Горме также не будет этого знать. Прошу вас, не спрашивайте о причинах, заставляющих меня принимать эти предосторожности, я не могу вам ответить. Завтра вы поймете… и дай бог, чтобы я не ошибся…

Дампьер удивленно спросил:

— Вы выяснили что-нибудь новое? В таком случае я должен об этом знать.

Маньяба покачал головой и пробормотал:

— Завтра, господин Дампьер, завтра. Будьте готовы к двум часам.

XXIII

Вечером того же дня Маньяба вывел Мадлен из ее комнаты и приказал устроить все таким образом, чтобы Дампьер, оставаясь незамеченным, мог присутствовать при визите докторов и следить за малейшими движениями больной. Когда все было готово, Мадлен привели в ее комнату и установили за ней самый строгий надзор. Маньяба приказал, чтобы его немедленно предупредили, если Франсуа Горме придет к госпоже Гонсолен. Потом он дал женщине микстуру с опиумом, чтобы она спала в ту минуту, когда появятся доктора.

На другой день в два часа судебный следователь спрятался в смежной комнате до прибытия Франсуа Горме. Увидев безмятежно спящую Мадлен, Франсуа не смог сдержать удивления. Маньяба сделал вид, будто не заметил этого. Старый доктор только и сказал:

— Я дал ей легкое снотворное. Ее сон не может быть очень крепок.

— Какую цель вы преследуете?

— Я хочу прижечь стопы, чтобы причинить ей сильную и внезапную боль и разбудить ее неожиданно. Она, конечно, выдаст себя, потому что не успеет собраться с духом, и на ее испуганном лице мы, без сомнения, увидим проблеск рассудка, который она от нас скрывает.

Франсуа прервал его:

— Я думал, вы окончательно отказались от этих бесчеловечных пыток. Я был уверен, что мое убеждение передалось и вам и что вы сами сомневаетесь в притворстве этой женщины.

— Может быть. Впрочем, это испытание будет решающим. Если оно не удастся, я объявлю себя неспособным узнать истину, или, лучше сказать, признаю госпожу Гонсолен помешанной, а мои подозрения безосновательными.

— Но, когда используют столь сильные средства, всегда предупреждают больных. И если их помешательство притворно, то они могут избавить себя от этих жестоких мер.

— Это справедливо во многих случаях, но с госпожой Гонсолен я намерен действовать неожиданно. Если прижигание подошв ног не окончится успехом и если больная не выкажет признаков притворства, то я, предупредив ее, сделаю ей прижигание на затылке.

Франсуа не ответил, он побледнел и сел в кресло, потупив глаза. Мадлен продолжала спать. Горме не произнес ни слова, пока Маньяба готовился к прижиганию.

Проснувшись от сильной боли, Мадлен в испуге соскочила с постели. Ее исхудавшее лицо выражало смертельную ненависть. В глазах ее вспыхнула молния, они сверкнули мрачным огнем, и в порыве гнева, увидев перед собой Маньяба, она бросилась на него с криком:

— Ты хочешь убить меня!

Обеими руками она со страшной силой сжала шею ученого доктора. Доктор упал, задыхаясь, и увлек за собой Мадлен, пальцы которой впились в его горло. Два сторожа бросились на помешанную, грубо схватили ее и бросили на кровать, а третий принялся надевать на нее смирительную рубашку. В ту минуту, когда нежная нога Мадлен вздрогнула от прижигания, Франсуа Горме без чувств упал на пол. Эта сцена длилась едва ли больше минуты. Дампьер не упустил ни малейшей подробности. Странное состояние Франсуа привело его в недоумение.

Мадлен лежала на кровати, не делая ни малейшего движения, только хрипы вырывались из ее груди. Она обернулась и сквозь полузакрытые веки смотрела на Маньяба, который пытался привести в чувство своего коллегу. Когда Франсуа опомнился, его взгляд сначала остановился на Маньяба, а потом на Мадлен. Когда он понял, что случилось, он встал, шатаясь.

— Я почувствовал головокружение… Что здесь произошло?

— Вы лишились чувств в ту минуту, когда я делал прижигания этой женщине.

— А!

Франсуа замолчал, собираясь с духом, и после некоторой паузы продолжил:

— Она что-нибудь говорила?

Маньяба пристально посмотрел на него.

— Нет, — сказал он. — Я думаю, что эта женщина действительно помешана, вы были правы.

Кровь бросилась в лицо Франсуа. Он устремил взгляд на Мадлен и ничего не ответил. Через несколько минут молодой доктор покинул комнату. После этого Маньяба отправился к Дампьеру. Следователь предчувствовал, что вскоре узнает какую-то страшную тайну. Немного помолчав, Дампьер сказал:

— Эта женщина не помешана. Крик, вырвавшийся у нее от боли, припадок ярости, давно сдерживаемой и вдруг разразившейся, — все доказывает это.

Маньяба наклонил голову.

— Скажите мне, что вы знаете, — продолжал судебный следователь. — Не скрывайте от меня никаких подробностей. Помните, что я имею право знать всю правду, какой бы жестокой она ни была для меня.

Доктор Маньяба несколько минут собирался с мыслями, потом начал рассказывать о своих подозрениях: о том, что его поразило странное поведение его коллеги, как он стал наблюдать за ним, как Франсуа восставал против сильных средств, к которым он, Маньяба, хотел прибегнуть, и сегодня все его подозрения наконец-то подтвердились.

— Вот что я должен был вам сказать, — закончил он. — Мой долг вынуждает меня ничего от вас не скрывать. Я знаю, что привожу вас в отчаяние и, вероятно, делаю невозможным брак, о котором вы давно мечтаете. Но то, что я узнал, — в этом мне помог случай — и то, что я вам сказал, если вы желаете, останется в тайне между вами и мной.

Дампьер пожал ему руку. Он ни разу не прерывал доктора во время рассказа. Он не мог произнести ни слова. Маньяба понимал горе судебного следователя, но не мог его утешить. Все его усилия были бы бесполезны. Он молчал. Лишь одним словом Дампьер выразил охватившее его разочарование:

— Она не любила меня!

Он подумал о Сюзанне. Вспоминал малейшие подробности их сближения. Генерал Горме не ошибся, когда уверял судебного следователя, что Сюзанна не питает к нему сильных чувств. Он вспоминал, через какую неизвестность ему пришлось пройти. Он никогда не был уверен в любви Сюзанны, никогда не мог угадать, что думала молодая девушка. Без сомнения, Франсуа, извещенный о любви судебного следователя, доверил сестре тайну своего преступления. Он убедил ее в том, что всякая опасность исчезнет, если Дампьер войдет в их семью, потому что в его интересах будет не предавать огласке это печальное дело. Даже дать виновным возможность бежать, если кто-то узнает, кто же именно убил Гонсолена. Спекулировали на его любви, и он был вовлечен в интригу. Расположение Сюзанны и это нежное признание, которое вырвалось у нее, — все это было лишь расчетом. Мрачная комедия, которую играли для него долгие месяцы!

Сперва он хотел написать Сюзанне, что знает обо всем и возвращает ей свободу. После этого у нее не будет необходимости притворяться влюбленной, а он не будет принуждать ее к браку, мысль о котором, без сомнения, вызывает у нее лишь отвращение. Но он не посмел. Генерал наверняка не знал тайны, так хорошо хранимой братом и сестрой. Письмо могло попасть ему в руки и убить его. Хотя душа Дампьера была полна беспредельной грусти, он так любил свою невесту, что надеялся услышать от нее извинения. Она не заслуживала его гнева. Это казалось ему невозможным. Он так любил ее, что не мог решиться презирать ее, не выслушав. Его влекла к ней потребность видеть ее, любоваться ею, упиваться ее взглядами, ее дыханием, нежной музыкой ее голоса. И это чувство было гораздо сильнее, чем желание сорвать с нее маску лжи, восторжествовать над ее замешательством и насладиться слезами.

Дампьер без помощи письмоводителя записал свои показания и, спрятав бумагу в письменный стол, отправился к генералу Горме. Франсуа, вернувшись домой, заперся в своем кабинете. Он не заходил к Сюзанне. Когда явился Дампьер, девушка была в гостиной. Генерал с утра охотился в горах.