Горы дышат огнем - Веселин Андреев

один, он бы ответил: «Я хочу знать, что сделал это сам!» Таков уж он. Индивидуалист? Может быть, но не для самого себя. «Зачем ты пришел сюда один, Васко?» — спрашиваю я его мысленно и сам себе отвечаю вопросом: «А разве он один?» Рядом с ним все те, кто готовил его к этому моменту.

Прежде всего, его отец. Вернее, отчим, ставший для него отцом. Возможно ли такое счастье? Васко любил его так, как редко любят родного отца. А тот положит, бывало, свою руку на его детское плечо и одобряюще, с мужской лаской смотрит ему в глаза. Коммунист Георгий Захариев привил Васко любовь к книгам, к правде, к людям. Не раз ночью врывались жандармы в их дом, переворачивали все вверх дном, арестовывали отца. Ненависть охватывала парнишку. Он почувствовал себя членом партии еще до того, как смог стать настоящим коммунистом. Когда ему было четырнадцать лет, он выкрасил красной краской аиста и пустил его летать над деревней. За это его, отличника, исключили из гимназии. Впрочем, у его отца все равно не было денег, чтобы платить за учебу. Молодой бунтарь нашел товарищей среди подуянских ремсистов. Васко начал организовывать молодежь: в Саранцах, Макоцеве, Осоице и Байлове устраивал посиделки, вечеринки, нелегальные собрания.

...Теперь его товарищи будто залегли рядом с ним, и их сила становится его силой. Ведь это ему клялись они быть бесстрашными и непреклонными. Может ли он сам смалодушничать? Его охватывает досада: уже опускаются сумерки, а ночью на дорогах машин не бывает. Снова ничего! Надо действовать! Надо стрелять! Даже если он убьет только одного... Ну и что, если погибнет? Пусть люди знают, что мы уничтожаем эту саранчу, этих зеленых гадов. Скольких замечательных комсомольцев-красноармейцев (для него они — все замечательные!) убьют эти фашисты!.. И виноват в этом тоже будешь ты: упускал фашистов здесь, боялся их. А сам все время говоришь о Павке Корчагине. Это предательство! Именно так — предательство! Спрячь свою колотушку!.. От злости на главах выступают слезы, он с досадой смахивает их рукой. В семнадцать лет такой человек, как он, может быть слишком жестоким к самому себе.

Но вот Васко слышит: снизу раздается тарахтение мотора! Мотоцикл с коляской! Фара зажжена, хотя видимость еще хорошая. Спрячься! Их трое. Трое! Их много, Васко! Они с автоматами! Они воевали в Польше, Франции, Греции. Куда ты со своим пугачом? Ты и в солдатах-то не служил... Хорошо, что Васко не слышит меня. Они уже на самом крутом участке пути. Едут медленно, так, что их можно палкой сшибить, но их много, и есть еще время подумать... Сердце стучит, пот заливает глаза. «Ты хотел стрелять даже в грузовик, — говорит он себе, — а теперь?..» «Всегда сохраняй спокойствие. Один коммунист должен смело идти против пятерых», — учил его Никола Ботушев, и сейчас он тоже был рядом с ним. «Нужно подойти поближе, иначе я лишь выдам себя. Старый револьвер плюется свинцом только на пятнадцать шагов... Так, еще, еще... раздавлю вас, как гнид!..»

Позже он не мог восстановить в памяти все, что тогда произошло, будто плотная пелена тумана окутала случившееся. Прыжок будто из-под земли. Выстрел в грудь мотоциклиста. Сидевший сзади бросается бежать, но падает, сраженный пулей. Мотоцикл валится в канаву, придавив собой третьего, который схватился было за автомат, но — поздно... Васко стоит посреди шоссе, смотрит на револьвер и нож в своих руках, смотрит на этих троих, на еще ревущий мотоцикл, опрокинувшийся вверх колесами, — и ему вдруг становится страшно: неужели сделал это он? Ему хочется бежать. Позже он не рассказывал об этом моменте (вдруг засмеют), но было бы плохо, если б этого момента не было: в первый раз убить человека и не вздрогнуть?!

Нет, конечно же он не убежал! Он перерезал электропроводку на мотоцикле, и мотор замолк. Трупы он оттащил в чащу. При этом действовал осторожно, чтобы не вымазаться в крови. Оттащил от шоссе и мотоцикл. А потом бросился на землю вниз лицом, чувствуя, что силы оставляют его, и затрясся всем телом. Из горла вырвались какие-то звуки. Непонятно было, плачет он или смеется. Почему они не стреляли? Трусы... Позже он хорошо узнал силу партизанского закона — нападать внезапно. В конце концов, победила его воля: он проявил выдержку и стрелял в упор.

...«Почему ты сделал это в одиночку?» — выговаривал ему отец, но в голосе его звучала гордость. Они закопали трупы, разобрали мотоцикл и спрятали его (позже бай Георгий продал части от мотоцикла в Софии и получил за них восемнадцать тысяч). Да, чуть было не забыл. В касках Васко давал поросятам помои, отчего испытывал большое удовлетворение. У каждого был свой способ поиздеваться над третьим рейхом.

Васко благоразумно скрылся в Софии. Ничего, что вначале друзья не верили ему («Ты в кино, что ли, все это видел?», «Надо же, какой сон тебе приснился!» ), позже он принес им деньги, военную форму, оружие. Бесценное богатство! В боевые группы принимались только самые испытанные бойцы, но какому еще испытанию надо было подвергать Васко?..

После нескольких операций боевой группы Васко стало опасно оставаться в городе, за ним охотилась полиция, и он опять ушел в родные горы. На этот раз в партизанский отряд.

И там он тоже стремился действовать так, «чтобы были видны результаты его работы». Он бесновался, когда не было «работы», ругался, когда ему в ней отказывали, или впадал в уныние. Больше всего он любил приводить в исполнение приговоры отрядного ревтрибунала, и, чем более опасным оказывался «смертник», тем с большим желанием Васко брался «вышибить ему мозги». Он был склонен к импульсивным действиям, к своеволию, но тогда мы предпочитали таких своевольников философствующим праведникам.

(Я написал это, а потом прочитал у Лазара об одном его разговоре с отцом Васко.

«Он немного шальной, — закончил бай Георгий. — Ты его попридержи.

— Побольше бы таких шальных!..

Мы посмотрели друг другу в глаза, и оба были счастливы». )

Некоторые товарищи говорили, что он хвастает. Другие считали его жестоким. Однако эта жестокость проявлялась главным образом на словах, которыми он прикрывал свою юношески романтичную душу. Он не испытывал удовольствия убивать. По-моему, он был легкоранимым, нежным юношей. Стараясь скрыть это, он впадал в крайность. «Я чувствую плечо Васко рядом со своим. Он прижимается ко мне. Васко, Васко, какой ты чудесный парень!» — думает Лазар, а ведь Васко только что пытался покончить самоубийством из-за того, что ему... «не оказали