Гибель империи. Тайные страницы большой геополитики (1830–1918) - Юрий Победоносцев

Берлин, наблюдая процесс постепенного сближения между Петербургом и Парижем, решился на демонстративный эффектный ход, широко разрекламировав продление Тройственного союза. Но в ответ на это Франция и Россия сделали следующий практический шаг к взаимному сближению. 13 июля 1891 г. в Кронштадт с официальным визитом пришла французская военная эскадра, которую встречал Александр III, где произошло совершенно немыслимое событие. Российский самодержец стоя, с непокрытой головой, смиренно прослушал революционный гимн Франции — Марсельезу, за исполнение которой в России людей карали, как за государственное преступление.

Вслед за визитом эскадры состоялся новый раунд дипломатических переговоров, результатом которых стал своего рода консультативный пакт между Россией и Францией, скрепленный подписями двух министров иностранных дел — Гирса и Рибо. По этому пакту стороны обязались в случае угрозы нападения на одну из них договориться о совместных мерах, которые можно было бы принять немедленно и одновременно.

Весной 1893 г. Германия начала очередной виток таможенной войны против России, а 3 августа рейхстаг принял новый военный закон о значительном усилении армии. В ответ на это Александр III со своей стороны сделал еще один шаг к сближению с Францией, послав в Тулон с ответным визитом русскую военную эскадру.

Франция оказала русским морякам столь восторженный прием, что Александр III отбросил последние сомнения и одобрил текст русско-французской военной конвенции, ст. 1 которой гласила:

«Если Франция подвергнется нападению Германии или Италии, поддержанной Германией, Россия употребит все свои наличные силы для нападения на Германию.

Если Россия подвергнется нападению Германии или Австрии, поддержанной Германией, Франция употребит все свои наличные силы для нападения на Германию».

Каковы же были цели франко-русского военного союза?

Наличие Тройственного союза и, как тогда казалось, реальная перспектива присоединения к нему Англии делали весьма вероятным процесс постепенного превращения России в германскую полуколонию. Вот, например, как оценивает эту ситуацию современный американский историк Ричард Пайпс:

«Если только Россия… не готова свернуться до границ Московской Руси XVII в. и превратиться в германскую колонию, ей следует координировать свои военные планы с планами других западноевропейских стран. В противном случае оставалось лишь наблюдать, как Германия сперва разгромит Францию (что было вполне ей по силам, если на восточном фланге ей ничто не будет угрожать), а затем перебросит все свои армии на восток, чтобы расправиться с Россией».

И опасность такого катастрофического для дальнейшей судьбы России развития событий в Петербурге прекрасно понимали задолго до заключения союза с Францией. Ведь совсем неслучайно еще Александр II крайне отрицательно отнесся к перспективе окончательного разгрома Франции немцами, несколько раз срывая готовившийся Бисмарком новый военный поход на Париж. Дело в том, что политика создания противовесов вовсе не была исключительной прерогативой Лондона, эта политика была прекрасно известна и в Петербурге. И именно поэтому вскоре после окончания войны 1871 г. Франция и стала рассматриваться русскими императорами как естественный противовес нарождающемуся европейскому гегемону в лице Германской империи. Именно поэтому в 1892 г. Александр III сформулировал стратегию русской внешней политики в Европе:

«Нам действительно нужно сговориться с французами и, в случае войны между Францией и Германией, тотчас броситься на немцев, чтобы не дать им времени разбить сначала Францию, а потом обратиться на нас».

Таким образом, в условиях, сформировавшихся в Европе к концу XIX в., Петербург рассматривал сохранение безопасности Франции как непременное условие сохранения собственной независимости. Ведь Франция по своей инициативе, без предварительного согласия со стороны России, не могла бы начать войну против Германии, поскольку в одиночку просто была не в состоянии справиться со своим более сильным соседом. С другой стороны, Россия не видела необходимости самой инициировать войну с Германией, по крайней мере до тех пор, пока с другой стороны Европы существовал противовес в лице Франции.

Совсем по-другому эту ситуацию воспринимали в Берлине, где разгром, аннексия французской части Лотарингии, а также последующее раздробление Франции на несколько мелких, зависимых от Германии государств по-прежнему считались важнейшей геополитической задачей. Поэтому в ответ на заключение франко-русского союза немецкий генштаб уже в 1895 г. приступил к разработке плана, впоследствии получившего название плана Шлиффена, исходившего из необходимости вести войну одновременно на два фронта. Согласно этому плану, Германия должна была нанести поражение французской армии прежде, чем в России успеют провести полную мобилизацию, а затем молниеносно перебросить военные силы на восток. Одновременно германское правительство попыталось было исправить свои ошибки и нормализовать отношения с Россией. В этой связи в 1894 г. таможенная война была завершена заключением русско-германского торгового договора. Это отчасти открывало путь и для нормализации политических отношений. Однако факт наличия двух противоборствующих военно-политических союзов уже был препятствием для возврата к прежней бисмарковской политике.

В течение 1890-х гг. Великобританию донимали бесконечные столкновения, с одной стороны, с Россией: в Афганистане, Иране, Северном Китае, а также по поводу черноморских проливов, а с другой стороны, с Францией: в Египте и Марокко. С заключением Средиземноморских соглашений 1887 г. Великобритания стала косвенно связана с Тройственным союзом. При этом в Лондоне надеялись, что Италия и Австрия укрепят ее позицию в конфликтах с Францией (в Северной Африке) и с Россией (на Балканах). Ведь в 1898 г. Франция и Великобритания были на грани войны из-за споров о разделе Египта.

В этих условиях в Берлине создалось впечатление, что Великобритания была готова пойти на союз с Германией. Однако немецкие руководители продолжали упорно настаивать на формальных гарантиях военного союза с Лондоном и никак не хотели взять в толк, что для них самое главное — обеспечить нейтралитет Великобритании в случае войны на континенте.

В результате настоятельные призывы кайзера заключить англо-германский союз только усилили подозрительность Лондона, а германская военно-морская программа, принятая на гребне антибританских оскорблений во время англо-бурской войны 1899–1902 гг., привела к значительной коррекции английской внешней политики. Таким образом, присоединение Великобритании к Средиземноморским соглашениям повисло в воздухе: Лондон нашел иной выход из создавшейся ситуации, наглядно продемонстрировав Берлину, что самодовольная уверенность Германии в ее абсолютной необходимости для интересов Великобритании не более, чем мыльный пузырь.

В 1902 г. Лондон потряс Европу, заключив союз с Токио. Великобритания и Япония договорились о том, что если любая из них окажется вовлеченной в войну с одной посторонней державой по поводу Китая или Кореи, то другая договаривающаяся сторона будет соблюдать нейтралитет. Если же любая из договаривающихся сторон будет атакована одновременно двумя противниками, то другая договаривающаяся сторона была бы обязана оказать военное содействие своему партнеру.

Так Великобритания наконец нашла себе союзника, который прямо-таки рвался сдерживать Россию, не заставляя своего партнера брать на себя чуждые ему обязательства, да еще такого, чье дальневосточное географическое положение представляло для Великобритании гораздо больший стратегический интерес, чем русско-германская граница. При этом Япония получала защиту от Франции, которая, в отсутствие подобного союза, могла бы попытаться использовать эту войну, претендуя, со своей стороны, на русскую поддержку в будущей битве с немцами. С того момента Великобритания потеряла интерес к Германии как к стратегическому партнеру, а вскоре даже стала рассматривать ее как угрозу своим геополитическом интересам.

Одним из первых симптомов этой перемены явился пересмотр позиции Англии по отношению к строительству Багдадской железной дороги. До сих пор Англия не мешала этому широкомасштабному предприятию Берлина. Более того, между банкирами двух стран велись переговоры об участии в нем английского капитала, и это было для немцев весьма желательно, поскольку с финансированием строительства дороги «Дойче банк» испытывал немало затруднений. Но в апреле 1903 г. эти переговоры были внезапно прерваны, а британская пресса стала настойчиво развивать мысль, что дорога на Багдад является прямым путем, выводящим немцев на подступы к Индии.