Метагалактика 1993 № 3 - Виктор Федоров

Подобные наплывы отчаяния чуть было не обратили меня в сумасшедшего, и тем не менее, выход из этого невероятного положения я все же нашел. Наверное, всего год назад перечитывая любимого Сервантеса, я не переставал даваться диву той наивности и шутовству, с которыми легендарный рыцарь Печального Образа затевал свои сумасбродные походы. Я просто не мог сдержать улыбки, листая главы о его верности Дульсинее, в душе посмеиваясь над тем, как можно вообще пускаться на столь рискованные дела, питая поддержку лишь от мысленного присутствия той, которой на самом деле просто не существует. Я почти уверен, что существование подобной веры как источника жизненных сил, до последних своих дней оставалось бы для меня пустой фикцией, если бы в тот вечер, затаившись словно мышь в своей комнате, я сам невольно не оказался бы на этом пути.

Перестав изводить себя возможными последствиями своей безответной любви, я вдруг стал воспринимать милую мисс Дортон как некий надсознательный, незыблемый символ, ради которого во что бы то ни стало я должен раскрыть тайну заброшенного среди пустошей и холмов старинного поместья.

Внезапно нахлынувшее романтическое настроение, весьма непозволительное для моего возраста, как и следовало ожидать, заметно остыло с наступлением глубокой ночи. Переживания и чувства как-то сами собой отошли на задний план, и я вновь вернулся к реалиям своего настоящего существования, пытаясь сделать хоть самые вялые наброски плана на следующие дни. Только одно, постигнутое в ходе тернистых размышлении оставалось для меня неизменным — стремление любой ценой добраться к самому сердцу дремучей тайны дома Хугнеров. О, Боже, к чему привело это безрассудство я до сих пор не могу вспоминать без содроганий, так и не преодолев того страшного душевного опустошения, которым я сам наказал себя неизвестно ради чего.

Вот так, проведя очередную беспокойную ночь, счет которым был уже давно потерян, уже на следующее утро я приступил к осуществлению своего бросавшего в дрожь замысла, избрав для начала негласное наблюдение за старым слугой.

Почти все свое свободное время, а его у Джонатана, благодаря моему нежеланию видеть его было предостаточно, он проводил в своей тесной комнатушке, предаваясь там тому, о чем я даже не мог предполагать. Решив, что с этого нужно и начинать, я около шести вечера вознамерился восполнить столь терзаемый меня пробел. Выждав в охотничьей комнате около часа с того момента, как слуга был отпущен отдыхать, я, надев мягкую обувь и вооружившись на всякий случай тяжелым хлыстом, осторожно спустился на первый этаж. Как и в первый раз, дверь комнаты Джонатана оказалась приоткрытой, что избавило меня от целой массы догадок, как заглянуть внутрь. Прижавшись к стене так, что чуть было не упала висевшая тут картина в тяжелой раме, я одним глазом заглянул в проем.

Старый слуга сидел ко мне спиной в кожаном кресле, пододвинутом к окну так, что я видел только его страшную голубовато-сизую голову. Определить спал ли он, или просто смотрел в окно, с порога двери не представлялось никакой возможности, и все же, почему-то надеясь что обязательно вскоре что-то должно измениться, я решил оставаться и ждать.

Ни разу за все время не шелохнувшись, Джонатан просидел так, пока у меня не стали ныть ноги. Не в силах больше терпеть, но тем не менее не собираясь уходить, я осторожно перешел ко второй створке двери, случайно умудрившись задеть хлыстом фигурную ручку. Лязг получился весьма громкий, однако и на этот раз Джонатан даже не повел головой.

«Неужели чертов старик вообще ничего не слышит? — подумал я, не отводя глаз от его мерзких синих волос, — а может быть он прекрасно знает о моем присутствии и просто затаился!»

Мне крайне тяжело в этом признаться, но если я взялся в целом за всю эту ужасную историю, опустить данный эпизод я не имею никакого права. Не переставая смотреть на невысокую спинку кресла и смешно торчавшую над ней голову старика, в меня вдруг вселился сам дьявол — я стал подумывать о том, как незаметно подкравшись к креслу сзади, одним ударом проломить Джонатану голову тяжелым охотничьим хлыстом, навсегда после этого избавившись от теребившего сознание призрака голубого дракона. Еще немного и готовые разорваться от невероятного напряжения нервы уже толкнули бы меня на первый шаг к чудовищному злодеянию, как тут по дому пронесся хорошо мне знакомый тяжелый стон, поразивший еще более неприятным тембром. Он был настолько громким и отчетливым, что не слышать его Джонатан просто не мог, и все же слуга даже не шелохнулся.

Застыв в ожидании очередного завывания, я как-то совершенно упустил из виду тот момент, когда Джонатан, оказавшись на ногах, уже двигался к двери так, что я еле успел укрыться за тумбой с вазами. Он прошел мимо меня совсем рядом, даже, казалось, посмотрел в мою сторону, и я просто до сих пор не могу понять, как он не заметил за собой слежку. Только выйдя в коридор, он стал довольно подозрительно оглядываться по сторонам, остановившись на последней ступеньке, крутой, скрипучей лестницы, ведущей в подвал. Не имея возможности приблизиться к перилам из-за боязни быть замеченным, на какой-то миг я отвлекся в поисках другого выхода, а когда поднял глаза старика на месте уже не было. Преодолев смятение и растерянность, я бросился к двери, на которую так упорно смотрел Джонатан, но и за ней было пусто. Спрятаться здесь было решительно негде — слуга, словно прошел сквозь толстые стены. Мои глаза бешено заметались вокруг, пока я не вспомнил, что совсем рядом, за углом проема есть еще одна дверь, ведущая в винный погреб. Недолго колеблясь, я тотчас направил свои стопы туда и вскоре увидел Джонатана, с величайшим вниманием наполнявшего небольшой кувшин вином из бочки, где по рассказам Роберта Хугнера, хранилось самое старое вино. То, что в тайне старый слуга наслаждался самым дорогим хозяйским запасом было мне довольно неприятно, но все же кое-как я заставил себя погасить чувство гнева, твердо решив для начала проследить, что последует за всем этим. Джонатан, между тем, плотно сжимая в костлявых руках кувшин с вином, так же медленно покинул подвал и стал подниматься по лестнице наверх. Разумеется, он направлялся к себе в комнату, но можно только представить, мое удивление, когда миновав еще один лестничный марш, он поднялся на второй этаж и вскоре, также ни разу не обернувшись, скрылся в дверях комнаты со средневековыми доспехами. Теперь меня удержать уже не могло ничто, даже чувство нарастающей тревоги настолько притупилось в моем сознании, что я без раздумий с силой рванул на себя ручку двери, распахнувшейся без единого звука.