Рикошет - Юлия Александровна Лавряшина

меня послали… Но я не собиралась ждать Валерия Сергеевича. О чем мне говорить с этим ипотечником? Не факт, что это он был на лестнице, да и посвящать меня в суть их беседы он не стал бы, а имя его на всякий случай я запомнила.

Так что, едва закрылась дверь, я со всех ног бросилась к просторной и светлой рекреации, где обычно и располагаются приемные. И не ошиблась: кабинет директора с подтверждающей табличкой находился здесь. Дверь в приемную была открыта, и я влетела в нее на всех парах. Молодая женщина, одетая во все черное, видимо, секретарь Шмидта, испуганно вскинула голову, но спросить ничего не успела, ведь я выпалила первое, что пришло на ум:

— Они вернулись! Они опять грабят нас. Давайте спрячемся в его кабинете.

Это был чудовищный бред, но секретарь в панике вскочила и вытащила из ящика ключи. Лицо у нее так и перекосилось от ужаса, мне даже стало жаль ее… Быстро отперев дверь, она впустила меня в кабинет, который совсем недавно покинули коллеги Логова. Понятное дело, они унесли с собой ноутбук Шмидта, и полки, на которых, видимо, хранились папки с финансовыми отчетами, тоже пустовали. Только они не представляли для меня интереса… Я с порога заметила то, что искала, — высокие, дубовые книжные шкафы, забитые не красивыми интерьерными изданиями, а книгами. Потрепанными, явно перечитанными не раз.

«Она не врала мне! — возликовала я, вспомнив о Марго. — Она ни при чем».

Больше мне нечего было здесь делать — в любую секунду меня могли разоблачить. Бросив ошарашенную секретаршу, я выскочила из кабинета и помчалась к лестнице, по пути отметив, что Валерий Сергеевич не сдержал слова: парой минут ожидание клиента не ограничилось бы…

* * *

Консультанту Игнату Науменкову никак не удавалось отделаться от ощущения, что за его спиной шелестит шепоток. В какой отдел банка он ни заглянул бы, везде на него смотрели с подозрением, будто в любую секунду этот парень мог выхватить пистолет…

Или ему только так казалось? Может, эти слова звучали лишь у него в ушах? Слова, отрывистые и злые, как лай цепных псов:

— Убийца!

— Мерзкий трус…

— Посадите его до конца жизни!

— Закройте — так принято говорить в преступном мире. Он же преступник…

Почему остальные так охотно поверили, что это он стрелял в Шмидта? Его же не арестовали! За что? Он всего лишь не мог ничего вспомнить… Не сумел указать место, где находился во время ограбления. И ненавидел своих коллег: как им всем удалось безошибочно сказать, где они находились в момент ограбления?! И откуда узнали, что Игнат Науменков оказался под подозрением?

В первую же секунду, как только люди в балаклавах ворвались в банк, его окутало плотным коконом. Звуки пробивались невнятными, точно всем вставили кляпы. Даже самим грабителям… А лица стали неразличимыми, как при прозопагнозии, которой, как недавно выяснилось, страдает Брэд Питт. Как он прожил столько лет?!

Остальное происходило точно во сне, где уж запомнить? Но не мог же Игнат забыть того, как убил директора? Нет. Конечно, это сделал не он. У него и пистолета отродясь не было. Да он выронил бы его со страха! Неужели он похож на убийцу?

Игнат приблизил бледное лицо со слишком нежным подбородком, бесившим его, к зеркалу в туалете и всмотрелся в узкие серые глаза. Ему как-то сказали, что они похожи на штрихи московского неба — оно редко бывает ясным… Сейчас в его глазах слабо мерцал страх, который никак не удавалось вытравить. Но где они разглядели жестокость? Ведь она живет в душе преступников? Нужно же не позволять жалости подобраться к сердцу, чтобы уверенно выстрелить человеку в макушку? Или тот парень — профессиональный киллер? И для него это только работа — никакой злости, ни грана ненависти… И Шмидт ничего не значил для него…

Закрыв глаза, Игнат снова попытался вернуться во вчерашний день, когда из милого парня, которого обожали работавшие в банке дамы старше сорока, он превратился в монстра, пугающего одним появлением. Как это произошло?

Науменков заставил себя выудить из памяти момент, когда раздался крик:

— Это ограбление! Всем лечь на пол.

Он был таким громким, этот крик… Оглушительным. И резким — мгновенно прорвал ткань той реальности, где все они обитали секунду назад. Тогда и возник кокон.

Мотнув головой, Игнат попытался отогнать его: «Сейчас он не нужен. Мне никто не угрожает, — и потребовал от себя: — Эй, попытайся разглядеть все, как было. Безо всякой пелены».

Но легко было сказать… Воспоминания тонули в густой мути, увязали, становясь единым пластом, в котором не различишь отдельных деталей. А важны были как раз они: кто где лежал; у кого оказался пистолет; почему завизжала собачка…

— Как можно не помнить, кто был рядом, идиот?! — простонал Науменков и открыл глаза.

И в этот момент он все увидел…

Явиться в допросную, да еще по доброй воле, стоило Игнату труда. Но во время телефонного разговора следователь настоял, чтобы Науменков пришел к ним и рассказал все, что вспомнил, на диктофон.

— Ладно, — согласился он, сжимая трубку во вспотевшей ладони. — Я приду. После работы, да? Не хочу отпрашиваться.

— Понимаю, — голос Логова прозвучал сочувственно.

Или и это Науменкову померещилось? С чего бы сыщику испытывать к кому-то расположение? Его дело — установить истину, а этот процесс требует определенной беспощадности. Иначе не сажали бы за непредумышленные убийства… Человек ведь не планировал совершать преступление, просто превысил скорость, например, а под колеса выкатился красный мячик, за которым выскочил и сам малыш. Разве водитель уже не наказал себя мукой воспоминаний до конца жизни? Какой смысл бросать его за решетку?

Логов поспорил бы с ним, это уж точно. Поэтому Игнат и не собирался делиться этими соображениями. Кому вообще какое дело до того, о чем он думает? Сейчас интерес вызывает лишь одно: где он находился в момент убийства Шмидта? Причем это волнует почему-то не только следствие, но и все окружение Игната Науменкова… Даже его мама вчера бросила с раздражением:

— Ну как же ты ничего не можешь вспомнить?! Это уже становится подозрительным.

— Мама, и ты туда же! — возопил он, вскинув руки, и выронил вилку. — Я же твой сын. Как ты вообще могла подумать, что я…

Не закончив фразу, Игнат выскочил из-за стола и убежал в свою комнату. Она была еще меньше этой допросной, в которой можно было задохнуться… Кондиционер не работает. Ну ладно, на тех, кого допрашивают, всем плевать, но Логову-то за что страдать? Игнату казалось странным, что