Шесть собак, которые меня воспитали - Энн Прегозин

Следуя своей волчьей натуре, Тимба обожала снег. Особенно явно она это продемонстрировала, когда после памятного многим снегопада 1982 года снежный покров в Парке-Слоуп оказался больше метра высотой, тут-то собака получила возможность в полной мере насладиться этим снежным изобилием. Улицы оказались непроезжими, автомобили стояли, погребенные под толстым слоем снега. Люди вынуждены были браться за лопаты, чтобы выбраться из своих домов. На целых пять прекрасных дней Парк-Слоуп словно перенесся на сто лет назад. Все, кто мог, встали на лыжи. Ребятишки с ликованием катались на санках прямо посередине Седьмой авеню, там, где в обычное время с шумом проносятся автобусы. Вдоль дороги на обочинах стояли снежные бабы и ледяные крепости, сооруженные детьми. Но венцом всего стал, конечно, Проспект-Парк, к неописуемому восторгу Тимбы, он был весь завален девственно белым снегом. Она носилась и валялась в нем, как сумасшедшая; она копала его и даже ела. Расстаться со снегом и добровольно отправиться домой было выше ее сил – мне приходилось буквально утаскивать ее.

Помнится, как-то сильный снегопад случился поздней весной. К тому времени во двориках и на газонах перед домами уже отцвели крокусы и нарциссы, должны были вот-вот распуститься тюльпаны, когда вдруг нежданно-негаданно на город обрушился снегопад. Наутро крыши домов, тротуары и нераспустившиеся цветы – все было покрыто пушистым снегом. Если бы существовало руководство для владельцев собак с примесью волчьей крови, то в нем следовало бы особо отметить: «Заботливый и любящий владелец собаки, в жилах которой течет волчья кровь, должен использовать любую возможность, чтобы его питомец мог поиграть в снегу, независимо от того, в какое время года этот снег выпал». Мне же об этом не надо было напоминать. Я достала теплую куртку, которую за неделю до этого убрала с глаз долой, надела на Тимбу поводок, и мы отправились в Проспект-Парк на встречу с неожиданно вернувшейся зимой. И правильно сделали, потому что уже на следующий день солнце растопило снег, и к полудню опять наступила весна.

В такие моменты Тимба как будто поворачивалась к вам своей «волчьей» стороной. Но существовало огромное количество факторов, как внутренних, так и внешних, которые пробуждали в ней собачьи инстинкты.

Волчьи гибриды (как и волков) бессмысленно использовать в качестве сторожей, поскольку в их генах заложен иной тип поведения: избегать открытых столкновений, предпочитать бегство драке, сражаться только в самом крайнем случае. А из нашей Тимбы получился отличный защитник: она безошибочно отличала реальную угрозу от мнимой и действовала соответственно. Такое поведение можно объяснить двумя обстоятельствами. Во-первых, она многому научилась, находясь под опекой Деллы. Во-вторых, в ее стае был человек. И в случае необходимости она вставала на его защиту.

Делла была образцовой охранной собакой и отличным примером для подражания. Я уже говорила, что она никого и ничего не боялась.

И она умела правильно оценить ситуацию: делала различие между человеком, открыто зашедшим в дом, и тем, кто пытался пройти незамеченным. У того, кто стоял на виду, не возникало с Деллой никаких проблем. Ее внимание привлекал человек, который пытался спрятаться. Если он при этом стоял неподвижно, она просто рычала, но стоило ему двинуться в мою сторону, как Делла угрожающе скалилась. Тимба училась на ее примере, и частенько ей представлялась возможность поднабраться опыта. Каждое утро мы с Деллой совершали пробежки по парку, а потом отправлялись в Грин Виллидж на работу. В течение всего года, кроме августа, шесть дней в неделю мы по восемь часов проводили в магазине, где Делла выполняла свою работу, а Тимба училась. Люди уже знали об огромной черной собаке в магазине на Юнионстрит. А теперь появилась вторая, похожая на волка, почти не уступавшая по величине первой. Мгновенно пронесся слух: если вы хотя бы замыслили что-то дурное, то «волк» обязательно почует это, даже если удастся перехитрить большую черную собаку.

Так Тимба заняла свой сторожевой пост рядом с Деллой. Когда звонок на входной двери возвещал о приходе посетителя, Тимба иногда по собственной инициативе покидала Деллу, подходила ближе и ставила передние лапы на прилавок, чтобы лучше рассмотреть вошедшего. Обычно посетители оценивались ею как вполне благонадежные, и она возвращалась к Делле. Если ее что-то настораживало, то она не уходила и внимательно следила за всеми действиями сомнительного посетителя. Обычно человек, пришедший с дурными намерениями, поворачивался и уходил.

Я уже упоминала о другом качестве, которое делало Тимбу незаменимым сторожем, она относилась к людям как к членам своей стаи и, следовательно, должна была их защищать. Это чувство долга оказалось столь сильным, что возобладало над инстинктом самосохранения, генетически заложенным в каждом волке и диктующим определенный тип поведения, избегать конфликтов, а драться только когда на карту поставлена жизнь. И если Тимба, наперекор природному инстинкту, в случае опасности готова была драться, угрожающе скалилась и пару раз кидалась на человека, то только потому, что в ее стае были люди. Мне все это казалось просто чудом.

В отличие от маламутов и хаски, которые в любой момент предпочтут обществу хозяина возню в снегу или любое другое развлечение, в отличие от большинства волчьих гибридов, связь которых с человеком весьма эфемерна, и в отличие от волка, который просто избегает человека, Тимба обладала собачьей способностью привязываться к человеку. И она привязалась к нам всей душой. Правда, и мы любили ее не меньше.

Дома, когда мы с Дэвидом были заняты на кухне, Тимба обычно наблюдала за нами из дальнего конца спальни, лежа в своем любимом синем кресле. Ночью она спала в этом кресле напротив нашей кровати. А днем иногда просто «обозревала» дом со своего синего трона.

В любимом кресле она устраивалась всегда одинаково: запрыгивала, крутилась и укладывалась мордой вперед, свесив передние ноги. Во время сна голова лежала у нее на коленях.

Работая на кухне, мы с Дэвидом все время посматривали на Тимбу, а иногда ласково окликали ее, просто чтобы увидеть, как она улыбается в ответ. Когда мы покидали кухню и перебирались на диван в гостиной, Тимба теряла нас из виду. Через минуту она спрыгивала с кресла и присоединялась к нам. Легонько носом подталкивала чью-нибудь руку – просила, чтоб ее погладили; несравненно больше, чем любимое кресло, собака ценила ласку и нашу любовь.

Когда мы приходили в парк, Тимба убегала не сразу, хотя обожала носиться по полянкам и зарослям. Обычно она останавливалась и оглядывалась на меня. Иногда ей казалось, что этого недостаточно. Тогда она возвращалась – даже если ее не звали – обнюхать мою руку, потому что своему носу она доверяла больше, чем глазам. И только убедившись, что все в порядке, радостно убегала вперед.