Метамодернизм. Будущее теории - Джейсон Ānanda Джозефсон Шторм

Прежде чем двигаться дальше, я хочу предложить последствия этих стратегий для еще одной категории - а именно, для самой науки. Если о "конце науки" обычно не рассказывают в соответствии с тропами, о которых шла речь выше, то это потому, что наука - это наш современный синекдоха для знания как такового. В эпоху растущего отрицания изменения климата и политики постправды, казалось бы, еще более безрассудно ставить под сомнение связность науки. Но мы не сможем защитить "науку", если не займемся этими скептическими проблемами. Это связано с тем, что наука уязвима для многих из тех же критических замечаний, которые выдвигаются против других категорий.

Иными словами, наука может быть провинциализирована. Хотя Томас Кун не был скептиком и не собирался релятивизировать науку, "Структура научных революций" (1962) воплощает в себе некоторые из интеллектуальных ходов, которые я обсуждал. Она появилась в тот же период, что и другие вышеупомянутые работы, и, несмотря на то, что большинство комментаторов ее не заметили, Кун использовал понятие семейного сходства Витгенштейна в качестве отправной точки проекта. Она появилась в тот же период времени, что и другие вышеупомянутые работы, и, несмотря на то, что большинство комментаторов не обращают на нее внимания, Кун использовал витгенштейновское понятие семейного сходства в качестве отправной точки для проекта. Аргументация Куна в основном состоит из критики R-1 и R-3 в той мере, в какой она является историцистской и укоренена в проблеме границ перевода. Помимо Куна, как отмечают некоторые философы, не существует единого научного метода, который бы разделяли все науки. В разных научных дисциплинах знания производятся по-разному. Кроме того, невозможно четко определить границы науки. Смысл науки сегодня частично проявляется в ее мнимом противостоянии суеверию и псевдонаукам. Но это противостояние не может быть полностью выдержано. Любая попытка определить науку так, чтобы включить в нее астрономию, но исключить астрологию, приводит к тому, что она либо остается без признанной науки, либо включает в себя осуждаемую лженауку.69 Мы могли бы добавить и этическую критику. Называть что-либо наукой - это, безусловно, престижный термин, во многих кругах передающий нормативную силу (например, "наука говорит, что грудное вскармливание - это хорошо") и т. д.

Я затронул лишь некоторые из этих критических замечаний, но мои аргументы уже могут навести на мысль: "Означает ли эта критика науки, что знание невозможно?" К счастью, ответ отрицательный. Как я утверждал в главе 1, многие споры о "реализме" и "антиреализме" на самом деле касаются доверия к современной научной космологии. Однако если наука не является единством, то все эти разговоры о научной космологии ошибочны. Вместо грандиозной проблемы с "научным мировоззрением" мы должны думать о долговечности различных локализованных теорий. Являются ли кварки искусственной проекцией определенного набора культурных предположений или точным описанием какого-то компонента Вселенной - это вопрос для физиков в области, которая уже имеет методы для решения подобных вопросов. Говоря иначе, социальное конструирование кварков не является великой проблемой для науки в целом, потому что нет науки в целом, которую можно было бы атаковать или защищать.

Даже если наука часто выступала в роли знания, отказ от единства науки не означает отказа от знания; он означает, что мы должны прийти к лучшему пониманию различных знаний. В главе 6 я привожу аргументы в пользу зететического знания. Действительно, один из прямых выводов этой главы состоит в том, что существуют лучшие и худшие обоснованные утверждения истины. Некоторые из более обоснованных утверждений, вероятно, связаны с наукой, но многие - нет.

Чтобы объяснить, утверждение, что "Людовик XVI был казнен в 1793 году", является вполне обоснованное утверждение. Мы можем сказать, что знаем, что это произошло, поскольку у нас есть множество свидетельств очевидцев, и маловероятно (хотя и не невозможно), что какие-либо будущие свидетельства изменят мнение историков об этом факте. Но это не научное утверждение (как мы используем слово "sci- ence" в английском языке). Некоторые "научные" утверждения имеют множество надежных доказательств (например, антропогенное изменение климата), в то время как другие - нет (например, теория струн). Некоторые утверждения в гуманитарных науках также имеют больше или меньше доказательств, независимо от их претензии на научный статус. Все это говорит о том, что на самом деле нам не нужна раздутая и универсальная категория науки для поддержки знания. Как я утверждаю в главе 6, вместо этого нам нужна теория знания. Успешную эпистемологию нужно найти, а не отказываться от нее.

Эту критику можно также сделать бесконечно мета-теоретической. Можно заметить, что если все вещи, обсуждаемые в этой главе, часто называются "концептами", то и понятие концепта может быть подвергнуто такой же критике. Философы использовали "концепт" как технический термин для обозначения различных вещей (нечто, имеющее истинностное значение, то, что разделяют переводы, набор правил для синтеза опыта, концепция мира в целом), в то время как за пределами философии термин "концепт" в основном относится к ментальным репрезентациям. Между тем, эмпирическая работа в психологии и когнитивной науке позволила создать четыре различные крупные и, вероятно, противоречивые теории ментальных репрезентаций.70 В совокупности, не все концепты одинаковы и не принадлежат к одному и тому же "виду", и сам термин "концепт" может скрывать это важное различие.

Я хочу сделать шаг назад и сказать, почему распространение автокритики само по себе должно вызывать удивление. В начале своей формализации в девятнадцатом веке научные дисциплины стремились определить замкнутые плоскости или системы. Формирование дисциплины часто основывалось на представлении о том, что можно хотя бы условно постичь некую совокупность, так что дисциплина в принципе способна дать в основном полное или самодостаточное описание явлений, которые она изучает. Например, чтобы физика возникла как академическая специализация, она должна была экспериментально допустить, что физические эффекты имеют только физические причины. Физика была основана отчасти на изучении материи и предположении, что математика материальных взаимодействий по крайней мере аналитически отделима от биологии, психологии и физики часто предполагали, что их результаты имеют более широкие последствия. Но в целом фундаментальный прогресс в той или иной области отождествляется с достижением более глубокого понимания конкретного объекта дисциплины.

В отличие от своих естественно-научных собратьев, гуманитарные науки часто делали акцент на менее полных плоскостях объяснения, чем на якобы автономных категориях человеческой жизни или опыта; тем не менее, построение конкретных аналитических объектов было схожим. Приведем конкретный пример: Англофонные кафедры английского языка исторически основывались на предположении, что литература представляет собой, по крайней мере, поверхностно отличительную сферу поиска и преподавания.74 Естественные науки часто строились в редуктивной иерархии, когда объяснение на одном