Полимат. История универсальных людей от Леонардо да Винчи до Сьюзен Сонтаг - Питер Бёрк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Конец XVIII – начало XIX века были временем существования двух выдающихся групп полиматов в Англии и в Германии.
Англия
Два литератора этого времени, Сэмюэль Кольридж и его друг Томас де Квинси, обладали особенно широкими интересами и познаниями. О Кольридже, которого сейчас помнят главным образом как поэта, говорили как об «образцовом полимате Англии эпохи романтизма»[365]. В письме от 1796 года он писал: «Я ненасытный поглотитель книг – прочитал уже почти все и теперь ушел с головой в малоизвестные, забытые тома». Он заявлял, что намеревается стать «сносным математиком» и «досконально изучит Механику, Гидростатику, Оптику, Астрономию, Ботанику, Металлургию, Окаменелости, Химию, Геологию, Анатомию, Медицину, а еще ум Человека – и умы Людей – во всех Путешествиях, Плаваниях и Историях»[366].
Де Квинси, который бросил учебу в Оксфорде, принимал наркотики и прославился своей «Исповедью англичанина, употреблявшего опиум» (Confessions of an Opium-Eater, 1821), зарабатывал на жизнь научно-популярными статьями для Blackwood's Magazine и других журналов. Его очерки охватывали «невероятно широкий спектр тем: это немецкая философия, политическая экономия, история литературы и биографии писателей, убийства, история и философия Древней Греции и Рима, политические комментарии к текущим событиям, физиология»[367].
Другие полиматы сделали немало открытий в самых разных дисциплинах. Томас Юнг, преподаватель кембриджского Эммануил-колледжа, был вторым, кого биограф назвал «последним человеком, который знал все». Надпись на надгробии Юнга в Вестминстерском аббатстве чуть менее драматична: он назван «выдающимся почти во всех областях человеческого знания». На исходе XVIII века, в начале своей карьеры, Юнг увлекся восточными языками и овладел ивритом, сирийским, самаритянским, арабским, персидским и турецким языками. Он выучился на врача, практиковал и занимался медицинскими исследованиями. Юнг также опубликовал важные работы с расчетами страхования жизни и описаниями своих экспериментов в области акустики и оптики (он был одним из выдающихся первых сторонников волновой теории света).
Кроме того, Юнг читал лекции по физиологии, химии и теории приливов, был секретарем Комиссии мер и весов (его очень интересовали маятники) и написал статьи для приложения к четвертому изданию «Британской энциклопедии» – помимо прочего, о рентных облигациях, Египте, гидравлике и языках. В статье «Языки» он делил их на пять главных семей, в том числе индоевропейскую. Юнг был первым, кто использовал это название, хотя, как мы видели ранее, Уильям Джонс уже говорил о сходстве между санскритом, греческим и латинским, а также германскими и романскими языками[368]. Обратившись к изучению египетских иероглифов, которые после египетского похода Наполеона 1798 года вновь привлекли к себе всеобщее внимание, Юнг добился значительного прогресса в их расшифровке, но его обошел соперник-француз, Жан-Франсуа Шампольон, который был более узким специалистом[369].
Среди ученых следующего поколения «одним из последних великих универсалистов» называли Джона Гершеля. Он был не только астрономом, поначалу помогавшим отцу, Уильяму Гершелю, а затем продолжившим его дело, но также математиком и химиком. Он внес свой вклад в изучение теории магнетизма, ботанику, геологию, акустику, оптику и фотографию, что обеспечило ему солидную базу для того, чтобы вслед за д'Аламбером написать «Предварительное рассуждение» (Preliminary Discourse, 1751) об «изучении естественной философии». В дополнение к этим интересам Гершель переводил Шиллера, Данте и Гомера[370]. В начале 1810-х годов, будучи студентом Кембриджа, он подружился с двумя будущими полиматами, Уильямом Уэвеллом и Чарльзом Бэббиджем, которые основали «клуб философских завтраков»[371]. Дружба, связавшая этих троих людей в восприимчивом возрасте, – дополнительный пример, демонстрирующий значимость малых групп для творческой активности.
Уэвелл, друг Гершеля и преподаватель Тринити-колледжа в Кембридже, – еще один серьезный претендент на звание универсального ученого[372]. Сам Гершель писал о нем, что никто иной не собрал «более обширных по количеству и разнообразных по характеру знаний почти во всех областях изысканий, предпринимаемых человечеством»[373]. Уэвелл писал труды по математике, механике, минералогии, астрономии, философии, теологии и архитектуре. Он признавался в «желании читать все виды книг одновременно» и, по утверждениям, прочитал, как и Олдос Хаксли впоследствии, всю «Британскую энциклопедию» от корки до корки, «чтобы вся она всегда была под рукой»[374]. Он изобрел механизм для измерения скорости ветра, ездил в геологические экспедиции, пересмотрел классификацию минералов, пошел дальше Юнга в дисциплине, которую называл наукой о приливах, и опубликовал «Историю индуктивных наук» (History of the Inductive Sciences, 1837) и «Философию индуктивных наук» (The Philosophy of the Inductive Sciences, 1840).
Что касается Бэббиджа, то он наиболее известен тем, что сконструировал два прототипа современных компьютеров – «аналитическую машину» (работавшую с помощью перфокарт) и «разностную машину», в создании которой ему помогала дочь лорда Байрона Ада, графиня Лавлейс. Помимо математики и физики, Бэббидж публиковал работы о шахматах, статистике, геологии, шифрах, затмениях и маяках. Более того, он писал о естественной теологии и «упадке науки в Англии», а также содействовал основанию Астрономического общества[375].
Германия
Еще более примечательная группа полиматов конца XVIII – начала XIX века работала в Германии, которая на тот момент была раздроблена в политическом, но не в культурном отношении. Конечно, немецкоязычные полиматы существовали и в более ранние годы XVIII века. Например, мы уже упоминали Лессинга. Швейцарец Альбрехт фон Галлер, профессор медицины, анатомии и ботаники в Гёттингене, также был литературным критиком, поэтом и автором романов. Сюда также можно включить Иммануила Канта, поскольку его интересы не ограничивались философией. Хотя дисциплины, которые мы называем психологией и антропологией и в которые он внес свой вклад, в те времена еще оставались частью философии, Кант писал еще и о космологии и физической географии.
На рубеже XVIII – XIX столетия особенно яркой была группа, в которую входили Иоганн Готфрид Гердер, его друг Иоганн Вольфганг фон Гёте и друзья Гёте, братья Гумбольдт – Вильгельм и Александр.
Гердер, умерший в 1803 году, много сделал для изучения языка, литературы и культуры. На заре своей карьеры он выиграл конкурс эссе, ежегодно организовывавшийся Берлинской академией наук, представив на него исследование о происхождении языка. Он утверждал, что у каждого языка есть свой характер. «В языке народа, – писал Гердер, – живет целый мир традиций, истории, религии, принципов существования – его сердце и душа». По этой причине он публиковал фольклорные песни, которые считал «голосами людей» в смысле всего народа[376]. Гердеровская концепция Volksgeist («духа народа») подразумевала существование самостоятельных культур в противоположность более ранним представлениям о прогрессивном движении человечества в направлении к единому стандарту «цивилизации». Идея Volksgeist в дальнейшем сыграет заметную роль в формировании новых дисциплин, таких как фольклористика и культурная антропология; в этих областях ее подхватит еще один немецкий полимат, Франц Боас, о котором речь пойдет ниже.
Однако этим интересы Гердера не ограничивались. Одна из его наиболее известных работ, «Идеи к философии истории человечества» (Ideen zur Philosophie der Geschichte der Menschheit, 1784–1791), обогатила то, что сейчас называется «большой историей»: в ней рассматривался вопрос о состоянии Земли до появления человечества. Также он содействовал развитию философии науки, подчеркивая роль аналогий в научном исследовании и важность прототипа (Hauptform), наблюдаемого только в его вариациях[377].
Гёте, младший современник и друг Гердера, известный ныне как величайший немецкий писатель, сам себя считал еще и ученым – гуманитарием и естественником. Выбор доктора Фауста в качестве главного героя его самой знаменитой драмы не случаен, поскольку самому Гёте было не чуждо фаустианское стремление к знаниям разного рода[378]. Он с энтузиазмом изучал языки – латинский, греческий, французский, итальянский, английский, а также основы иврита и арабского. Его интересы
