Надпись на сердце - Борис Привалов

Яркие солнечные лучи освещали дно. По мере того как глаза привыкали к зеленоватому сумраку подводья, перед экскурсантами метрах в трех-четырех от поверхности вырисовывались обросшие водорослями, полузасыпанные песком кровли, срубы домов, стволы деревьев, дворовые постройки.

— Здесь, вот в этом омуте, я родился, — сказал дед, отжимая бороду, — тут еще такой сарайчик стоял, да весь развалился, и теперь яма... Сом, говорят, прописан в яме той... А вот, видите, налево избенка? В ней жила семья Шатовых, Евдокии Григорьевны, нынешней Героини Социалистического Труда. Вон, смотрите, в ее окна сейчас стая рыб заплыла... Да ведь вы, гражданин, у Шатовой в доме сегодня ночевали! Как ее теперешние хоромы, понравились? Как спалось? Какие сны снились?

— Пропаганда! — ответил скептик.

— Значит, все было очень хорошо! — улыбнулся дед, и все гости засмеялись.

— Кстати, Евграфыч, — сказал моторист, — в кулагинской избе, в печке, налим-постоялец объявился! Никак выманить не могу. Рыбина сама в печь зашла, а зажарить некому — вот положение! Давай сюда после экскурсии заедем, обмозгуем это дело, а?

— Что ж, заедем! Вы насчет налима не переводите, — сказал Евграфыч переводчику, — не вмешивайте иностранных туристов в наши внутренние дела! А теперь, граждане гости, давайте пройдемся вдоль главной улицы села! Посмотрите, как мы жили в доколхозную пору, запустение наше бывшее понаблюдайте, бедность!

Флотилия поплыла вдоль улицы.

— Можете свериться по вашей фотографии! — сказал дед Непосед. — Сейчас мы находимся на той точке, откуда фотограф снимал село — тут раньше стоял дом мельника Гриценко... Ну что, верно снято старое Верховье? Точно! Значит, все в порядке, никакой пропаганды, сплошной исторический факт! Сегодня вы видите наш вчерашний день так же, как вчера видели наш сегодняшний день, и спасибо вам, граждане, и вашему путеводителю за полезную идею... Теперь вы действительно в воду глядели!..

— За что он меня благодарит? — испугался старичок, от волнения проглотив, не разжевывая, очередную ириску. — Может, я что-нибудь сделал... такое... хорошее для колхоза?.. Тогда я буду иметь большую неприятность!

— Был такой грех, — сказал дед, выслушав перевод, — сделали вы полезное дело: натолкнули нас на мысль открыть при колхозном клубе филиал — музей старого быта: «Верховье доколхозного периода». Я буду экскурсии водить — тут уже скептикам придется плохо: все экспонаты в натуральную величину! Итак, осмотр музея продолжается! Мы находимся на главной улице, возле питейного заведения, которое в старые времена заменяло клуб, читальню и школу...

И дед Непосед продолжал показ подводного Верховья. Скептик держал язык за зубами, а под конец, когда лодки повернули к берегу, выкинул свой путеводитель за борт.

...После этой поездки деда Непоседа и стали звать экскурсоводом. А в «музей старого крестьянского быта» теперь ездят часто — и школьники и приезжие. Евграфыч начинает свои экскурсии так:

— Экспонаты руками прошу не трогать, а также не нырять и вообще не мутить воды! Спасательные круги и книги жалоб и предложений находятся у экскурсовода! Итак, предлагаю вашему вниманию старое Верховье! Начнем с околицы...

ПЕРЕКРЕСТОК

Бензозаправочный пункт, которым командует Миша Римов, расположен на перекрестке пяти дорог. Недаром на строительстве шутят: «Все дороги ведут к Римову». На перекрестке легче всего поймать попутную машину, и в уютном домике бензозаправщиков всегда много ожидающих оказии «транзитников».

Но сегодня утром у Римова пока один-единственный пассажир — директор поселковой столовой Ксения Ивановна. Ее пышные с проседью волосы усеяны разноцветными кружочками конфетти: она едет с праздничного вечера новоселов.

Гудит машина. Миша Римов, высокий черноглазый юноша в синем — мехом внутрь — комбинезоне, исчезает. Тихо. Потом дверь открывается, и Ксения Ивановна видит перед собой двух... котов в сапогах, вернее — в валенках.

— Со школьными каникулами вас! — говорят коты и смеются, глядя на удивленное лицо директора столовой.

Когда коты снимают маски, Ксения Ивановна узнает их: черноволосый худощавый бригадир монтажников Николай — на ужин он обычно берет биточки, коренастый белокурый Илья электрик предпочитает сосиски.

— Едва не провалили сегодняшнее выступление, — вздыхает Николай. — Наша Красная шапочка выпила холодного шампанского и охрипла. Пришлось Илью переквалифицировать с Зайки-зазнайки на роль второго кота в сапогах.

— Новаторство, — смеется Илья, — два кота сразу! Умоляю вас, Ксения Ивановна: никогда не пейте перед спектаклем холодного шампанского! Из-за этого напитка мы чуть-чуть не нарушили свое слово: обещали быть в подшефной школе на празднике сказок и вот — опаздываем.

— У Гриши, сына моего. — говорит Ксения Ивановна, — тоже чуть было неприятности не произошли вчера: слово-то дал, а сдержать едва смог.

ТЫСЯЧА НОВОСЕЛИЙ В ОДНУ НОЧЬ

— Дома Гриша мой частенько не ночует — в конторе остается. Я его даже спросила как-то:

«Может, твою кровать соседям отдать? К ним племянник приехал, моряк демобилизованный, так он в гамаке спит».

«Правильно, — смеется, — отдай. У меня, мама, в конторе диван мягкий!»

Видимся мы чаще в столовой, чем дома. И вот на днях Гриша обедает, я к нему подсаживаюсь. Накануне он свое строительство сдал: поселок на тысячу квартир и клуб. Кругом о нем разговор хороший идет: «Тысячу новоселий будем одновременно праздновать!» А он сидит за обедом мрачный, ну, прямо Суховей Суховеич!

Материнское сердце не выдержало, стала я его расспрашивать.

«Попал я, мама, — говорит он и улыбается, — в безвыходное положение. В постройкоме был — даже там помочь не могут».

Тут я чувствую, у меня брови дыбом встают от ужаса.

Оказывается, когда Гриша новоселам ключи от новых квартир вручал, то его на радостях каждый к себе на новоселье приглашал. Поселок сдали в течение недели, и получилось так, что новоселье-то у всех на один день назначено: на первое число! Ну, Гриша сперва пообещал некоторым заглянуть на минутку, а потом спохватился, да уже поздно — остальные обижаются: что ж, мол, к одним идешь, а к нам нет? Хоть на чуток загляни — поднимешь тост за нашу жизнь на новом месте. Гриша не смог отказать и наобещал всем: дескать, постараюсь и так далее.

«Вот теперь и подсчитай, мама, — говорит, — ведь квартир тысяча, в каждой минимум по пяти минут посидеть нужно, это же больше восьмидесяти трех часов получается!»

«Выходит, Гришенька, — спрашиваю я, — ты слово-то свое нарушишь?*

А сама в уме другой расчет произвожу: в каждой семье согласно обычаю минимум по сто граммов поднесут — попробуй откажись. Это же получается: тысяча раз по сто?! Нечего сказать, попал мой непьющий сынок в переплет!

Тем временем, смотрю, Гриша что-то карандашом по бумажной салфетке чиркает. Всю салфетку исписал! Мне спросить неудобно — может, какая-нибудь строительная тайна? Но когда он ушел и салфетку эту на столике оставил, то я ее прибрала. Вверху там стояло число новых квартир — 1 000. Потом — 5 м, пять минут, значит. И между ними знак умножения. Дальше — значки, формулы какие-то... «Не иначе, — думаю, — Гришка какой-нибудь реактивный прибор конструировать будет для молниеносных посещений».

А вчера получаю записку: «Мама! Праздник строителей, посвященный окончанию работ, мы с тобой встречаем в новом клубе. Целую. Григорий». Встретились мы за праздничным столом, только подняли бокалы, выпили, смотрю — а рядом стул уже пустой. «Ну, — думаю, — побежал сынок по квартирам, дай бог ему здоровья!» Жутко мне стало, как я сто граммов на тысячу множить принялась. Вдруг радио заговорило. Гришин голос! Поздравляет с окончанием строительства, желает успехов. И потом рассказывает, в какое затруднительное положение он попал. Короче говоря, решил он сделать новоселам подарок — на месяц раньше срока радиофицировать поселок.

«Радио, — говорит, — теперь дает мне возможность лично, как я обещал, поздравить каждого из вас с новосельем, вместе с вами поднять тост за наши трудовые успехи!»

Возвращается Гриша на место, я ему показываю ту самую салфетку, что он в столовой оставил.

«Если ты тогда уже насчет радио все придумал, — говорю, — так зачем же ты квартиры на минуты множил? Чтобы мать ввести в заблуждение?»

«Это, мама, — смеется он, — расчет провода для радиофикации поселка. И минуты здесь ни при чем — буквой «м» метры обозначаются!..»

В окна видны машины, идущие через перекресток. Вот мчится 25-тонный «МАЗ» — грузовик Минского автозавода. Вот ползет «автопурга» — снегоочиститель. Вот сворачивает к бензозаправочной колонке голубой автобус.

— Кинохроника! — говорит Илья. — Интересно, что они сегодня снимали? Сейчас спросим, сюда Константин Петрович идет — старший оператор.