Цвет небес - Джулиана Маклейн

— А если ты этого не сделаешь? — вызывающе улыбнулся он.

— Давай не будем об этом.

Взяв в руки пальто и сумочку, я попыталась вспомнить то время в моей жизни, когда минуты и часы пролетали так же быстро. Я вспомнила все ужины с Питером. Мы часто сидели молча, наблюдая за тем, как едят другие люди, или разговаривали о еде. Мы никогда не ужинали по четыре часа, даже когда только начали встречаться. Мы часто гуляли вместе или ходили куда-нибудь, но всегда по большей части молчали.

Мэтт оплатил счет, и мы вышли из паба. Снаружи дождь прекратился. Воздух был свежим и влажным. Уличные фонари отражались в темных лужах.

— Ты сейчас поедешь к брату? — спросила я, когда мы шли к машине.

— Ага. — Мэтт помог мне забраться в машину и подошёл к водительской двери. Сел и завел двигатель. Через несколько секунд мы уже ехали по дороге к кампусу.

Проезжая по тихим темным улицам города, я ощутила, как в животе растекается ужас. Сейчас Мэтт высадит меня, пожелает спокойной ночи, и мы не встретимся ещё шесть лет. А то и никогда.

Мэтт включил поворотник, и мое сердце панически забилось. Я ощутила прилив тошноты.

Положила ладонь ему на рукав.

— Не поворачивай. Почему бы нам ещё немного не покататься?

Он посмотрел на меня:

— А как же комендантский час?

Его лицо казалось напряженным, словно он тоже испытывал тот же самый глубинный страх.

Я подняла руку, чтобы посмотреть на циферблат часов в свете фонаря, под которым мы проезжали.

— У нас ещё есть немного времени. Немного, но есть.

Мэтт убрал ногу с педали тормоза и нажал на газ.

— Куда ты хочешь поехать? — спросил он тихим серьезным голосом. — Просто покажи, куда.

Глава 34

— Неважно, — сказала я. — Просто поехали.

Мы молча двинулись на запад по Централ-стрит. Время от времени Мэтт поглядывал на меня. В темном автомобиле я встретилась с ним глазами и подумала, что мы похожи на преступников, убегающих с места преступления куда глаза глядят.

Я застучала каблуком по полу машины — тук-тук-тук — и вцепилась в сумочку, которую держала на коленях. Я вертела её, гнула, сжимала.

— Что мы делаем, Кора? — наконец задал вопрос Мэтт, когда мы выехали на темный участок дороги, освещенный лишь фарами нашего автомобиля.

— Не знаю. — Определенной цели у нас не было, и от этого происходящее казалось неправильным. — Может быть, стоит просто остановиться.

Он свернул на обочину. Шины зашуршали по гравию, а затем Мэтт отключил свет и выключил двигатель.

Мир вокруг и хаотичные мысли в голове внезапно успокоились. Мэтт опустил стекло и положил руку на дверцу машины. Внутрь проникла ночная прохлада, и я глубоко вдохнула свежий воздух. В придорожной канаве стрекотали сверчки и квакали лягушки. Сквозь лобовое стекло лился лунный свет. Нас окружали деревья.

— Почему тогда, в школе, ты перестал общаться со мной и Питером? — спросила я, внезапно разозлившись. Убрала волосы от лица. — Что было такого особенного в Дуге Джонсе и его старом пикапе? Неужели с ним было интереснее, чем с нами? С нами ты скучал?

Этот вопрос я давно хотела прояснить. Много лет назад я засунула своё раздражение в бутылку, заткнула её пробкой и спрятала подальше. Но теперь пробка вылетела.

Мэтт снял руку с руля и повернулся ко мне.

— Не скучал. Я просто знал, что отличаюсь от вас. Я был сыт по горло, и хотел нажить проблем. Без меня вам было лучше.

— Мы в это не верили. По крайней мере, я. Мы дружили несмотря ни на что, и если бы ты остался с нами, то не влип бы в неприятности, и тебе не пришлось бы… — Я осеклась.

— Не пришлось бы что? Уезжать из города? — Он уставился в ночь. — Мне требовалось побыть одному, вот и всё. Уехать от отца, который получал какое-то извращенное наслаждение, пытаясь выбить из меня все дерьмо. — Мэтт замолчал. — Я просто не мог оставаться частью той компании, в какую мы превратились.

— Но присоединился к другой — компании Дуга и его идиота-дружка. Я даже не помню, как его звали.

Мэтт покачал головой, глядя перед собой невыразительным взглядом.

— Они оба были придурками. Я всегда так думал.

— Так почему дружил с ними, а не с нами?

Боже, я говорю как жалкая отвергнутая любовница. Как будто Мэтт изменил мне и бросил. Но я не была его любовницей. Между нами никогда не возникало ничего подобного.

Но что между нами вообще было? Такое невозможно описать словами. До сих пор.

Я прикрыла лоб рукой и закрыла глаза:

— Прости меня, Мэтт. Веду себя как дура. Неважно, что случилось тогда. Это было сто лет назад.

— Ты ошибаешься. Это важно. Именно поэтому я и приехал: сказать тебе, что вел себя как придурок, и причина крылась не в вас, а во мне. Я ненавидел свою жизнь, своего отца, и просто хотел вырваться оттуда. Проблема была в том, что вы вынуждали меня хотеть остаться в этом городе, который высасывал из меня жизнь.

Горечь в его голосе была почти осязаемой.

— Не знала, что всё было настолько плохо.

— Это всего лишь опрометчивый порыв. На самом деле, не настолько. Я был просто молодым и глупым. Мог бы и учиться лучше, если бы постарался. И с отцом обращаться иначе, но я только и делал, что бросал ему вызовы, тем самым только ещё больше провоцируя его, и потому вынужден был уехать. Я всегда был озлоблен. — Он потянулся ко мне и взял за руку, чем удивил меня. — Но мне не следовало уезжать не попрощавшись. Нужно было поддерживать связь. Не то чтобы я не думал о тебе. Думал. Постоянно.

— И я думала о тебе.

Мимо промчалась машина. Рев её двигателя заглушил стрекот сверчков, а затем красные габаритные огни скрылись за поворотом, и вновь воцарилась тишина.

— Иногда, — продолжил Мэтт, глядя на наши сомкнутые ладони, — мне снились сны о тебе, и они казались настолько реальными, что я был готов, проснувшись, увидеть тебя рядом. Дни напролет я не мог выбросить мысли о тебе из головы.

У меня закружилась голова, словно волна подняла нас и вновь швырнула в бездну.

Он скучал по мне. Я ему снилась.

И он жалеет, что уехал.

Поразительно, как два настолько простых слова — «прости меня» — излечивают такую сильную боль от чего-то столь незначительного. Мы же говорили о том, что происходило в школьные дни, когда в половине случаев никто даже не ведал, что творит.

Не то чтобы сейчас я знала, что делаю. По правде говоря, в двадцать один год я сомневалась в себе даже больше, чем в школьные годы, потому что была вынуждена выбирать путь, по которому буду следовать до конца жизни. Когда-то я чувствовала, что передо мной открыт весь мир, и есть сотни путей, которые можно выбирать, и я всегда буду свободна, чтобы познать так много, как захочу.