Огонь на ветру - Самуэлла Фингарет

Когда Бека и Липарит вошли в мастерскую, они увидели на лоскуте тёмно-синего бархата золотые подвески. Казалось, подвески плывут. Крутобокая форма напоминала луну на ущербе или ладью. На выпуклой лицевой стороне, в окружении из золотых шариков-зёрен, взмахивали крылами переливчатые сине-зелёные птицы. Тонкие золотые перегородки окружали вскинутые головы, круглые глаза, пышные, на три волны, хвосты.

– Убор достойный Венеры – богини любви и красоты, – прошептал Липарит.

– Ты верно заметил, – отозвался Шота. – К тому же стоит добавить, что луны подвесок полые и служат вместилищем для благовоний. Подвески прикрепляли цепями к венцу, луны покачивались и от движения источали сладостный аромат.

Бека поднял подвески за дужки, уложил на ладонь.

– Работа искусная, – сказал он, поворачивая ладонь к свету. – Мастер узнал все свойства благородного золота и сумел показать его красоту. Заглаженную поверхность он оттенил матовой, мерцающей зернью. Цветовые пятна эмали подобраны с тонким вкусом. Из Византии?

– Нет, – быстро ответил Шота. Он ждал этого вопроса. – Из Руси прислано. Царица Тамар предназначила подвески для Вардзийского монастыря. А украсят ли ими монахи икону или спрячут навеки в сундук, этого я не знаю. Вот и решил показать замечательным тбилисским златоваятелям работу их русских собратьев, чтобы не осталось в безвестности высокое мастерство.

– Поистине, господин Шота устроил нам праздник. Мне приходилось слышать от торговых гостей, что русские эмали не уступят константинопольским, но такую искусную работу трудно было представить, – сказал Липарит.

Микаэл за всё это время не произнёс ни слова, но Шота видел, как неотрывно смотрел мальчонка на луны, точно ждал, что проступят на золотой поверхности тайные письмена.

В мастерской Шота пробыл недолго. В условленный час он встретился с Чахрухадзе. Вдвоём они перешли каменный мост, переброшенный через Мтквари, и направились в замок Исани, давнюю резиденцию вдовствующей Русудан. Милостивое разрешение посетить владелицу замка получено было заранее.

Перед входом в покои их встретила юная девушка в пепельно-сером шёлковом платье. Возле смугло-розовых щёк трепетала вуаль, прозрачная, словно дымка.

– Следуйте, пожалуйста, за мной, – сказала девушка. – Благородная госпожа ждёт.

Царица Русудан сидела в кресле без спинки, прямая, статная, величавая. Груз прожитых лет не согнул горделиво распрямленные плечи, хотя отяжелели черты лица, вокруг глаз и около губ залегли морщины и белые нити пробились сквозь черноту волос. После смерти Бурдухан, супруги царя Гиорги, Русудан приняла на себя все заботы о юной Тамар и новорождённой Русудан-младшей. Русудан-старшая сумела найти тропу к юным сердцам, посеять там добрые семена. Осетинский царевич Давид, будущий супруг светозарной Тамар, также воспитывался в Исани.

– Что привело витязей в тишину покоев, где доживает свой век печальная старость? – Русудан склонила голову навстречу вошедшим. Закрученные в длинные локоны пряди волос выбились из-под вуали, завязанной у подбородка, и упали на грудь.

– Тишина, когда она окружает благородную госпожу, наполнена мудростью. Для старости не остаётся места.

Шота и Чахрухадзе опустились на колени, поочерёдно коснулись губами края пепельно-серого платья, расшитого переливчатым жемчугом.

– Займите кресла, мои господа, и порадуйте новостями.

– Лучшую новость вестники разнесли по семи землям. Громоподобным эхом отозвалась весть о победе в порубежных странах.

– И витязи явились просить Русудан, чтобы замолвила она словечко в пользу больших состязаний? Одержанные победы стоят того. Только царь царей Тамар опередила ваше желание. Праздник воинской выучки и отваги состоится в ближайшее время, едва переедет двор в Тмогви.

– Благородная госпожа переоценила воинственный пыл своих преданных слуг, – сказал Чахрухадзе. – Не воины, а поэты осмелились нарушить мудрую тишину покоев.

– Звона оружия не последует, но всего лишь звон поэтических строк, – подхватил Шота.

– Я слушаю вас, мои поэты.

Чахрухадзе приблизился к креслу, протянул на ладонях книгу.

– Что означают неизвестные мне письмена? – удивлённо спросила царица.

– Неизвестные? – воскликнул Шота. В его голосе прозвучало неприкрытое разочарование.

– Книга содержит великую русскую повесть-поэму о доблестных подвигах ныне живущих витязей и князей, – сказал Чахрухадзе. – Шота и я загорелись желанием проникнуть в смысл строк, запечатанных для нас семью печатями.

– Вы напрасно посетили эти покои, если надеялись встретить здесь знание русского языка. Брак грузинской царевны с великим русским князем, начавшийся так счастливо, оборвала внезапная смерть государя. На Руси я прожила менее года, и более тридцати пяти лет миновало с той давней поры.

Русудан взяла книгу, перелистала. Взгляд задержался на рисунке, помещённом под остриём последней короткой строки.

– Миниатюра повторяет главную мысль поэмы: держаться всем вместе против общей опасности, – сказал Чахрухадзе. – Великий князь залесских земель один из тех, к кому обратил поэт свой смелый призыв.

– Я слышала о Савалте, как о могущественном государе. По первому мужу он приходился бы мне двоюродным братом.

– Расскажи о первом супруге, благородная госпожа, если не слишком омрачат твою душу тягостные воспоминания, – попросил Шота. – Чахрухадзе разглядывал миниатюры на страницах русских хроник, и хотя там нередко встречались сцены похорон и оплакивания, но лишь на одном рисунке стояла у гроба женщина. Русский историограф сказал, благородная госпожа, что это твоя великая скорбь водила кистью художника, когда он создавал миниатюру.

– Жало давнего горя теперь затупилось и перешло в память. Тогда же не я одна все русские земли оплакивали Изяслава Мстиславовича. Говорили, что справедливостью он повторил своего великого деда, Владимира Мономаха, а храбростью – льва. Его полководческой мудрости позавидовал бы сам Искандер. Так, сражаясь против врага на воде, государь повелел настелить доски над палубами боевых судов. Разумно устроенные настилы укрывали гребцов от вражеских стрел и одновременно служили помостом для лучников.

Но Шота о чём-то задумался. Крылатый конь воображения умчал его от нас далеко, перебила сама себя Русудан.

– О государыня, я ловлю каждое твоё слово. И если мой конь воспарил, то лишь потому, что наездника стрелой поразила мысль, вызванная рассказом государыни.

– Поделись своей мыслью, я хочу знать.

– Вот её суть, благородная госпожа. Поэты могут жить далеко друг от друга. Их могут разделять горы, моря, лесные чащобы. Между Грузией и Русью пролегают недели пути. Но схожие мысли волнуют народы, и расстояние исчезает. Чахрухадзе сказал, что в русской поэме главным является призыв к единению.