Сэр Найджел Лоринг - Артур Конан Дойл

Король и сам был странствующим рыцарем — лучшим в Англии того времени. Он неукоснительно следовал всем правилам изысканного рыцарского этикета, и то, что вот-вот должно было произойти, вполне соответствовало его духу.

— Он еще не рыцарь?

— Нет, ваше величество.

— Ну, тогда сегодня ему придется на деле показать, на что он способен. Разве пристало молодому неопытному сквайру поднимать оружие против цвета английского рыцарства?

— Он передал мне свой картель и вызов, — сказал Чандос, доставая из-под плаща какую-тот бумагу. — Вы позволите мне ее прочесть, ваше величество?

— Конечно, Джон. Никто лучше вас не знает правил рыцарского этикета. К тому же вы знакомы с молодым человеком и вам виднее, насколько он достоин чести, на которую притязает. Послушаем его вызов.

Во время этого разговора рыцари и оруженосцы королевского эскорта, большая часть которых была ветеранами французских войн, с интересом и недоумением взирали на закованную в сталь фигуру на мосту. Теперь же, по вызову Уолтера Мэнни, они сгрудились вокруг короля и Чандоса. Чандос откашлялся и начал читать по бумаге:

— «A tous seigneurs, chevaliers et escuyers»[29] — так она озаглавлена, господа. Это послание сквайра Найджела Лоринга из Тилфорда, сына, светлой памяти, Юстаса Лоринга. Сквайр Лоринг ожидает вас, господа, с оружием в руках вон там, на верху моста. Вот что он пишет: «Я, скромный и недостойный сквайр, горя желанием прославить свое имя в глазах благородных рыцарей, кои сопровождают моего царственного повелителя, ожидаю на Уэйском мосту в надежде, что кто-либо из них благоволит немного помериться со мной силами или даст мне возможность разрешить его от какого-либо обета, если он принял на себя таковой. Я прошу об этом не затем, что полагаю себя достойным такой чести, а затем только, что жажду воочию увидеть, как сражаются знаменитые рыцари, и отдать дань восхищения их боевому искусству. Посему — да поможет мне святой Георгий! — я стану защищать острыми копьями мост от всякого или ото всех, кто соблаговолит вступить на него до захода солнца».

— Ну, что вы на это скажете, господа? — спросил король, весело оглядев собравшихся.

— Все верно, все как полагается, — отозвался Принц. — Ни Кларисье, ни Красный Дракон, да и никто другой в плаще глашатая не написал бы лучше. И все это он сам?

— У него есть старуха бабка, еще прежнего воспитания, — сказал Чандос. — Думаю, леди Эрментруде не раз доводилось писать вызовы. Но послушайте, ваше величество, мне нужно кое-что сказать вам на ухо! И вам тоже, благородный Принц.

Отведя их в сторону, Чандос стал что-то шепотом объяснять, от чего все трое громко расхохотались.

— Клянусь распятием! Какой позор, что благородный сквайр живет в такой нужде! — воскликнул наконец король. — Теперь этим займусь я сам. Так что же, господа? Достойный сквайр ждет ответа.

Воины столпились, вполголоса что-то обсуждая. Наконец Уолтер Мэнни обернулся к королю и доложил о результатах совещания.

— Если позволите, ваше величество, — сказал он, — мы полагаем, что этот сквайр, желая скрестить копья с перепоясанным рыцарем, прежде чем доказал на то свое право, переступает все границы приличия. Довольно с него и чести, если с ним сразится просто оруженосец, а поэтому, с вашего согласия, я пошлю освободить нам путь через мост своего собственного оруженосца Джона Уиддикема.

— Ну что же, это будет справедливо и честно, — сказал король. — Сэр Чандос, благоволите передать этому поединщику наше решение. Передайте ему также, что мы желаем, чтобы состязание проходило не на мосту, так как ясно, что в конце концов либо один из них, либо оба упадут в реку, но чтобы он съехал с моста и сражался на берегу. Такова наша королевская воля. Еще скажите, что для такой схватки довольно и тупого копья, хотя, если оба удержатся в седле, я дозволяю им обменяться и парой ударов мечами или булавами. Рауль протрубит сигнал к началу сражения.

То, что искатели славы готовы целыми днями поджидать достойного противника где-нибудь на перекрестке дорог, у брода или моста, было вполне в обычаях времени — еще не канул в прошлое отважный дух старого рыцарства, и у каждого в памяти еще были живы древние сказания и песни труверов, в которых полным-полно подобных сцен. Правда, в жизни их стало гораздо меньше. С веселым любопытством следили придворные, как Чандос спускался к мосту, и оживленно обсуждали несколько необычный вид человека, бросившего им вызов. Его телосложение, вся фигура, и верно, производили странное впечатление: руки и ноги, казалось, были слишком коротки для такого высокого человека, а голова была опущена на грудь, словно он глубоко задумался о чем-то.

— Так это же рыцарь Печального Сердца! — сказал Мэнни. — Что с ним такое, что он так низко опустил голову?

— Может быть, у него слишком слабая шея, — отозвался король.

— Голос у него, во всяком случае, не слаб, — заметил Принц, когда до них донеслись слова Найджела, который что-то отвечал Чандосу. — Клянусь Пресвятой Богородицей, он ревет совсем как выпь.

Пока Чандос возвращался к королю, Найджел поменял старое ясеневое копье отца на тупое турнирное, которое подал ему сопровождавший его здоровенный лучник. Потом он съехал с моста на зеленую, шириной в сотню ярдов, полосу, тянувшуюся вдоль берега. В тот же момент оруженосец сэра Уолтера Мэнни, уже спешно снаряженный товарищами, выехал вперед и стал в позицию.

Король поднял руку, сокольник протрубил в рог, и два всадника, вонзив шпоры коням в бока и дернув поводья, яростно устремились навстречу друг другу. Косые лучи вечернего солнца осветили такую картину: в центре, по зеленой полосе сырого луга, пригнувшись в седлах, разбрызгивая во все стороны воду, неслись навстречу друг другу два всадника; по одну сторону луга стояла полукругом, словно окаменев, блестящая толпа придворных — кто в стальных доспехах, кто в бархате, с замершими на месте собаками, соколами и лошадьми; по другую — горбился старый мост, синела ленивая река, стояли, разинув рты, несколько крестьян; а еще дальше возвышался мрачный, темный от времени господский дом, из верхнего окна которого смотрело чье-то суровое лицо.

Джон Уиддикем был человек отважный, но на сей раз ему попался более смелый противник. Когда на него как ураган налетел всадник, словно сросшийся со своим соловым конем, он не выдержал и колени его разжались. Найджел и Поммерс слились в одно целое и мчались, перенеся всю тяжесть, мощь и пыл на конец копья. Ударь в Уиддикема молния, он и то не вылетел бы из седла быстрее и дальше. Прежде чем распластаться навзничь на земле, он дважды перевернулся в воздухе, причем латы его зазвенели, как кимвалы.