Пушкин: «Когда Потемкину в потемках…». По следам «Непричесанной биографии» - Леонид Аринштейн

Е. М. Хитрово. Рис. Пушкина

Однако отдать Елизавете Михайловне стихотворение, написанное ранее и адресованное другой женщине, Пушкин вполне мог, тем более что такой шаг содержал в себе определенную двусмысленность: стихотворение «Нет, я не дорожу…» перекликается по своему содержанию с антологическим стихотворением, обращенным «к постарелой красавице», незадолго до того переведенным Батюшковым[135] и безусловно известным Елизавете Михайловне. А уже возможность поиграть двусмысленностью Пушкин никогда не упускал.

Кому же Пушкин мог адресовать это стихотворение первоначально?

Ответ на этот вопрос подсказывает сравнение «Нет, я не дорожу…» с упомянутым переводом Батюшкова, на который собственно и ориентировался Пушкин. Вот этот перевод:

Тебе ль оплакивать утрату юных дней?Ты в красоте не измениласьИ для любви моейОт времени еще прелестнее явилась.Твой друг не дорожит неопытной красой,Незрелой в таинствах любовного искусства.Без жизни взор ее стыдливый и немойИ робкий поцелуй без чувства.Но ты, владычица любви,Ты страсть вдохнешь и в мертвый камень;И в осень дней твоих не погасает пламень…

Как видим, в переводе Батюшкова противопоставление «красавиц» идет по возрастному принципу: «незрелая краса» противопоставлена опытности «осеннего» возраста. Пушкин же дает противопоставление совсем другого характера: мятежность, страстность противопоставлены у него смирению и сдержанности в любовных отношениях. Из содержания стихотворения совершенно ясно, что Пушкин воспевает не «мятежных» и страстных в любви «вакханок» и обращается отнюдь не к ним, а к совершенно иной женщине – «смиреннице», чье любовное поведение видится ему гораздо более привлекательным. Но таких женщин в любовном опыте Пушкина было в то время не так уж много, может быть, вообще одна. Это прототип онегинской Татьяны, старшая дочь П. А. Осиповой – Анна Вульф. Их роман начался еще в период Михайловской ссылки Пушкина. Возникшая между ними в феврале 1826 г. связь доставила Анне немало нравственных мучений:

«…Не знаю, проклинать ли мне или благодарить Провидение за то, что оно послало вас [на моем пути]…» (XIII, 552), – пишет она ему вскоре после того, как Пушкин добился близости с ней. И в другом письме:

«Ах, Пушкин, вы не заслуживаете любви, и я вижу, что была бы более счастлива, если бы уехала раньше из Тригорского и если бы последние дни, которые я провела с вами, могли изгладиться из моей памяти» (XIII, 554).

Анна сохранила свое чувство к Пушкину на долгие годы. После освобождения поэта из ссылки их встречи были редкими, но чрезвычайно яркими. Особенно это относится к приезду Пушкина в октябре 1829 г. в Малинники, где он застал Анну одну (ее сестры были в Старице, а Осипова – в Тригорском). Они провели вместе почти три недели. Ранняя морозная зима добавила романтизма их отношениям, создав настроение, столь гениально переданное в написанных им тогда двух стихотворениях, которые разделяет одна ночь:

…И дева в сумерки выходит на крыльцо:Открыты шея, грудь, и вьюга ей в лицо!Но бури севера не вредны русской розе.Как жарко поцелуй пылает на морозе!Как дева русская свежа в пыли снегов!

(III, 182)

(«Зима. Что делать нам в деревне?..». 2 ноября)

…Пора, красавица, проснись:Открой сомкнуты негой взоры,Навстречу северной АврорыЗвездою севера явись!

(III, 183)

(«Зимнее утро», 3 ноября)

Вероятно, вслед за этими лирическими шедеврами в том же ноябре 1829 г., или несколько позже, и было написано проникнутое тем же светлым настроением стихотворение «Нет, я не дорожу…»[136].

Переадресовка лирических посланий от одного лица другому не была редкостью в те годы. Известны случаи, когда переадресовывал свои стихотворения и Пушкин, изменяя при этом их дату [137]. Так, стихотворение 1820 г. «Зачем безвременную скуку», посвященное Екатерине Раевской, в 1826 г. Пушкин посылает Софье Федоровне Пушкиной, которую он хотел в то время видеть своей невестой, и соответственно меняет дату. Сохранился автограф стихотворения, переданный Пушкиным Софье Федоровне через ее родственника В. П. Зубкова, где рукой Пушкина поставлена дата «1 ноября 1826. Москва». Любопытно, что в сборнике стихотворений, вышедшем в 1829 г., когда надежды на брак с С. Ф. Пушкиной уже не было, Пушкин поместил стихотворение под 1821 годом. То же – со стихотворением «Иностранке» («На языке тебе невнятном»). Посвященное первоначально гречанке Калипсо Полихрони, спустя три года оно было переадресовано Амалии Ризнич и вручено ей Пушкиным перед ее отъездом из России.

Такова же судьба стихотворения «Нет, я не дорожу…», посвященного первоначально Анне Вульф. В январе 1830 г. Пушкин по каким-то причинам счел уместным передать его Елизавете Михайловне Хитрово.

Дальнейшая судьба Пушкина – его женитьба на Наталье Николаевне Гончаровой сделала это стихотворение своего рода пророческим. Уж слишком соответствовало его содержание его отношению к Наталье Николаевне и его умонастроению в первые годы после женитьбы. Это в какой-то мере понимали близкие Пушкину люди. Недаром на некоторых копиях появились заголовки «К жене», «Жене» или дата «1831» (год их свадьбы). Судя по лирике Пушкина начала 1830-х гг. и его письмам к Наталье Николаевне, это ощущал и сам поэт. Едва ли он показал стихотворение «Нет, я не дорожу…» своей молодой жене – это было бы бестактно. Но в своем сознании, в своей душе он явно переадресовал это стихотворение ей.

«Я пел на троне добродетель»

В начале 1819 г. Пушкин посвятил восторженные строки Императрице Елизавете Алексеевне:

Свободу лишь учася славить,Стихами жертвуя лишь ей,Я не рожден Царей забавитьСтыдливой Музою моей.Но, признаюсь, под Геликоном,Где Касталийский ток шумел,Я, вдохновенный Аполлоном,Елисавету втайне пел.Небесного земной свидетель,Воспламененною душойЯ пел на троне добродетельС ее приветною красой…

(II, 65)

Императрица Елизавета Алексеевна

То, что в окончательном варианте Пушкин даже приглушил обуревавшие его чувства, выясняется из черновиков, пестрящих вычеркиваниями вроде: «Я пел в восторге, в упоенье… Любовь… Любовь, надежду… прелесть…» (II, 546).

Пушкину нравилась Царица. Она была необычайно привлекательна, по-женски взбалмошна и, похоже, изменяла своему Августейшему супругу, Императору Александру I. Последнее особенно занимало воображение Пушкина. Ничего определенного он, понятно, не знал. Скандальные подробности из жизни Августейших особ во все времена были окутаны непроницаемой тайной. Но у Александра Сергеевича было удивительное чутье на этот счет. Его неуемное воображение рисовало ему эротические сцены, в которых прекрасная Царица отдавалась простому юноше (желательно, чтобы этим юношей был именно он). Вот она видится поэту в образе грозной Царицы Ада Прозерпины. И что бы вы думали? Она делит ложе с простым пастушком: