Гранитный чертог - Елена Сергеевна Счастная

древку, чтобы обломить его, как затрещало в затылке, потемнело в глазах от удара по голове чем-то холодным. Небо погасло. Захлебнулись в низком гуле все звуки. Не в силах совладать с растекающейся по телу дурнотой, Млада шагнула наобум и, оступившись, кубарем покатилась под откос.

Последней вспышкой в голове был с новой силой грянувший грохот битвы и рев вельдов, которые настигли легкую добычу. Сознание Млада потеряла еще до того, как достигла дна низины.

Глава 5

Ленивый ветер чуть покачивал прозрачные занавеси и тяжелый балдахин над кроватью. Ослепительно-желтый закатный свет отбрасывал замысловатую тень от резного окна на округлое бедро девушки, которая лежала рядом, среди смятых вышитых простыней. Ее смуглая кожа казалась бронзовой. Коснись – обожжешься: настолько горяча. Густая и чуть растрепанная, цвета корицы, копна волос девушки светилась огненными завитками. А сверкающие только что утоленным желанием глаза, темные, словно маслины, смотрели с обожанием.

Хальвдан неспешно, по-хозяйски провел ладонью по ее разогретому солнцем плечу вверх, накрутил на палец пушистую прядь. Девушка тихо засмеялась:

– Ты не дашь мне поспать, Альекхам [9], – перевернулась на спину и едва-едва, больше для того, чтобы подразнить, прикрылась тонким покрывалом.

Но она не хотела спать – Хальвдан знал. Каждым движением, словом, взглядом она нарочно поднимала в нем новую волну желания. И он поддавался раз за разом. Он не хотел сопротивляться даже для того, чтобы отдохнуть.

Ее закрытый паланкин стоял внизу, во дворе, спрятанный от посторонних глаз. Потому как, если узнает Вархан, где проводит время его дочь – ничего хорошего не жди.

Но когда они были вместе, то переживали об этом в последнюю очередь.

– Я заберу тебя с собой, – прошептал Хальвдан, медленно, но неотвратимо стаскивая покрывало, сокрывшее от него изгибы безупречного тела девушки. – Поедешь?

Она, не открывая глаз, улыбнулась, поймала его руку и прижалась губами к ладони.

– Поеду, – посмотрела необыкновенно серьезно. – Ты же знаешь, что поеду даже в твои северные земли, если нужно.

– Значит, я пойду к твоему отцу.

– Он не одобрит.

– Все равно пойду. Я не вор.

– Завтра… А сейчас иди ко мне.

Южное тепло трескалось, осыпалось, как пересохшая глина. Плотный сумрак пасмурного утра настырно пробивался сквозь веки. Хальвдан проснулся, почувствовав, как что-то щекочет нос. Он провел по лицу – это был русый локон девчонки, что спала, прижавшись к его боку. Теплая и почти незнакомая. Как же ее имя? Да какая разница…

Хальвдан отодвинулся и перевернулся на живот, опустил ладонь на холодный пол. Это отрезвляло, возвращало в реальный, свободный от хмельного дурмана мир. В виске тихо и назойливо ныло. Пожалуй, вчера в харчевне он слегка перебрал, и даже его стойкое против похмелья тело теперь отказывалось просыпаться, мышцы были словно из войлока. Поганое все-таки у Горяя пиво: совсем он распоясался после того, как в его заведении перестал появляться княжеский воевода. Раньше не позволял себе угощать важного и редкого гостя таким пойлом. А теперь – запросто. Заматерел, страх потерял.

Пойти бы размяться, да не охота.

Медленно Хальвдан снова повернулся к девушке. Тонкое одеяло сползло с ее чуть угловатого плеча почти до самой талии, открыв небольшую острую грудь. Молода, но дело свое знает хорошо. Выдержала ночью злой напор Хальвдана и даже не пискнула. Хотя за те деньги, что были ей обещаны, терпела бы и до утра. Но не пришлось: хмель сделал свое дело. Странно, что вчерашний выбор пал именно на нее. Ведь кругом сновало, помнится, много гораздо более сочных девиц. Теперь сложно было понять, что в ней приглянулось. Лицо почти совсем детское и к тому же некрасивое, тело – ухватиться толком не за что.

Не то что Малуша, хоть та и надоела до оскомины. Но однажды с ней все перестало быть просто. Служанка стала мнить себя едва ли не его невестой, задираться с другими женщинами, а то и с мужчинами. И не столько потому, что потребовал Драгомир, а по собственной воле Хальвдан решил это прекратить.

Возможно, он еще подумал бы, стоит ли поспешно и в столь резких выражениях рвать с женщиной, которая по первому зову готова была согреть его постель, но случилось то, от чего Хальвдан бежал многие лета, как от холеры. И чему поддался так скоропостижно, что и сам поначалу не заметил.

Он постыдно увлекся девушкой, которая, по всему, и знать-то его не хотела, хоть ее безразличие, похоже, относилось ко всем мужам в детинце. Это произошло в тот самый миг, когда он обернулся и первый раз увидел Младу на ристалище. Пришлую девчонку, которая одним взглядом холодных зеленых глаз будто резала на куски и слова не могла сказать без дерзости. К тому же мнила о себе пес знает что. Ловкая, гибкая, как куница, но твердая, как сталь. Криг’хэррэ – по-другому и не скажешь.

Она раздражала его неимоверно. И влекла так, что ломило в мышцах.

Едва не вместо приветствия Млада влепила Хальвдану пощечину да еще и мечом наверняка не отказалась бы пощекотать, если бы не вмешался Бажан. Хотя, чего скрывать – это он заслужил. Потому что повел себя, как последний остолбень. И осознать бы, отступить, присмотреться, но он продолжал совершать одну глупость за другой. А когда вопреки приказу князя и всем мыслимым правилам настоял на том, чтобы отправить Младу в разведку, то и вовсе признал свое перед ней бессилие. А ведь грозился прогнать и даже пытался это сделать. Но она только въедалась в мысли все сильнее. И не покидала их даже после отъезда.

Это было похоже на какую-то хворь. Впору к Лерху идти.

Только вместо этого Хальвдан оказался в харчевне Горяя этой ночью. Хоть не к лицу воеводе, уже давно вошедшему в те лета, когда наследников растят и подают пример отрокам, слоняться по постоялым дворам и искать женских ласк за деньги. За это в городе с утра бабы хорошенько перемоют ему кости. Но вчера ему было плевать. Он самозабвенно глушил в пиве и оголтелом внимании девиц злобу на самого себя да чувство вины за то, что толкнул Младу на опасное задание.

Пожалуй, последний раз он так по-скотски напивался в тот день, когда узнал, что потерял девушку, любившую его, и, наверное, любимую им. Хоть малодушно отказывался себе в этом признаваться.

Орхона. Это имя – то малое, что осталось от нее. Еще упрек ее отца, ариванского