Конвой - Сергей Фомичев

— Тут был бы бессилен и Априкорн, — вздохнул Волошек.

Он жалел тварь, но ничем не мог ей помочь. Даже утешением. Драконы не понимают иных языков, кроме собственного, а выучить его способны немногие из людей.

Глаза захлопнулись. Дракон всё ещё цеплялся за жизнь и решил экономить силы.

В трёх десятках шагов от холма послышался хруст. Наёмники схватились за рукояти мечей — тот, кто подбил дракона, мог оказаться неподалёку.

К великому их изумлению из кустов выбрался израненный, чудом уцелевший погонщик. Его лицо было разбито и обожжено, одна рука висела без движения, вторая шевелилась с трудом. Однако серьёзных травм водитель дракона, похоже, избежал. Пошатываясь, он направился к месту падения.

Его одежда из чёртовой кожи почти не пострадала. Никакого оружия Волошек не разглядел, если не считать кортика, который являлся скорее данью традиции и профессиональным атрибутом.

Взглянув со вздохом на умирающего дракона, погонщик поздоровался с наёмниками.

— Темирко, — представился он. — Вторая патрульная группа. Драконюшни Альмагарда.

Дастин назвал себя, представил спутника, но конвой почему-то обозвал «караваном торговцев». Затем он свистнул Рыжему, чтобы тот притащил аптечку.

Пока перевязывали раны и смазывали ожоги, погонщик рассказал, как было дело:

— Обычный патрульный полёт. Кто бы мог подумать, что посреди Покрова появится эта тварь! Сроду здесь ничего опасного не летало. Воздух не держит чужаков. Мы и наблюдаем-то всё больше за землёй.

Однако вот напала. Из тучи вывалилась, мы ни отвернуть не успели, ни ударить первыми. Некрупная тварь, да к тому же одна-одинёшенька. Какой, казалось бы, от неё урон? Но как плюнула кислотой — полкрыла мигом разъело. Повезло мне, что на склон планировали.

Погонщик помял бритый затылок здоровой рукой и попросил:

— Мне бы добраться до Чёрного Форта. Боюсь, не чернильников ли рук дело? Нужно предупредить всех наших.

Дастин запустил когти в щетину и с минуту шкрябал подбородок с таким шумом, что распугал всех падальщиков, ожидавших неподалёку кончины крылатого колосса.

— У нас, конечно, свои дела, но помочь покровским стражникам — дело благое и даже обязательное для каждого легального путника. А мы из всех прочих самые легальные. Только тебе придётся указывать на дорогу. Из-за этой беды наш амулет совсем ошалел.

— К вечеру эфир успокоится, — пообещал патрульный. — Если не очень спешите, позволь мне попрощаться с драконом.

Дастин кивнул и отправился на дорогу. Вздремнуть, как он выразился. Рыжий с Волошеком решили остаться. Они лишь отошли подальше, чтоб не мешать погонщику. А тот уселся под крылом и, поглаживая морду, беззвучно разговаривал с умирающей тварью.

Дракон издох через час. Закапывать такую тушу добровольцев не нашлось. Да и не хоронят драконов в земле. По традиции следовало бы устроить погребальный костёр, но ни нефти, ни масла у них с собой не было. Темирко пообещал вернуться, как только сможет.

Рыжий встал «над» драконом и пробурчал эпитафию, из которой Волошек разобрал последнюю фразу:

— …и пусть та тварь, что повинна в гибели твоей, в вашем драконьем раю будет вечно чесать тебе холку.

— В смерти дракона всегда виноват погонщик, — зачем-то сказал Темирко.

Глава двенадцатая

ЧЁРНЫЙ ФОРТ

Их новый спутник указывал дорогу. Как всякий патрульный, он обходился без амулетов и легко ориентировался под Покровом. Волошек даже пожалел, что его не нужно доставлять в Альмагард, не то конвой быстро бы добрался до места. А так, напротив, придётся делать солидный крюк.

Крюк, впрочем, вышел небольшим. Через три часа они увидели крепость, стоящую на островке посреди то ли озера, то ли болота. К единственным воротам вела узкая насыпь.

Форт был чёрным в той же степени, в какой Жирмята рыжим. То есть название отражало суть, а не цвет. Не самый, надо сказать, редкий топоним. Почти каждое укрепление, стоящее посреди леса или ещё в каких мрачных местах, прозывают чёрным. Цветом же форт был грязно-серым с буро-зелёными разводами, словно каменные блоки нарочно вымачивали в болоте, прежде чем возвести из них стены. Добавляя возраста и мрачного колорита, вдоль щелей тут и там спускались белые солевые подтёки.

Ворота открыл пожилой человек в протёртой до кожи меховой куртке. Морщин на его лице было больше чем на перезревшем грибе. Казалось, старик вот-вот разлетится по ветру спорами.

— Формикус, смотритель этой крепости, — представил погонщик.

Хозяин сухо поздоровался с Дастином, которого, всей видимости, встречал и раньше, потом кивнул остальным и, указав сперва на конюшню, а затем на большую пристройку, сказал:

— Лошадей здесь разместите, а сами вон там располагайтесь. За стены после заката выходить не рекомендую.

Наемники, разумеется, пожелали узнать причины, хозяин уже занялся патрульным. Осмотрел его, вправил руку и увёл в недра крепости.

— Однако гостей здесь любят, — произнёс Рыжий. Он не успел развить мысль, как окрик Дастина отправил его поить лошадей.

— Удачи! — напутствовал Волошек и потащил вещи в пристройку.

Здесь было темно и сыро. Очаг в углу безбожно дымил, а соломенная подстилка уже с год требовала замены. И все-таки это было жильё. Последний раз наёмники ночевали под крышей в упыриной деревне. Но обстоятельства не позволили им тогда насладиться отдыхом. Теперь же, за стенами крепости, они почувствовали себя почти как дома.

Варили любимую Рыжим гречку (все прочие крупы тот предусмотрительно выбросил, уходя от погони), доедали остатки мяса. Сытость и тепло вызвали разговоры. Не тревожные, как у лесного костра, спокойные.

Лучше бы уж тревожные.

Чего Волошек не переносил на дух, так это болтовни о том, кто да как будет тратить свою долю. При одном упоминании о деньгах перед глазами вставали лица погибших товарищей. Однако такие разговоры неизбежно возникают в любом походе. Обещанная награда возбуждает, и всегда находится торопыга, которого пробивает на болтовню.

В этот раз не выдержал Сейтсман. Он завёл бодягу про девочек и верный бизнес с хорошим доходом, собираясь поделить гонорар поровну между этими статьями бюджета. Потом стал приставать с расспросами к другим.

Но наёмники — народ суеверный, о не полученных ещё богатствах говорить не любили. Вылетит слово — прилетит стрела. Так часто случалось. Поэтому одни отмалчивались, другие отшучивались.

— Вон, Эмельту лютню куплю, — хмыкнул Андал. — Самую лучшую. Из Вероны. Пусть учится играть, как все прилежные эльфийские мальчики.

Эмельт сверкнул глазами.

— А ты, Хельмут? — взялся Сейтсман за кореша. — Ты как распорядишься?