Тяжесть венца - Симона Вилар

– Ты лжешь, – сказала Анна зеркалу. – Невозможно цвести, когда сердце мертво. Невозможно радоваться жизни, когда только воспоминания приносят мгновения призрачного счастья. Совершенно незачем быть такой красивой.

И тем не менее ее женское тщеславие было удовлетворено. Отбросив черное покрывало, Анна распустила свои густые и мягкие, как шелк, волосы, цветом напоминающие красное дерево, но более глубокого и благородного оттенка. Когда-то в знак траура она обрезала их едва ли не под корень. Теперь они вновь отросли и стали еще пышнее, так что приходилось стягивать их в тугой узел на затылке.

Откинув крышку сундучка, Анна стала вынимать и раскладывать на широкой скамье привезенный ей наряд. Порой она даже замирала, не в силах побороть невольное восхищение.

Она одевалась медленно, с каким-то потаенным наслаждением. После грубой шерстяной нижней рубахи батистовое белье и чулки тончайшего полотняного плетения казались невесомыми. Поначалу они холодили тело, затем согрелись и словно срослись с кожей. Пальцы ее перебирали мягкую фланель нижних юбок с шелковой оборкой, не решаясь коснуться самого платья. Оно было великолепным – из прекрасного генуэзского бархата, на первый взгляд казавшегося черным, на самом же деле необыкновенно глубокого зеленого тона, настолько глубокого, что лишь в складках переливались блики цвета мха. Когда Анна надела платье, оно показалось ей и простым, и в то же время слишком роскошным для обычной прогулки верхом. Нетрудно было догадаться, что Ричард Глостер намеренно устроил для нее весь этот праздник, давая понять, что ждет ее теперь, но она была благодарна ему за это и едва не приплясывала от нетерпения, застегивая длинные ряды мелких, обтянутых тем же бархатом пуговиц от запястья до локтя и от груди до маленького стоячего воротника. Под грудью платье было перехвачено широким поясом, а ниже собрано во множество трубчатых складок, разлетавшихся веером при каждом движении и переходивших сзади в длинный шлейф. Покончив с платьем, Анна примерила овальную стеганую шапочку с высоким бархатным валиком. Валик был обвит тонкой золотой цепочкой, которая удерживала складки свисающей сзади черной креповой вуали.

Когда Анна, изящно подхватив шлейф, спустилась по лестнице, на нее устремилось столько взглядов, что она почувствовала себя стесненно. Солдаты в касках и вытертых куртках, крестьяне в дерюге и овчинных безрукавках, немытые и взъерошенные детишки в лохмотьях, сквозь которые просвечивало голое тело, – все замерли, не в силах отвести глаз от ослепительной госпожи, Бог весть каким чародейством занесенной в этот дикий край. Они привыкли видеть Анну в монастырской церкви или одиноко прогуливающейся вдоль ручья, теперь же их руки сами потянулись к войлочным колпакам.

Ричард приблизился и осторожно поцеловал кончики ее пальцев.

– Подумать только, леди Анна, когда-то я имел дерзость дразнить вас лягушонком!

На губах Анны появилась улыбка. Она была немного выше горбатого герцога и глядела на него сверху вниз. Ричард предложил руку, она изящно оперлась на нее, и они прошли туда, где, звеня наборной сбруей, нетерпеливо бил копытом Мираж. На иноходце были дамское седло из красной кордовской кожи и шитый галуном чепрак.

Джон Дайтон был единственным, кто никак не отреагировал на перемену, происшедшую с Анной. Он невозмутимо подвел к ней коня и придержал стремя. В стороне стоял белый нормандский жеребец Ричарда, а трое копейщиков, которые должны были сопровождать герцога во время прогулки, уже держали под уздцы своих взнузданных коней.

Ричард хотел, чтобы прогулка выглядела не менее пышно, чем королевский выезд. Но здесь он совершил ошибку. Анна и без того была слишком возбуждена своим превращением из послушницы в знатную даму. Поэтому, едва оказавшись в седле, она почувствовала необыкновенное оживление. Словно шквал пронесся по глади уснувшего озера ее души. И пока Ричард, прихрамывая, шел к своему коню, а копейщики подтягивали подпруги, Анна, отдавшись неукротимому порыву, отпустила поводья и, хлестнув коня, ринулась вперед.

– Догоняйте, сэр Ричард!

Герцог Глостер на мгновение застыл, глядя ей вслед. Он видел, как Анна стремительно несется по склону прочь от селения, как легко заставляет коня взять с разбега небольшую изгородь, а затем, рассыпая тысячи сверкающих брызг, вброд пересекает ручей. Здесь всадница задержалась, заставив Миража кружить на месте, словно выбирая дорогу, а затем вновь дала шпоры иноходцу, слегка откинувшись в седле, галопом пронеслась у подножия известняковых скал. Темная вуаль плескалась на ветру. Мираж возбужденно ржал.

Конь Ричарда фыркнул, звеня удилами, и Ричард очнулся. Рывком поднялся в седло и, дав знак копейщикам следовать за ним, сжал коленями бока лошади, бросив ее в галоп.

«Дьявол! Мне не следовало забывать, что в Анне сидит семейный бес Невилей и никогда нельзя предсказать, что она может выкинуть в следующую минуту».

Темная фигура Анны маячила далеко впереди. Она неслась, как истинная амазонка. Вмиг все навыки верховой езды вернулись к ней. Ричард, приподнявшись на стременах и почти лежа на загривке коня, то и дело пришпоривал его. Все больше отставая, позади скакали охранники.

Ричарду эта бешеная скачка была совершенно ни к чему. Он затевал всего лишь изящную верховую прогулку, которая оживила бы Анну и настроила ее на элегический лад. Возможно, тогда удалось бы заговорить с ней о главном, взывая одновременно и к чувствам, и к рассудку. Насилие он приберегал на крайний случай, поскольку опыт подсказывал ему: ни к чему хорошему с такой женщиной, как Анна, это не приведет. Правда, прежде у него на руках не было такого козыря, как Кэтрин. И вот теперь эта взбесившаяся амазонка несется так, словно за ней гонятся все демоны преисподней, и, судя по всему, вовсе не расположена вести задушевную беседу с кузеном.

Герцог снова пришпорил коня. Он видел, как Анна на секунду придержала иноходца и оглянулась. До него донесся ее смех, а затем она круто повернула Миража в сторону от проезжей дороги и заставила взбираться по склону холма к темнеющему на вершине лесу. Ричард выругался сквозь зубы. Он надеялся, что, достигнув края долины, Анна все же остановится у водопада, однако вместо этого она затеяла какую-то нелепую игру.

Вскоре герцог обнаружил, что его нормандский жеребец тяжеловат и значительно уступает в скорости арабскому иноходцу, который, хотя и был много старше коня Ричарда, но все еще не растерял присущей лошадям его породы резвости. Расстояние между герцогом и Анной продолжало увеличиваться. Ричарду ничего не оставалось, как попытаться догнать ее, срезав путь. Но местность здесь оказалась непригодной для скачки, ему пришлось объезжать покрытые плющом валуны и размытые ложбины, поэтому, когда он достиг края леса, его встретила лишь тишина.