Стоянка поезда – двадцать минут. Роман - Юрий Мартыненко

из Москвы во Владивосток самолётом. Приятели наметили встретиться там, а затем, до конца отработав свои научно-практические темы во Владивостоке, вместе вернуться домой.

13

Середина 1990-х годов.

Каждый раз в Родительский день поминовения, иначе говоря, на Радуницу, бывая на кладбище, Василий навещал могилки старых фронтовых друзей-односельчан. По внешнему виду самой могилки можно было судить, как о материальном достатке семьи ушедшего в мир иной фронтовика, так и, в какой-то степени, о моральных качествах его близких родственников. Речь, конечно, не о вдовах-старушках и не младших братьях и сёстрах, которые сами уже в преклонном возрасте, речь о детях. Вот похоронен Кузьма Иваныч. Надгробный из мрамора памятник песочно-красного цвета виден издалека. Сын живёт и работает на Севере. Кажется, в Тюмени. На нефтяных промыслах. Вот Иван Константинович. Покосившаяся тумбочка, сваренная из металлических, когда-то крашеных, теперь облупленных арматурин. Фотокарточка под круглым стёклышком за годы выцвела. Вместо лица белое с жёлтыми разводами пятно. Дочь живёт здесь, в селе. Мужа давно нет. Разбежались ещё по молодости, когда отец был жив. Мыкается дочь, оставшись без работы после развала колхоза. Мать-старуха перебивается на пенсию, помогая дочери и непутёвому внуку, который сначала по колониям, теперь по взрослым зонам тянет сроки. Вот опять могилка. Здесь Анатолий Мефодьевич. Простенькая, но ухоженная. Бабка старается из последних сил. Дети далеко, но копейку не пришлют. Ладно, хоть живут семьями. Должно быть, не бедствуют, хотя последнее письмо от них приходило года два назад. Вот Павел Романович. Могилка в запустении. Бабка померла, пережив мужа на несколько лет. Сын учёный. Доктор наук. Знает два иностранных языка. Живёт в Москве. Не приезжал хоронить ни отца, ни мать.

«Надо бы как-то прийти с лопатой, подправить», — подумал Василий, печально глядя на дырку в тумбочке, где была фотография. Видно, жестянку сорвало ветром. И ещё подумалось, когда обходил, как шеренгу, могилы боевых товарищей, что же у него самого-то будет со временем на этом погосте? Какой порядок?

Фронтовики уходили из жизни по мере и степени своих ранений. Первым Матвей — Танькин отец. Могила ухоженная. Танька следит. Теперь вот и зять Павел, вернувшись с зоны, в помощь…

Василий продолжал носить осколок в груди. Врачи опасались делать операцию. Боялись трогать, да осколок и не мешал. Но со временем Василий понял, что осколок «ожил». Возможно, по словам одного врача, по причине того, что мышцы устаревали, становились дряблыми. Возможно, по словам другого врача, осколок зашевелился вследствие какого-то стресса. А серьёзная хирургическая операция становилась не бесплатной. Какие были накоплены на сберкнижке деньги, сгорели за одну ночь в результате нежданно-негаданного дефолта. Чудовищно, несправедливо и больно ударил этот дефолт, непонятный для людей своим значением слова, по старшему поколению, по тем, кто отстоял страну в Великой Отечественной, кто после победы отстроил её заново. Это поколение потеряло даже те скромные «похоронные», на которые откладывалось по рублю с каждой пенсии.

Даже и при наличии денег сделать Василию операцию проблематично. Выход на заграничные клиники только налаживался. Определяющим фактором оставался кошелёк. Но и это ещё не было залогом успеха. Хотя бы взять во внимание заграничный паспорт. В будущем он станет обычной корочкой. Но в середине 90-х для рядового россиянина заграничный паспорт считался вещью нереальной.

По ранению Василия доктора говорили, что осколок имеет свойство перемещаться в силу физической нагрузки и физической активности. Таким образом, он может добраться до сердца и повредить оболочку. Извлечение осколка хирургическим путём может стать роковым для пациента… Что называется, успокоили ветерана…

Нередко Василия навещала мысль о том, что желательно, когда подоспеет срок, а он не за горами, уйти из жизни тихо и необременительно для Анны. Ему ещё повезло дожить до такого возраста. Главное, сам целый, по сравнению с теми, кого довелось повидать в госпиталях. Речь идёт о раненых, лишившихся рук и ног. В простонародье таких называли «самоварами» и «чемоданами».

— Проведал друзей? — спросила Анна, готовя немудрёный поминальный обед.

— Проведал.

— Лежат?

— А куда они сбегут?

— Да уж, оттудова никуды не сбежишь, — вздохнула Анна, повязывая по случаю святого дня новый, в жёлтый горошек, платок. — Давай обедать. На столе лежали в блюдце крашеные яйца. Вкусно пахло котлетками. От картофельного пюре шёл пар. В тарелке кружочками нарезанные солёные огурцы с горкой посередине маринованных красных помидоров.

— Ну, давай, мать, помянем, что ли?

— Давай, — Анна принесла из серванта маленькие рюмки. Василий вынул из холодильника бутылку красного вина…

— Растёт кладбище, — когда пригубили по рюмке, отозвался Василий. — А в райцентре, говорят, новое огораживают. Администрация решает вопрос о дороге к новому кладбищу.

— Мрут люди, как мухи, — добавила Анна. — Ты закусывай, отец. Вкусно же всё.

— Вкусно, вкусно, мать. У тебя всегда всё вкусно.

— Молодёжь жаль. Жизни ещё не видели. Сколько их непутёвую смерть нашли? Кто в петлю залез, кто замёрз, кто отравился? Ведь раньше такого не было, а? Вспомни-ка, отец? После войны-то?

— После войны люди радовались, что выжили. Мужики тому, что уцелели, бабы тому, что с голоду не померли с ребятишками. Раньше люди были добрее и дружнее. Последним готовы были поделиться. А сейчас? Да разве бы выстояли мы?! Мать, налила бы ты мне беленькой. От красной только голова разболится.

— Ладно, — раскрасневшаяся после рюмочки баба Анна удалилась на веранду. Вернулась. Вынула из кармана фартука чекушку водки.

— Построят, нет новую-то дорогу? — спросила она.

— Куда?

— Сам же давеча говорил, к новому кладбищу в райцентре.

— Говорят, денег в администрации нет, — ответил Василий.

— Если ищут, значит, найдут, — уверенно сказала Анна.

— Кто ж их потерял?

— Да уж, — вздохнула Анна. — Теперича, не то, что давеча. Раньше ведь, при советской власти, как было, исполком команду дал, дали средства.

— Было время, что ж теперь…

— А если новое кладбище откроют, а дороги нет, что тогда? Как покойников доставлять на погост?

— Через болотину по кочкам и понесут…

Старики помолчали. Каждый, наверное, думал о чём-то о своём.

— Это сколько же, только подумать, земли надо для кладбищ? — удивлённо сказала Анна.

— Много, мать, много, — отозвался Василий.

— В нашей деревне и то скоро могилкам тесно будет, а что о городах говорить?

— В больших городах хоронить стали меньше, стали больше кремировать.

— Сжигать, что ли?

— Сжигать.

— И куда же потом девают пепел?

— В специальных урночках в специальные места устанавливают.

— Тоже на кладбищах?

— Да, на кладбищах такие специальные стены смонтированы, в них и устанавливают. Это меньше занимает места по сравнению с могилами. Сейчас это особенно в Китае распространено. Земли там не хватает…

— Ну, у нас-то её полно. Никто не обидится… Всем хватит…

Анна ещё что-то хотела уточнить, но, хоть