Ученик - Евгений Малинин

Наконец мы вышли на огромную площадь, сплошь заставленную ларьками, палатками, павильончиками, киосками и другими малыми формами торговых помещений.

– Вот и оптовый рынок, – пробормотал я изумленно, оглядывая эту невероятную толпу орущих, смеющихся, ругающихся, торгующихся людей, которые тащили в разные стороны корзины и сумки, тележки и упирающихся ослов, мешки и домочадцев. – И откуда здесь столько народу. Я думаю, такая толпа способна населить четыре таких города, как этот Мох.

– Это и есть базар, – ответила Леди. – А сегодня, если не ошибаюсь, среда – главный базарный день. Поэтому сюда съехался народ из всех окрестных поселков. Но народу и впрямь многовато.

– Хорошо. Деньги у нас есть. Надо решить, что нам еще хочется, кроме овсяного печенья. – Я немного помолчал и уточнил: – Кроме кила овсяного печенья.

Торговали на этой площади буквально всем. Помимо одежды, обуви, оружия, посуды, мебели, конской сбруи, женских украшений, различной парфюмерии здесь были совершенно не знакомые мне товары. Один мужик, например, таскал здоровенную клетку, в которой сидела, как мне показалось, механическая птица размером с петуха, напоминавшая попугая, но совершенно зверского вида. Клетка раскачивалась в разные стороны, ее толкали все, кому не лень, а птица сидела, вцепившись десятью когтистыми пальцами в свою жердочку, как прибитая гвоздем, молча посверкивая стальным синеватым клювом и черными агатовыми глазами из-под густых пушистых ресниц. Когда я спросил у мужика, как эту птицу зовут и для чего она нужна, он, обрадовавшись проявленному мной интересу, подробно объяснил, что это Крох-ворчун, чрезвычайно редкий и дорогой экземпляр, что его можно даже сварить и съесть, если очень есть хочется, но вообще-то он – пугало.

– И кого же им пугают? – усмехнулся я.

– Страхи, – быстро ответил продавец, раздувая мое любопытство. – Любые страхи!

– И как же это делается? – попался я на крючок.

Тут мужичок с сомнением заозирался по сторонам, но желание всучить кому-нибудь своего Кроху возобладало, и он вздохнул:

– Я покажу, если господин очень хочет.

Я подтвердил, что очень хочу, и тут же услышал довольное хихиканье Леди.

Мужичок поставил клетку на мостовую и, присев на корточки, хлопнул перед носом птицы в ладоши.

И тут птичка заорала. Вырывавшийся из стального клюва рев не был похож ни на что знакомое, но наводил такой ужас на все живое, что народ кинулся врассыпную, теряя свою нехитрую поклажу, а также обувь и детали одежды. Человек шесть самых чувствительных остались лежать на мостовой без сознания. Я сам от неожиданности тоже чуть не грохнулся в обморок и не наделал в штаны. Хорошо еще, что этот неповторимый звук длился всего две-три секунды и закончился скрежетом двухпудового железного засова, когда птичка наконец захлопнула свой клюв. Леди веселилась от души.

Продавец, довольно улыбаясь, повернулся ко мне и поинтересовался:

– Разве у тебя, господин, остались какие-нибудь страхи после этого?

Я был вынужден согласиться, что после этого мне бояться совершенно нечего, и купил птичку, отвалив за нее серебряную монету.

Народ на удивление быстро пришел в себя. Через несколько секунд вокруг опять бурлила толпа, в которой мгновенно исчез мой партнер по бизнесу. А клетка, как оказалось, весила килограммов двадцать. Я уже собрался плюнуть на этого Кроха, а заодно и на потраченные деньги, как вдруг около меня появился полуголый мальчишка с усами и здоровенной тележкой и предложил за два медяка таскать за мной мою поклажу «хоть до конца дня». Я высокомерно ему кивнул, соблюдая свой имидж, и двинулся дальше. Этот недомерок на удивление легко водрузил мою собственность на принадлежащее ему транспортное средство и двинулся за мной, что-то мурлыкая себе под нос.

Обойти всю эту гигантскую ярмарку я и не надеялся – мне было просто интересно толкаться в этой толпе, и, конечно, я искал ларек со сладостями. Но больше уже я старался ни к чему не прицениваться. Поэтому я молча прошел мимо здоровой, не очень опрятной бабы в рваной кофте и оранжевых шароварах, державшей в заскорузлом платочке трех зеленых лягушек и громко оравшей, что отдаст в хорошие руки трех дочерей Зеленого Магистра, зачарованных Магистром Оранжевым, двух полуголых парней, державших по ведру с грязноватой водой, покрытой маслянистыми разводами и заговорщицки шептавших: «Живая, мертвая и эпоксидная вода не нужна?» Раза три мне попался средних лет мужчина, прилично, даже богато одетый, быстро стрелявший по толпе глазами и негромко, но внятно произносивший: «Кому что надо, все есть!» – и тут же исчезавший из поля зрения. Наконец, я наткнулся на ларек, украшенный яркой надписью: «Галантерейные сладости и приворотные конфеты». Я не был до конца уверен, что это то, что я ищу, поэтому поинтересовался у Леди, стоит ли сюда заглянуть.

– Даже не знаю, – ответила моя глубокомудрая попутчица. – Давай зайдем, вопрос не спрос – по лбу не получим.

Я подал знак своему носильщику, чтобы тот ждал меня снаружи, и толкнул расхлябанную фанерную дверку. Внутри я увидел прикрытые стеклом полки, устроенные практически по всему периметру ларька. На полках красовались целлофановые пакетики, наполненные разноцветными карамельками. Посередине на колченогом табурете восседала бабушка, одетая в длинную, ветхую, темную юбку, старую телогрейку, из-под которой торчал отчаянно белый крахмальный воротничок блузки. На ногах у нее красовались совершенно новые, подшитые кожей валенки, а на голове алел пестрый платок, повязанный самым залихватским образом. На ее лице, изборожденном морщинами в самых разных направлениях, выделялись горящие красным проблеском глазенки, здоровенный нос, украшенный огромной бородавкой, и желтый, давно не чищенный клык, торчавший из левого угла сморщенного рта.

Увидев меня, бабуля вскочила с табурета и приятным баритоном заголосила:

– Милай, красавец писанай, заходи к Ягуге, получай по заслуге! Будет твоя любая – хромая, горбатая, косая! Пососешь мою конфетку – попадешь с разбегу в клетку! Неизбывна в чреслах сила – сто красавиц подкосила! Ночь твоя – добавь огня! – При этом она извлекла из кармана телогрейки розовую замусоренную липкую карамельку и попыталась с ходу запихнуть ее мне в рот.

Совершенно ошарашенный ее неожиданным рекламным напором и мыслью, что вижу самую настоящую Бабу-Ягу, я невольно лизнул приторную горошину, и меня едва не вырвало. Я тут же выплюнул сие монпансье, и оно покатилось куда-то под полку. Бабка замолчала, злобно уставившись на меня, а затем кряхтя полезла за конфетой, бормоча что-то о «пробовательном образце». Легкий туман проплыл по помещению, и тут я увидел поднимающуюся с пола светловолосую высокую красавицу с тонкими, точеными чертами лица в голубом бархатном платье, расшитом золотом и жемчугом. Глубоким красивым контральто красавица заявила: