Ученик - Евгений Малинин

Евгений Малинин

Проклятие Аримана. История Первая

УЧЕНИК

Прелюдия

Что может быть хуже московского метро в восемь часов утра? Только московский автобус в то же время. Хорошо еще, что мне удается, втискиваясь в вагон на станции «Выхино», встать у дверей, на всех других станциях этой ветки выход (и, что главное, вход) с противоположной стороны вагона…

Рубаха прилипла к телу, в живот уперлась чья-то сумка, дышу тяжелыми людскими испарениями и при этом читаю Урсулу Ле Гуин. Удовольствие! [1]

Да, именно в этот день, 17 июля 1995 года, и началась эта история. Именно в этот день я сошел с проторенной дороги, по которой шагали тысячи моих сверстников, и вступил на узкую, извилистую тропку, протащившую меня по невероятным приключениям, подарившую мне поразительных друзей, обрекшую меня на невосполнимые, горькие потери…

Вот прочитал первый абзац и увидел, как порой высокопарно звучит голая правда. Все получается «меня» да «мне», хотя кто это – «я». Обычный «среднестатистический» москвич двадцати шести лет, одинокий, высшее, не был, не привлекался, не участвовал. За душой, кроме небольшой двухкомнатной квартиры, оставленной любимой бабушкой в наследство, ничего. Да, правда, еще книги. Их за двадцать лет непрестанного чтения скопилось довольно много, но с недавнего времени и они перестали быть «капиталом», тем более что львиная часть моей библиотеки – это легкий жанр фэнтези. И еще работа, которая у меня если и не экзотическая, то достаточно необычная.

Надо сказать, что я очень рано, где-то классе в шестом, заинтересовался электроникой и начал собирать различные электронные схемы – радиоприемников, телевизоров, подслушивающих устройств и других занимательных вещей. Наверное поэтому после школы я поступил в престижный по тем временам вуз под экзотическим названием МИРЭА.

В двадцать один я окончил свой институт и стал специалистом-электронщиком. Как ни странно, я сразу получил интересное предложение из одного ну очень закрытого НИИ. Но одним из основных условий получения этой работы было почему-то наличие военного билета гражданина, отслужившего в Советской Армии срочную службу. А у меня в военном билете было выведено «…годен к нестроевой службе в военное время…». Конечно, то, что я не попал в нашу доблестную армию, многие сочтут за поразительное везение, но мне это везение вышло жестким ребристым боком.

В результате я был направлен на опытный завод при НИИ радиокомпонентов мастером на участок штамповки, а через полгода был возвышен до должности начальника прессово-штампового цеха. Мы обеспечивали производство электронных схем для аппаратов, которые летели дальше всех, выше всех и точнее всех.

Когда в 1994 году упомянутые аппараты перенацелили в никуда, наше производство сократили, мой цех и цех точного литья слили, прошу прощения за каламбур, в один, и вы, конечно, догадываетесь, кто пошел за ворота родного предприятия с надписью в трудовой книжке «…по сокращению штатов…».

Я долго и настойчиво, почти шесть месяцев, искал работу в соответствии с затраченными на мое образование народными средствами и полученными на эти средства знаниями и наконец окончательно убедился, что такие специалисты моему отечеству больше не нужны. Одновременно с этим убеждением я обнаружил, что в финансовом отношении я также полный банкрот.

И именно в этот отчаянный момент в моей пустой и гулкой квартире оглушительно зазвонил еще не отключенный по чьему-то жуткому недосмотру телефон. Звонил мой институтский знакомый, учившийся на параллельном потоке, Володька Коренев, или по-институтски Вовчик Корень. Это у него прозвище такое. Паренек этот еще в студенческие годы отличался поразительной деловой хваткой и снабжал шикарными импортными шмотками половину профессорско-преподавательского состава института. Студентам, просившим его помочь с одежкой, он глубокомысленно отвечал, что работает не в ГУМе и не имеет пока возможности оказывать гуманитарную помощь. Правда, мне удалось однажды получить у него почти новые джинсы в обмен на почти готовую курсовую по экономике.

Так вот, этот Вовчик Корень, представившись Владимиром Владимировичем, уточнил, что это Корень, Вовчик, с параллельного потока, который тебе на четвертом курсе джинсы подарил.

Несколько оторопев вначале от подобного хамства, я, однако, смог собраться с мыслями и поинтересовался, какого рода электроника требует моей заботы, и в ответ услышал совершенно неожиданное и совершенно идиотское предложение. Оказывается, Вовчик, прошу прощения, Владимир Владимирович, то ли сам, то ли с посторонней помощью, открыл и зарегистрировал в Москве рекламное агентство. И сейчас ему был нужен – нет, просто необходим в этом агентстве – поэт. Но поэт должен быть неизвестный, неизбалованный публикой и гонорарами, согласный на ненормированный рабочий день за триста гринов в месяц. И он, не забыв мои студенческие поэтические опыты, сразу подумал обо мне! Вот так!

За триста долларов в месяц я, безусловно, был готов написать для Вовчика десяток поэм, но весьма сомневался в возможности использования моего творчества в рекламном бизнесе. Однако Вов… прошу прощения, Владимир Владимирович был убежден в моем коммерческом успехе на данном поприще, и я дал себя уговорить. А куда ж мне было деваться.

Таким образом, на следующий день я оказался в шикарном офисе на Таганке, где через десять минут получил в трудовую книжку новую запись, покрытую жирной печатью, которая гласила, что отныне я поэт-текстовик рекламного агентства «ДиссидентЪ». Теперь моя дорога пролегла по сверкающей колее московского метро от станции «Выхино» до станции «Таганская».

И вот 17 июля 1995 года, направляясь на Таганку, в родной офис, в вагонной толчее, сквозь изысканную тоску «Волшебника земноморья» я почувствовал на себе пристальный, какой-то прилипчиво-изучающий взгляд. Оторвавшись от книги, я оглядел качающуюся в такт стыкам толпу простых российских тружеников и почти сразу же наткнулся на водянисто-серые глаза под такими же серыми кустистыми бровями. Лица видно не было, а глаза пялились на меня в непонятно как образовавшуюся щель между распаренными телами.

Встретив мой взгляд, глаза заулыбались – мелкие морщинки лучиками побежали от их углов, пропадая за потным цветастым платьем и белыми штанами стоявших между нами пассажиров.

Улыбнувшись в ответ, я вернулся к книге, но сосредоточиться на повести никак не мог. Мне казалось, что за этим пристальным взглядом, этой быстрой улыбкой скрывался какой-то странный, настойчивый интерес к моей скромной персоне.