Сезон охоты на ментов - Сергей Зверев

– Шеф, друг раскололся, – радостно сообщил Ребров, позвонив Геннадию.

– Чей друг? Говори яснее.

– Одоева просила передать тебе: «Друг раскололся».

– Вы задержали Семенова?

– Настоящая его фамилия – Окунев. Ну и фрукт… Но он все рассказал.

– Молодцы! Просто молодцы! Я сейчас приеду.

Когда Геннадий приехал в управление, он так и не успел расспросить ни о чем Одоеву и Реброва – Лиза неслась по лестнице вниз, следом за ней спешили Ребров и бледный Коля Урюпин.

– Гена, Каузина покончила с собой! – на бегу выпалила Лиза.

– Как? – не понял Геннадий.

– Вены вскрыла в ванной. Поехали. Только что позвонили из райотдела милиции.

Геннадий посмотрел на страшное, с трясущимися губами лицо Урюпина.

– Коля…

– А-а, – отмахнулся тот, отворачиваясь.

Помчались на двух «уазиках». Геннадий ехал с Одоевой и Ребровым.

– Как ее обнаружили?

– Вода перелилась через край, и соседей затопило… Они и сообщили.

Такого Геннадий не ожидал. Дура! Вот дура набитая! И себя погубила, и его – Ондатр, узнав о самоубийстве, все поймет и выставит видеозаписи с участием отца на всеобщее обозрение. А это – настоящий крах! Что бы там ни рассказывал Окунев, ни он, ни отец такого сильнейшего удара не выдержат. Его уволят из милиции с «волчьим билетом», а отца уже точно никогда не будут печатать. Позорище на весь город!

«Уазики» затормозили перед подъездом. Здесь уже стоял микроавтобус «Скорой помощи». Раньше всех в подъезд нетерпеливо побежал Урюпин – оно и понятно, Колька ее очень любил, эту воровскую шлюху в милицейских погонах. Входя в квартиру, видя ссутулившегося Урюпина, Геннадий только сейчас проникся к погибшей Каузиной жестокой ненавистью. Дрянь! Беспринципная и слабая, такого парня заставила страдать… Самый легкий выход – сбежать из жизни. А ты поборись, выстрадай и победи – тогда тебе уважение и любовь. Каких-то бандюков испугалась… Он все равно повяжет Ондатра и его сявок, по-любому они не уйдут. Дура, дура набитая… Не имеет права человек сам себя лишать жизни – люди такого не прощают, а Бог – тем более. Страдай, борись, мучайся, и будешь победителем в жизни!

Геннадий искренне жалел Урюпина. Ни он, ни Лизка Коляну о Каузиной правды не раскроют, но счастливое неведение долго не продлится, не в характере Ондатра щадить противников – обязательно все распишет Урюпину в деталях и ярких красках.

Стоя в дверях ванной комнаты и тупо глядя на мертвую Ленку, Урюпин беззвучно шевелил губами, как лунатик или помешанный. Геннадий разобрал только одно слово: «Почему?»

Потеснив прибывших, защелкал аппаратом фотограф. Урюпин, вздрогнув, закрыл руками лицо и вышел из ванной комнаты.

Стоя в углу, Геннадий механически наблюдал за суетой экспертов, за медиками, извлекающими труп из ванны.

– Что предпримем? – спросила подошедшая к нему Одоева. Когда Геннадий никак не отреагировал, добавила: – Не молчи. Действовать надо – весть о смерти Каузиной разнесется быстро.

– А что делать? – вздохнул Геннадий. Ему казалось, что в нем не осталось ни капли борцовской энергии. Увидев покончившую с собой Каузину, он словно сдулся, думая, что победить в схватке с Ондатром не получится.

– Предлагаю просить у прокурора санкцию на арест Гордея – Окунев назвал его убийцей Нуретовой.

– А что дальше? Гордей Ондатра не сдаст, а вот Ондатр за арест Гордея ушат говна выльет. Чувствую, попал я прочно…

– Давай возьмем всех скопом?

– Прокурор не разрешит. На Ондатра и его людей у нас компромата нет.

– Что же делать?

– Думаю, уже ничего. Конечно, в такой момент нельзя так говорить, но Каузина подставила нас по полной.

– Не ожидала такого от Ленки.

– Никто не ожидал.

– Может, она его по-настоящему любила? – Лизка достала из нагрудного кармана блузки пачку сигарет и неторопливо закурила.

– Фу… – Геннадию стало вдруг нехорошо от сигаретного дыма. – Кого она любила?

– Кольку. Поэтому и чик себе по венам. Он же все равно теперь узнает.

– Все равно… узнает, – машинально повторил Геннадий.

– Пойдем отсюда, Гена. Не паникуй раньше срока. Время у нас еще есть.

– Сколько? – горько усмехнулся Геннадий. – Час, два? Я не хоккеист. Это они, даже проигрывая ноль: пять, бьются до последнего.

– И правильно делают. А ты, выходит, слюнтяй.

– Давай, обзывайся…

Оба вернулись в управление в отвратительном настроении. Морально совершенно опустошенный Геннадий, невзирая на протесты Одоевой, от вечернего допроса Игошина отказался и уехал домой. Поужинав через силу, залег на диван, глядя в потолок и ни о чем не думая. Обеспокоенная жена пыталась расшевелить его, расспросить, но Геннадий молча отвернулся к стене.

– Ты совесть-то поимей! – обидевшись, прокричала Ирина, глядя Геннадию в спину. – Свои проблемы с работы домой не тащи! У нас их и так некуда девать!

Геннадий резко обернулся. Неожиданно подумалось, что Ондатр, узнав о самоубийстве Каузиной, начнет действовать совсем уж безбашенно, он хрипло спросил:

– Наташка где?

– В магазин ее отправила, за хлебом.

– Давно?

– Да… Наверное, со своими придурками лясы точит.

Геннадий соскочил с дивана, выбежал на балкон и торопливым взглядом обшарил пространство двора, чувствуя, как сердце сжимается испугом. У подъезда стоял «Мерседес», тот самый, на котором Геннадия вывозили на «беседу» с Ондатром. У открытой задней дверцы стоял урка, первым сообщивший страшную весть о «проколе» отца с Зией, и мило беседовал с млевшей от такого внимания Наташкой. Она прижимала к груди купленный батон хлеба, совершенно очарованная «крутым меном» из «Мерседеса». Заметив Геннадия на балконе, урка, не смущаясь, продолжал говорить Наташке любезности. Судя по его самодовольному виду, люди Ондатра были еще не в курсе гибели Каузиной. И все равно Ондатр давил на Геннадия всеми способами, ломая его волю, чтобы ускорить освобождение Игошина.

– Наташка! – закричал Геннадий дочери. – Домой!

Дочь подняла голову, посмотрела на отца, как на пустое место, и опять заулыбалась мужчине, стоявшему у «Мерседеса».

– Наташа! – гневно повторил он.

Никакой реакции.

В это время из второго подъезда выполз изрядно выпивший Бонивур и сразу громко возмутился:

– Наташка! Оглохла, что ли? Отец домой зовет!

Разозленная Наташка, кивнув на прощание урке, скрылась в подъезде. А тот, не убирая с лица масляной улыбки, посмотрел на Геннадия и помахал ему рукой: мол, помни, следак, ты везде под колпаком, везде у тебя оголенные тылы, куда очень легко нанести жестокий удар.

– Эй, ты! – дерзко выкрикнул урке Бонивур. Видимо, он пребывал сейчас в образе Полковника и никого не боялся, наоборот, сам пытался навести страх. – Ты что к детям пристаешь? А?

Улыбка слетела с лица урки, он сузил глаза, смерил Бонивура презрительным взглядом, потом сплюнул сквозь зубы в его сторону и сел в машину, захлопнув дверцу. «Мерседес» медленно покатил прочь со двора.

«Гады такие!» – подумал Геннадий, возвращаясь с балкона в комнату. Нет, он не выберется из трясины, она засасывает его глубже и глубже. Он снова рухнул на диван, отвернувшись к стене. Делать какие-то внушения Наташке не хотелось, было противно.

Связавшись с прокурором и опираясь на показания Окунева, Лиза испросила санкцию на задержание Гордея, заверив, что после суд выдаст разрешение на арест за полминуты. Она намекала на задержание самого Ондатра и обыска на бандитской вилле, но этот номер не прошел. Лизка не отчаивалась. Она направила представление в оперативный отдел, чтобы Гордея быстро выследили и тихонько задержали, а сама собиралась вновь приняться за сопливого Окунева – требовалось выспросить о темных делишках банды Ондатра, и Окунев мог слышать о гибели Костика – сутенера Нуретовой, но бравые оперативники сообщили, что имеют информацию о лежбище Гордея, и Лиза поехала на задержание вместе со спецгруппой.

– Лизок, ты зачем с нами? – приставали оперативники. – Сидела бы себе в кабинете, комбинировала… Гордей на подъем тяжелый, за ним гоняться по дворам не надо.

– Надоели кабинеты, действия хочу.

– Так бросай следачить, иди к нам – в опера.

– Предложение заманчивое. Подумаю на досуге.

Две «оперативные таратайки» («уазики» с брезентовой крышей 96-го года выпуска) приехали в пригород – вокруг грязь, коровьи лепешки, заросли бурьяна и серые дощатые заборы. Дома – старые, маленькие, обшитые крашеной доской, и с расписными ставнями.

– Подсолнухов не хватает, – заметила Лизка, выходя из «уазика».

– Подсолнухи имеются – в огороде.

Двое оперативников, в спортивных костюмах, кроссовках, шлемах и легких бронежилетах, с короткими автоматами в руках, резко перескочили через забор и, прячась в зарослях высокой травы, двинулись к окнам.

– Эй, хозяева! Открывай! – громко забарабанил в калитку кулаком командир группы.

Тут же сорвалась заливистым лаем дворовая шавка – она мячом соскочила по ступенькам крыльца и забилась в истерике у калитки, брызгая слюной – маленькая, коротконогая и широкогрудая.