Женщина с пятью паспортами. Повесть об удивительной судьбе - Татьяна Илларионовна Меттерних

только этого не видели его начальники. По-видимому, ему было не положено идти спать раньше офицеров выше его по рангу, а эти были ещё свежи, как утренняя роса.

Мы подали друг другу тайные знаки и все одновременно встали, не дожидаясь, пока бедный лейтенант упадёт со стула.

Когда на следующий день мы, как обычно, катались на велосипедах по окрестностям, увидели, что все улицы были оцеплены военной техникой и грузовиками, которые незаметно, как будто крадучись, подбирались к границе. Колонна зенитных установок стояла в конце аллеи, машины были украшены цветами и ветками, а все оставшиеся на них свободные места разрисованы мелом паролями и рисунками. На одном рисунке была неумело нацарапана кровать с пышными пуховыми подушками, парящими в облаках, – сон или мечта перед предстоящим походом; на другом рисунке какой-то оптимист написал огромными буквами: «Люблин-Париж». Для них война означала приятную прогулку.

Неожиданно радио сообщило поразившую всех новость о германо-советском пакте. В одном из комментариев было сказано, что как будто французы и англичане хотели вклиниться между немцами и русскими, «чтобы разрушить их естественную склонность к взаимной дружбе». Полковник сказал позднее Ольге, что ему было стыдно за то, что нас вынудили слушать столь лживую болтовню, что было весьма порядочно с его стороны. Какой разрыв с недавно провозглашённой антикоммунистической идеологией! Опять обнаружилось, как сильно были похожи друг на друга коммунисты и наци.

Мисси и я решили вообще не говорить о политике. К нам относились хоть и не как к нежеланным иностранкам, но с налетом жалости, словно к пациентам, которым предстоит операция. Наши космополитические непредвзятые взгляды были обречены выйти из моды, так как стало ясно, что с этих пор над душами будет властвовать национализм.

Со среды, 23 августа, части начали открыто день и ночь двигаться в направлении к польской границе, но ещё не было приказа о мобилизации. Ольга, полная страха, ожидала его каждую минуту, но её дочери оставались спокойными и самонадеянно говорили, что сейчас всё точно так же, как и год назад.

И мы снова стали надеяться, что так оно и есть. Потом опять ждали со страхом. Как и прежде, не было ни малейшего намека на предвоенное воодушевление, как в 1914 году.

К вечеру офицеры пошли в сад, чтобы прочитать там строго секретную депешу. Они долго ходили взад и вперед, в то время как мы наблюдали за ними из окна и спрашивали себя: что же теперь будет? Нарастающий шум проезжавших мимо нас колонн был уже достаточным знаком того, что должно произойти. Когда наступила ночь, мы пошли к мосту и долго стояли там, загипнотизированные грохотавшими мимо нас танками. Лишь узкая полоска света от затемнённых прожекторов позволяла водителям находить путь, когда они на большой скорости и с невероятным грохотом проезжали мимо нас.

Этот бесконечный грохочущий поток произвел на нас угнетающее впечатление. Тихие и подавленные, мы пошли спать. Офицеры были разочарованы, так как надеялись провести с нами ещё один вечер.

На следующее утро, в четверг, 24 августа, приехал с визитом князь Франци Бирон. Их местность, по его рассказам, была ещё больше наводнена воинскими частями, чем наша. Их бывшие поместья Вартенберг и Лангендорф были переполнены расквартированными офицерами, но и там ещё не было мобилизации гражданского населения.

Около трех часов пополудни пришла соседка Альда Страхвиц с дочерью, подругой и приятной наружности офицером, летчиком из Вены. Они хотели убедить Ольгу разрешить нам принять участие в давно запланированном бале, который должен был состояться в субботу. Ольга колебалась и сказала, что должна подумать. Полковник уверял, смеясь, что он мог бы отправить для сопровождения и защиты некоторых из своих людей. Но, по правде говоря, нам было не до танцев.

Милый венский офицер действовал своим немецким коллегам на нервы, так как он воспринимал приближающуюся войну несерьезно и каждый день летал в Вену, чтобы совершать там покупки. Северные и южные немцы были, казалось, настроены на разную волну.

Вдруг в комнату ворвался лейтенант Бюккен и сообщил, что его люди и он должны тотчас же покинуть дом, так как поступил приказ о немедленном марше. В течение часа они сняли телефонную связь и всё упаковали; потом солдаты собрались во дворе, чтобы выслушать указания лейтенанта Шёне. Письменные приказы были затем сожжены у них на глазах, все вскочили в стоявшие наготове машины и танки и без колебаний и замешательства выехали за ворота. Мы стояли на лестнице и прощались с офицерами, которые тоже сели в свои машины и поехали, взметнув песок и гравий.

Возвратившись в дом, мы обнаружили там молодого человека, знакомого из Берлина, Тео Бальтазара, который ждал Лори. С её стороны было нехорошо не проявить ни малейшей радости от его появления в доме, но, находясь под впечатлением воинской мощи, она не знала, что ей делать с этим слабым гражданским, к тому же его чёрно-белые ботинки и розовый галстук явно не вызывали у неё восторга.

Вечером хозяин дома, который как раз только что возвратился домой, велел подать шампанское. Это выглядело как прощание, хотя никто этого не произнёс вслух. Да и невозможно было разобрать ни слова из-за шума тяжёлой артиллерии, которая проезжала сейчас по мосту перед воротами. Мы, четверо девушек и Тео, ещё раз вышли и были потрясены открывшимся нашим глазам видом: плотная колонна огромных грузовиков, пушек, танков и машин, до отказа набитых солдатами, с затемнёнными фонарями мчалась мимо нас на полной скорости, как и в предыдущую ночь. Дом дрожал от оглушающего грохота колёс по булыжной мостовой. Солдаты махали и кричали нам что-то; через минуту они уже исчезли в клубах пыли. За ними следовали новые колонны, грузовики везли доски и всякие строительные материалы. Один из грузовиков вдруг остановился; из группы усталых и грязных мужчин отделился один солдат и попросил нас бросить в почтовый ящик открытку. Она была адресована в Йену, значит, вероятно, эта часть пришла из Тюрингии.

Армия на марше – это могло означать, безусловно, только войну.

Уверения, что речь идёт лишь о маневрах, уже, видимо, не применяли, как и сказку о том, что ведутся лишь переговоры.

В пятницу, 25 августа, приехал граф Гайя Страхвиц, муж Альды, чтобы попрощаться. С просьбой о строжайшем неразглашении он рассказал Лори, что получил приказ наступать завтра в четыре часа утра. Он полагал, что, вероятно, всё очень быстро закончится, так как немецкие вооружённые силы бесконечно превосходят противника. В это мы сразу могли поверить после всего того, что сами видели за последние дни. Он